Сопротивляться было бесполезно, а кричать бессмысленно. Наконец, его доставили куда-то, где трещал костер, а пахло, как в пивной в Столешниковом переулке. Продолжая хохотать, хунхузы сорвали с него одежду, но внезапно хохот стих и сменился протяжным звуком удивления. Потом его начали бесцеремонно ощупывать и обнюхивать, как будто он не живое существо, а аппетитный плод фруктового дерева. Особое внимание хунхузов привлек его золотой медальон и родинка между лопатками. Его умыли холодной водой, смазали лицо пахнущей мятой мазью и разлепили опухшие глаза. И что самое примечательное, у хунхуза, который это сделал, на руках было шесть пальцев. Кроме того, он был совершенно лыс, но при этом у него была холеная борода и пышные женские груди. От хунхуза пахло дорогим коньяком и крепкими гаванскими сигарами, а чресла перепоясывала цветастая юбка. И Павлов сразу понял, что, судя по запаху и одежде, среди хунхузов он, если не самый главный, то, наверное, очень высокопоставленный. По понятным, не требующих объяснения причинам, Павлов не мог ничего предпринять, чтобы сохранить себе жизнь. Правда, он мог надеяться на то, что хунхузы после ритуального опущения сделают его рабом, но разве с этой целью он проделал путь от Красных камней до Лопарского водопада? Ему было мучительно стыдно перед Урсулой, которую он нечаянно подвел и заставил волноваться. И тогда он решил изо всех сил сохранять хладнокровие, чтобы обязательно выжить, дождавшись выхода Пришедшей Красавицы на «белый камень», а потом как-нибудь попытаться отвлечь хунхузов от своей напарницы, когда она будет покидать снайперскую позицию. Раздражало присутствие полутора десятков, сбежавшихся посмотреть на него, юных хунхузов с клипсами на торчащих сосочках и подобием фартуков и мини-юбок на приличном месте. Убедившись в том, что он может видеть, эти бестии стали кривляться, то и дело, меняя позы по возрастающей шкале соблазнительности, томно закатывая глаза и сладострастно открывая маленькие ротики с четырьмя, похожими на клыки зубами. Некоторые из них были совершенно лысыми, а на головах других торчали клочки волос, перевязанные разноцветными ленточками. Бородатый хунхуз попытался с ним заговорить, но программа-переводчик, предоставленная ему Арнольдом Борисовичем Шлаги, на слова хунхуза никак не реагировала. Тогда Павлов обратился к нему на языке жестов. Хунхуз радостно закивал головой в знак одобрения такого способа общения. Так они и познакомились.
— Дора! — сказал хунхуз и ткнул себя пальцем в грудь.
— Гастрофет! — сказал Павлов и ткнул пальцем в грудь себя. В это время появился хунхуз со столь утонченными чертами лица и совершенными линиями тела, которым позавидовала бы и иная фотомодель. На голове у него был парик, представший собой множество натуральных каштановых локонов, а сзади — две косицы. Вся его одежда состояла из пояса из черной кожи и привязанного к нему футляра из бересты, длиной до колена. Если бы парик, черная борода и огромный гульфик были элементами маскарадного костюма, то этого хунхуза вполне можно было бы принять за очень раскованную участницу карнавального шествия где-нибудь в Рио-де-Жанейро. Дора и другие хунхузы почтительно склонили головы и выделили запах, похожий на аромат одеколона «Шипр». В правой четырехпалой руке знатного хунхуза был полутораметровый деревянный жезл с обвившейся вокруг него живой двухголовой змеей. Змея вращала обеими головами и злобно шипела. «Этот мужественного вида дядечка с телом нежной тетеньки, видно, еще главнее», — догадался Павлов и тоже по примеру других выразил низким поклоном свое почтение.
— Сенусерт! — сказал знатный хунхуз, обращаясь к Павлову. То ли это было приветствие, то ли имя, и Павлов вопросительно посмотрел на Дору.
— Так его зовут — подсказал ему хунхуз жестом и еще более почтительно склонил голову.
— Гастрофет — сказал Павлов и, наверное, протянул бы руку, если бы не шипящая змея.
— Ты такой же Гастрофет, как я — Царица Савская — сказал Сенусерт по-русски и приказал. — Следуй за мной и не делай никаких глупостей, если тебе дорога твоя жизнь. Чуть не проглотив от удивления свой язык, Павлов удивился еще больше, когда знатный хунхуз привел его в выложенный белыми камнями круг диаметром порядка 15 метров, прочитал какое-то заклинание, а потом спокойно сорвал с себя парик, бороду и отцепил пояс с гульфиком. Его жезл с живой змеей превратился в сверкающий золотом кадуцей, а над кругом из белых камней возникло подобие прозрачного купола. Купол потемнел, а потом, словно из-под земли, выросли колонны высотой, приблизительно, от 15 до 20 метров, и Павлов со своим загадочным проводником, которого уже определенно можно было называть женщиной, оказались в полутемном колонном зале какого-то дворца или очень древнего храма. Не успел он не то что вымолвить слово, а даже подумать о том, что произошло, как почувствовал, что его за обе руки кто-то держит. И эти кто-то — два карлика с безобразными лицами, кривыми ногами и копытами вместо ступней. Изображения подобных существ он когда-то видел на алебастровой вазе в зале египетских древностей Музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина.
— Куда вы меня ведете? — взмолился он по-русски, осознавая, что не стоит на месте, а перемещается, не чувствуя под ногами никакой твердой опоры.
— В тронный зал, к царице! — хором ответили карлики на том же языке.
— Хотя бы скажите, какое у царицы имя, красавица Сенусерт? — обратился Павлов к загадочному проводнику в царство дополнительных измерений.
— Ее имя настолько священно, что произносить его категорически воспрещается. Но я могу дать подсказку. Ее называют божеством женского рода. Она есть все, что было, все, что есть, и все, что будет. Она указала путь звездам. Она указала путь Луны. Она — царица рек и ветров и моря. Она свела вместе мужчин и женщин. Она дала людям нерушимые законы и сделала справедливость драгоценнее, чем серебро и золото. Она сделала истину прекрасной. Ни один смертный человек взором не проник под покров ее тайны. Плод, рожденный ею — Солнце, — ответила Сенусерт на языке орландов и загадочно улыбнулась.
— Тогда объясните мне ваш придворный этикет. Что я должен делать при столь августейшей аудиенции: пасть ниц, встать на колени, поклониться? Да и одеться, я не говорю прилично, а хоть как-то, тоже не помешало бы? — Павлов настаивал на правах человека.
— Какой он умный! Про одежду мы даже не подумали — по-русски сказали карлики и начали извиняться:
— Совсем, сударь, мы тут одичали-с, огрубели-с. С хунхузами, понимаете ли, обнюхиваемся. И тут же представились:
— Меня зовут Тобби Мот — дернул его за руку карлик слева.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
