— Машину заберете? — обреченно спросил Леша.
— Не только не заберем, — ответил газовщик, — а пожелаем тебе дальнейших творческих успехов, но желательно на честном поприще. А вот перед тобой наши ворота открыты. Если захочешь поработать в настоящем конструкторском бюро, приходи, Алексей! Такой бак придумать, сделать двойное снабжение, так что самих нас временно ввел в заблуждение! Но любой шпион делает маленькую ошибку, и его ловят.
— А какую ошибку я сделал? — спросил Леша.
— Зачем ездил заправляться в Пьяный Бор? Мы тебя заподозрили и сразу с ними связались.
— Я слышал. — Алеша почесал затылок, а дядя Преторий громко фыркнул, выразив этим свое презрение.
— Надо было заправляться где-нибудь далеко...
— Но у меня бензиновый бак небольшой, — ответил Леша, — далеко не поедешь.
— А в общем, тебя, конечно, пороть надо, — сказал синий костюм, — но голова у тебя работает. Катай девушек на своей машине.
— Нет у меня больше девушек, — вздохнул Леша.
Остальные стали собираться.
Сначала ушли в кусты газовщики, оттуда донеслось басовитое жужжание, и над вершинами деревьев поднялся вертолет без опознавательных знаков.
Затем Адик с дядей забрались в джип, джип страшно зарычал, призывая к мести за крокодила, и они уехали. И сквозь шум мотора доносились крики дяди Лаубазанца:
— Кого обманывал! Меня обманывал! Через час весь город будет над тобой смеяться. Нет тебе пощады! Всю жизнь быть тебе нищим!
И наступила тишина.
Вероника Павловна вышла из кустов, куда она спрыгнула перед тем, как дядя Преторий, совсем забыв о своем увлечении, умчался к своим важным делам в городе.
— Спасибо, — просто сказал ей Лешенька.
— А я так боялась, так трусила, ты не представляешь!
— Но ты все сделала гениально, — похвалил ее Леша. — Этот боров так и не догадался, как ты ловко им управляла и привезла его сюда. Молодец! Порошок у тебя?
— Конечно.
— Я рисковал, — сказал Леша, — но я не мог оставить его при себе. Они могли меня обыскать.
— А меня?
— Тебя вряд ли.
— Правильно, я бы их хуже тигров исцарапала.
Тонкими пальчиками учительница достала спрятанный за лифчик пластиковый пакет.
— Зубной порошок? — спросила она.
— Пойми... — начал виновато Леша.
— Только не надо оправдываться. Самое трудное позади.
— А что было самым трудным?
— Самым трудным было ревновать тебя. Временами я начинала в самом деле верить в твои измены.
Лешенька отвинтил пробку бака с водой и засыпал туда зубной порошок.
— Прости за беспокойство, — произнес он, словно оправдывался перед возлюбленной, которой пришлось ради него пойти на такие жертвы.
Правда, Лешенька не учитывал простой и древней истины — ничего нет приятней для любящей женщины, чем идти на риск и жертвы ради любимого. Вспомните, например, Клеопатру или Надежду Крупскую. В груди Вероники Павловны бушевала радость и даже гордыня. Она смогла спасти гениального Лешеньку! Без нее он бы погиб.
— Без тебя я бы погиб, — сказал Лешенька. — Сколько бы я ни объяснял, ни оправдывался — они бы мне не поверили, они бы разломали машину, чтобы добраться до истины, они бы мне голову оторвали. Слишком большие деньги стоят за этим. А мы с тобой небогаты.
— Разве это так важно? — проворковала Вероника Павловна. — Мне сладок с тобою и рай в шалаше.
— Это Пушкин?
— Нет, это я сама сочинила, — покраснела Вероника Павловна. — Но первую строчку я забыла.
Лешенька засыпал порошок в бак с водой и сказал:
— Теперь у нас с тобой полный бак топлива. Причем такого, что стакана хватит на сто километров. На воде ездить нельзя, но превратить воду в бензин нетрудно.
— Нетрудно, если ты гений, — сказала Вероника Павловна.
— Но уже сегодня надо мной, над моей неудавшейся хитростью, над моим липовым изобретением будет хохотать весь город. Ты переживешь такое унижение?
— Я буду хохотать вместе со всеми, — ответила Вероника Павловна, — но потом ты будешь катать меня в Сочи и обратно. На стакане бензина.
— Пускай смеются, — повторил Леша. — Это был единственный выход. Коль меня осмеивают, то не подозревают в способности что-нибудь изобрести. И я в безопасности.
Они поехали в Гусляр, а по дороге Вероника Павловна думала, как жаль, что они небогаты. Как бы Лешеньке сейчас пошел кожаный пиджак. И ей тоже... Зато бензин у них бесплатный и машина как новенькая.
* * *
Чета уссурийских тигров, облизываясь, смотрела на них с пригорка.
— Ты чего-нибудь поняла? — спросил тигр у тигрицы.
— Когда высший дух решил посмеяться, он придумал людей, — ответила тигрица. — Представляешь, люди будут хохотать над Лешей, а он намерен по этому поводу радоваться.
— А почему они будут хохотать, ты поняла?
— Потому что кто-то из них дурак, — прямодушно ответила тигрица.
КСЕНИЯ БЕЗ ГОЛОВЫ
Ксения Удалова поехала на дачу к Малютке Скуратовой, школьной подруге.
Москвичу или человеку из иного мегаполиса может показаться смешным, что гуслярцы, жители такого небольшого городка, заводят дачи.
А ведь еще лет сорок назад на баржеремонтном предприятии и в горсовете стали выделять садовые участки. В то время дачи были ничтожными, мелкими, а садовые участки давали никакие урожаи.
В наши дни все изменилось.
Садовые участки — шесть соток — украсили могучие яблони и сливы, а домики большей частью покосились. Зато ближе к Великому Гусляру новые гуслярцы построили себе ряд коттеджей. Для неосведомленных: коттедж — это трехэтажная крепость из красного кирпича с бойницами на первых двух, с соляриями на третьем, гаражом и сауной в подвалах и подземным ходом в лес.
У Малютки, женщины крупной, за что ее еще во втором классе прозвали так уменьшительно, дача была первого поколения — то есть финский домик из отходов производства. Зато поспели в большом количестве яблоки, мелкие и кислые, на базар не отвезешь — никто не купит, но друзьям и родственникам можно подарить.
Сначала ее дочка с зятем собирали-собирали — не собрали, потом жена первого мужа с детьми собирала — не собрала, вот и наступила очередь Ксении Удаловой. Потому что если не собрать, то пойдут яблоки под снег.
Ксения чувствовала себя обязанной Малютке, привезла с собой колбасы, кекса, пива в бутылках — по стоимости куда больше, чем все яблоки скуратовского сада.
Сам сбор фруктов разочаровал: яблоки были червивыми, побитыми (те, которые упали) и поклеванными птицами (которые остались).
Но потом подружки славно посидели, употребили пиво, поболтали о болезнях и внуках, провели время до самой темноты, и тут Ксения спохватилась: последний автобус до Великого Гусляра отходит в двадцать пятьдесят! Не успеешь на него — другого пути в город уже нет. Корнелий сойдет с ума, если жена пропадет на всю ночь, и не столько от ревности, сколько от страха, что ее растерзали какие-нибудь звери. Хотя со зверями вокруг Гусляра туго. Истребили.
Тут еще дождик зарядил — все-таки конец августа, начинаются осенние непогоды.
Малютка делала вид, что готова проводить Ксению до остановки, а Ксения, хоть и хотела бы идти до автобуса не одна, отказалась от проводов, потому что понимала: ей-то потом ехать в автобусе, в тепле и на свету, в коллективе пассажиров, а вот Малютке топать в десятом часу в опасном одиночестве по пустому поселку.
Поцеловались, Малютка проводила подругу до калитки, Ксения уравновесила сумки — обе были килограммов по восемь. Но русской женщине таскать сумки привычно, даже по глинистой дорожке, даже под дождем, даже два километра. Ведь яблоки, хоть и дрянь, но бесплатные, можно и на варенье пустить, и на сок, и на компот.
Ксения шла под дождем и жалела, что не взяла с собой зонтик. Но в какой руке зонтик нести? В третьей?.. Она все надеялась на попутку, однако до самой шоссейки попутки не появилось — разъехались уже дачники.
Идти было утомительно, и Ксения несколько раз останавливалась, чтобы перевести дух, тем более руки оттянула.
Половину пути она прошла. Повернула за угол — теперь оставалась одна улица, но длинная, и почти все фонари побиты. И зачем люди бьют фонари?
Сзади послышались шаги.
Это были шаги как во сне, в кошмаре. Будто чувствуешь, что кто-то тебя догоняет, чтобы задушить, и хочется верить, что это лишь твое воображение... а шаги все ближе!
Ксения пошла быстрее. Под ногами скользило, хлюпало, когда сапог попадал в лужу.
Надо бы обернуться и увидеть, что следом семенит всего лишь беззаботная старушка, но повернуть голову — выше твоих сил.
Ксения ускорила шаги, а шаги сзади, как привязанные, тоже застучали чаще. Только бы не сбиться на бег, подумала, но дыхание уже рвалось из груди так, что стало ясно: стоит побежать, и сердце разорвется.
