Здесь можно только помолчать. Но сам по себе акт лишения Троцкого и его родных, находившихся за границей, советского гражданства был объявлением последней, не на жизнь, а на смерть, войны, стремлением во что бы то ни стало выбить его из политической конфронтации. Этого, однако, добиться не удалось.
После гибели матери Севу отвезли в Вену, где о нем заботились знакомые семьи. Позже, в 1935 году, после долгих мытарств с визой, Севу перевезли в Париж, где он жил вместе с Львом-младшим и Жанной.[1273]
Анализ современных проблем
В основном на страницах «Бюллетеня оппозиции», а также в печатных органах своих сторонников в разных странах, прежде всего в газетах французской и американской групп «большевиков-ленинцев», а подчас и в большой западной прессе Троцкий стремился проанализировать развитие СССР, его внешнюю политику, крутые повороты Сталина в конце 1920-х — начале 1930-х годов.
Наибольшее внимание Троцкого привлекали меры по ускоренной индустриализации и сплошной коллективизации сельского хозяйства. Он писал в публикуемых статьях, что индустриализация «держится на административном кнуте», накопляется несоответствие между отраслями, прорехи заполняются бюджетными ассигнованиями, а это ведет к инфляции.
Стремясь прояснить характер зависимости советской экономики от мирового рынка, Троцкий полагал, что разразившийся мировой кризис приведет к сокращению зарубежного спроса на советские товары и ударит по импорту машин и технического сырья. Но, как он признавался, о последствиях кризиса речь идет пока гипотетически.
Именно в связи с этим Троцкий вступал на опасное для его рассуждений поле коллективизации сельского хозяйства. Он признавал, что ряд лет оппозиция требовала большего обложения верхних слоев деревни в интересах промышленного развития. К ней не прислушались. Кулак тем временем вырос в серьезную величину. Бюрократии пришлось менять политику, начав массовую коллективизацию и наступление на кулака. В течение ближайших года-двух крестьянство потеряет относительную хозяйственную самостоятельность и окажется в составе созданных по бюрократической инициативе колхозов. Высказывалась уверенность, что в таком развитии таится гигантская опасность, ибо коллективизация предполагает техническую основу, которой в СССР не существует.
Троцкий не предполагал в то же время, что коллективизация обернется тягчайшей экономической катастрофой, голодом и гибелью миллионов людей. Но некоторые предпосылки такого поворота были ему видны на основании материалов, которые публиковались даже в советской прессе. «Официальная пресса, — писал он, — полна тревожных сообщений относительно массового истребления рабочего скота и продажи его на убой. Руководство реагирует на это циркулярами, телеграммами и угрозами». Трудно упрекать Троцкого в том, что он останавливался на этом, не указывая, как жестоко власть претворяла свои угрозы в жизнь, ибо он стремился подкреплять свои суждения фактами, а таковых в его распоряжении еще не было. Тем не менее автор понимал и повторял неоднократно в статьях, что существует неизбежность для колхозов «исключительно острых затруднений уже на первых шагах их деятельности».
В рассмотренной статье, а также в массе последовавших за ней материалов было немало рассуждений на тему советского «термидора». Троцкий придерживался сравнительно осторожного мнения, что существует только «термидорианская опасность», которая превратится в реальность, если будет сохраняться власть Сталина. Только в этом случае рано или поздно начнется реставрация капитализма. Пока же при всех извращениях революционной идеи в СССР сохранялось, по его мнению, рабочее государство. Эта позиция была неотделима от сущности его взглядов, самой его судьбы. Если признать, что «термидор» уже произошел, значит, ему надо смириться и политически, и психологически с судьбой вечного эмигранта, оставить надежду на то, чтобы, фигурально выражаясь, въехать в Москву на белом коне после падения Сталина, войти в историю только в качестве бывшего политика, а затем острого критика советского режима. И только. В турецком изгнании Троцкий мечтал о значительно большем и поэтому оставлял себе полуоткрытую дверь для возможного, как он надеялся, триумфального возвращения. Правда, с годами он все более четко понимал иллюзорность таких расчетов.
Тем не менее, признавая, что в Советском Союзе существует антинародная диктатура (постепенно в его политический лексикон входила категория «тоталитарная власть» для обозначения сталинской политической системы), Троцкий продолжал утверждать, что в СССР сохраняется коллективная собственность и Советское государство продолжает в своей основе оставаться рабочим. Наибольшей его заслугой в анализе внутреннего положения страны было понимание места и роли чиновничьей номенклатуры, все более превращавшейся в правивший слой. Троцкий вел речь в статьях именно о привилегированном слое, а не о новом господствующем классе, ибо, признав превращение этого слоя в господствующий класс, он должен был бы сделать следующий шаг, на который идти не желал: признать превращение коллективной собственности в собственность этого класса, признать превращение социально-экономического устройства СССР в государственный капитализм. Восприятие номенклатуры как слоя, а не класса, верное само по себе, таким образом, носило служебный характер.
До «большого террора» оставалось еще несколько лет. Когда же он наступит, верность суждений Троцкого будет полностью подтверждена самим фактом беспощадной расправы, которую осуществит Сталин с различными группами той самой бюрократии, представителей которой произвольно расстреливали по суду и без суда или превращали в «лагерную пыль».
В анализе международной обстановки и ситуации в отдельных странах, военных конфликтов в первой половине 30-х годов в работах Троцкого было немало точных и тонких наблюдений. Особенно привлекают внимание его рассуждения в связи с положением в Германии в начале 1930-х годов, а затем приходом к власти нацистов и установлением их диктатуры.
Уже с первых месяцев пребывания в эмиграции Троцкий бил тревогу по поводу демагогии и роста влияния Национал-социалистической рабочей партии Германии.
В это время в документах Коминтерна, в заявлениях советских лидеров и покорно повторявших их «мудрые указания» германских коммунистических вожаков во главе с недалеким Эрнстом Тельманом нацистская опасность сводилась на нет, главным врагом называли социал-демократию. Когда успехи нацистов стали очевидными и их рывок к власти общепризнанным, коммунистические стратеги стали тешить себя иллюзией, что приход Гитлера к власти окажется прологом социалистической революции.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
