Вызванные в Усово врачи службы «Скорой помощи» из Четвертого главного управления при министерстве здравоохранения СССР составили потом подробный отчет, в подлинности которого сомневаться не приходится: «Пациент лежит лицом вниз, около головы обледенелая лужа крови. Больной перевернут на спину, зрачки широкие, реакции на свет нет, пульсации нет, самостоятельное дыхание отсутствует. В области правого виска огнестрельная рана с гематомой, кровотечения из раны нет. Выраженный цианоз лица».
Врачи пытались что-то сделать, проводили реанимационные мероприятия. Но через двадцать минут прекратили и констатировали смерть первого заместителя председателя КГБ СССР.
Академик Чазов вспоминает: «Днем 19 января я был в больнице, когда раздался звонок врача нашей „Скорой помощи“, который взволнованно сообщил, что, выехав по вызову на дачу, обнаружил покончившего с собой Цвигуна. Сообщение меня ошеломило. Я хорошо знал и никогда не мог подумать, что этот сильный, волевой человек, прошедший большую жизненную школу, покончит жизнь самоубийством».
Чазов позвонил Андропову и сказал, что его первый заместитель покончил с собой. Юрий Владимирович попросил Чазова об одном: ни в коем случае ничего не сообщать министерству внутренних дел. Первой на даче Цвигуна должна появиться оперативно-следственная группа КГБ.
Даже в эту минуту Андропов прежде всего подумал о том, как бы не дать лишнего козыря против себя министру внутренних дел Николаю Анисимовичу Щелокову.
Брежнев был потрясен смертью старого товарища, очень переживал, но не поставил свою подпись под некрологом самоубийцы, как священники отказываются отпевать самоубийц и велят хоронить их за оградой кладбища. По неписаной партийной этике считалось, что настоящий коммунист не имеет права покончить с собой. За попытку уйти из жизни (если она оказывалась неудачной) строго наказывали по партийной линии.
Цвигуна похоронили на Новодевичьем кладбище, неподалеку от могилы Хрущева.
МИССИЯ НА УКРАИНЕГеоргий Карпович Цинев стал первым заместителем председателя КГБ, генералом армии, Героем Социалистического Труда, депутатом Верховного Совета, членом ЦК КПСС.
Во всем КГБ один только Цинев, разговаривая по телефону не называл себя, требуя, чтобы его узнавали по голосу. Став первым замом, он кричал и на заместителей председателя КГБ, и на простых генералов. Цинева многие в комитете ненавидели, он, не задумываясь, ломал людям судьбы.
Он возглавил оперативную группу КГБ во время вторжения в Чехословакию. Цинев расположился в советском посольстве в Праге и постоянно разговаривал с Андроповым по ВЧ — узел связи оперативно развернули в посольском подвале.
Цинев же следил за «политически неблагонадежными» — не за диссидентами, а за теми государственными и партийными чиновниками, кого считали недостаточно надежными и нелояльными к Брежневу.
Цинев в 1967 году разогнал руководство Московского управления КГБ после снятия первого секретаря горкома Николая Егорычева. Брежнев убрал его с должности после смелого выступления Егорычева на пленуме ЦК, где он критиковал политику на Ближнем Востоке и бедственное состояние противовоздушной обороны Москвы.
Цинев кричал на заместителя начальника управления полковника Георгия Леонидовича Котова, который до КГБ был помощником Егорычева в горкоме:
— Что вы там со своим Егорычевым задумали? Заговор против Леонида Ильича затеяли?
Котова сняли с должности, много лет он просидел в резидентуре в Канаде.
Цинев контролировал Девятое управление КГБ (охрана политбюро) и, как говорят, ведал прослушиванием высших государственных чиновников. Когда в 1982 году, после смерти Суслова, Андропов перейдет в ЦК, он будет пребывать в уверенности, что и его подслушивают.
Цинев повсюду продвигал людей из военной контрразведки. После того как лейтенант Ильин в 1969 году пытался застрелить Брежнева, начальник Ленинградского управления КГБ (Ильин был из Ленинграда) Василий Тимофеевич Шумилов был снят с должности. По совету Цинева руководителем управления сделали начальника особого отдела Ленинградского военного округа Даниила Павловича Носырева.
А на свое место в военной контрразведке Цинев посадил Виталия Васильевича Федорчука. Он проработал в Третьем главном управлении до 1970 года, когда его назначили председателем КГБ Украины.
Владимир Семичастный:
— Я думаю, его отправили в Киев, чтобы он выжил Шелеста. Это была главная задача, чтобы освободить место для Щербицкого. Я уважал Щербицкого, он был выше Шелеста по общему развитию, но в его выдвижении сыграло роль то, что он из днепропетровской компании…
Брежнев очень хотил сменить первого секретаря ЦК Украины Петра Ефимовича Шелеста и поставить на его место своего человека — Владимира Васильевича Щербицкого.
Владимир Семичастный:
— Я знаю, как уговаривали прежнего председателя КГБ Украины Виталия Федотовича Никитченко уехать из Киева. Он был очень толковый и разумный человек, до этого заведовал отделом связи и транспорта ЦК Украины. Никитченко стал первым председателем КГБ Украины еще при Серове, в 1954 году получил генеральские погоны, потом был введен в коллегию КГБ СССР. Уговаривал егс сам Брежнев, который через Киев ехал куда-то в Европу, — вспоминает Семичастный. — В Киеве генерального, как всегда, встречало украинское политбюро. Но Брежнев всех отставил в сторону и двадцать минут по перрону ходил с Никитченко — уговаривал ег перебраться в Москву.
Никитченко категорически отказывался. Он не хотел уезжать с Украины, он там пользовался авторитетом. А ему предложили пост начальника Высшей школы КГБ. Но Брежнев его уговорил, и в Киев сразу был назначен Федорчук. Шелеста его появление не обрадовало, но поделать он ничего не мог.
18 июля 1970 года Шелесту позвонил Андропов, предупредил, что в Киев приедет его первый заместитель Цвигун и новый председатель КГБ Украины Федорчук. Шелест сожалел об уходе Никитченко — «разумный работник, имеет свое мнение и может его отстаивать!» Надо понимать, перед московским начальством.
«Ничего хорошего я от этой перемены не жду, — записал в дневник Шелест. — Позвонил мне Андропов, что-то больно обеспокоен, все это не зря, что-то в этой замене кроется».
Первый же крупный разговор с Федорчуком состоялся буквально через два месяца после его приезда в Киев.
«Принял Федорчука, — записал в дневник Шелест. — Он начал заниматься несвойственными делами: превышением власти, контрольными функциями за советским и партийным аппаратом. Звонит утром на работу министрам и проверяет, находятся ли они на работе. Проверяет, как поставлена учеба министров и какая тематика занятий.
Открыто критикует прежнее руководство КГБ — Никитченко, его увлечение „техницизмом“, мол, науку вводили, а агентуру растеряли, да и наружная служба поставлена из рук вон плохо.
Я откровенно высказал Федорчуку все и сказал, что не стоит ему лезть в дела, ему не свойственные. Надо работать, а не заниматься критиканством предшественника. По всему видно, что не понравился ему такой разговор. Думаю и уверен, что действует он не по своей инициативе — не такой он „герой“. Он явно имеет „директиву“ комитета, а комитет без одобрения и прямого указания и санкции Брежнева не мог пойти на такой шаг. Брежнев делает ставку на КГБ как „орудие“ всесторонней информации и укрепления своего личного авторитета в партии…
За всем следят, все доносят, даже ты сам не знаешь, кто это может сделать. Установлена сплошная агентура и слежка. Как это все отвратительно!»
Федорчук попросил Шелеста подписать письмо в ЦК с просьбой увеличить штаты, «надо создавать везде городские и районные отделы… Надо строить дополнительно помещение. Дал согласие. Обсудили вопросы, где разместить специальные курсы, вечернюю школу и специальную школу кулинарии».
Штаты республиканскому комитету увеличили на 660 человек, разрешили создать райотделы в городах.
Федорчук был крайне недоволен работой своего предшественника: «Почему не было настоящей борьбы против националистов?» По его мнению, сделал вывод Шелест, борьба — это когда просто без разбора сажают в тюрьму. Федорчук заявил: «Мы работаем на Союз, мы интернационалисты, и никакой Украины в нашей работе нет».
Шелест записывал: «Федорчук очень интересуется, чем занимается ЦК и Совет министров. Научный отдел в КГБ упраздняется. Федорчук недопустимо груб с аппаратом комитета, высокомерен с товарищами по работе».
Федорчук требовал то одного исключить из Союза писателей, потому что он придерживается антисоветских взглядов, то другого не выбирать в члены-корреспонденты Академии наук, потому что он сын жандарма, требовал арестов.
На мушке КГБ оказался известный литературовед, член-корреспондент Академии наук Дмитрий Владимирович Затонский, сын расстрелянного в 1938 году одного из руководителей советской власти на Украине. Дмитрий Затонский отличался широчайшей образованностью, талантом и свободомыслием, потому стал подозрителен осведомителям КГБ. Ему стали «шить дело».
