из южного Бостона. Молодой человек владел не только английским — он бегло общался с проводником на французском.
Артур Футц вернулся из туалета и первым заговорил с новенькими.
— Я дважды прошел мимо, — тяжело выдохнул он. — Увидел вас и подумал, что ошибся купе.
Он шумно сел на свое место.
— Футц, старый дурак, сказал я себе, как ты дошел до такой жизни, что заблудился в поезде посреди Франции?
— Здесь нетрудно заблудиться, — согласился молодой человек и пояснил, что они тоже сначала сели не в свое купе, и проводник только что отвел их в правильное.
— Наш сосед так хорошо говорит по-французски! — сообщила Мари Футц мужу. — Слышал бы ты, как он разговаривал с проводником.
Она повернулась к молодому человеку и спросила:
— Ведь это французский?
— Кое-кто достаточно снисходителен, чтобы считать его французским, — ответил юноша.
— Мы с Артуром слушали записи на фонографе, только там говорят очень медленно. А вы говорите очень быстро, даже непонятно, какой это язык. Ваша жена, наверное, тоже знает французский?
— Нет, — сказал молодой человек, — но обязательно выучит.
— Я так точно эту премудрость не освою, — проворчал Футц.
— А я бы хотела выучить только одну фразу: «Отвезите меня к Джоконде и Эйфелевой башне», — сказала Мари.
Она повернулась к Рейчел Буркхарт, которая смотрела на проплывающие за окном ряды тополей и оранжевые крыши, а видела лишь призрачные отражения своих попутчиков в пыльном стекле. Рейчел начинала закипать.
— Вы с мужем не пробовали эти уроки на пластинках? — спросила у нее Мари, но та ее не услышала.
Даже по отражению было видно, как Гарри жалеет, что не женился на юной трогательной красавице. Помрачнев, Рейчел стала перебирать в памяти всех мужчин, которых могла завоевать одной улыбкой и ленивым бряцанием браслета. Не дождавшись ответа, Мари Футц повернулась к Гарри.
— А вы знаете какие-нибудь другие языки?
— Немецкий, — сказал Гарри. — Мой второй язык — немецкий.
Рейчел недоверчиво обернулась.
— Что-о?
— Почему ты вечно норовишь меня поддеть? — спросил ее Гарри, залившись краской.
— Ты не говоришь по-немецки! — заявила Рейчел.
— Не думай, что знаешь обо мне все! — парировал Гарри. — Я изучал немецкий в академии.
Немецкий в академии был безнадежно завален, но что с того? Гарри с головой погрузился в мечты о том, что могло бы случиться, что должно было случиться, и что еще может случиться. Перестав отличать правду от вымысла, он был убежден, что знает немецкий. Вена с ее океанами пива, вальсами и ласковыми, уступчивыми белокурыми девушками в широких пестрых юбках уже казалась ему чуть ли не духовной родиной.
Его вернул к действительности голос юноши, заговорившего по-немецки, приглашая Гарри разделить красоту этого лающего и рычащего наречия.
— Мне… я… не все понял, — жалко промямлил Гарри.
Юноша повторил все снова, медленно и отчетливо. Безуспешно стараясь разгадать смысл сказанного, Гарри уставился на собеседника, как баран на апельсины. Неловкое молчание нарушил резкий смех Рейчел — словно каминные щипцы проехались по полке с бокалами для шампанского.
— Кто бы сомневался, — хрипло бросила она. — В этом ты весь!
Гарри встал, дрожа от злости, и с оскорбленным видом вышел из купе.
— Вечно одно и то же, — безжалостно фыркнула Рейчел, — строит из себя невесть что.
Для Рейчел было в порядке вещей прохаживаться по поводу супруга перед посторонними, и Гарри по любому поводу отвечал ей тем же. Больше ничего хоть сколько-нибудь интересного они друг в друге не находили. Так или иначе, размолвка отбила у присутствующих вкус к беседе, и в купе воцарилась тягостная тишина.
Через некоторое время старый Футц достал свои билеты, паспорт и целую кипу всяких путевых документов. У него был такой обеспокоенный вид, что остальные тоже принялись шуршать бумагами. В разговоре выяснилось, что все возвращаются в Лондон через три дня. Мало того, снова поедут в одном купе.
— Интересно, какие истории мы расскажем друг другу через три дня? — мечтательно произнесла Мари Футц.
Гарри Буркхарт так и не вернулся в купе. Всю дорогу до Парижа он курил в коридоре и по прибытии в Город Влюбленных заходился в приступах кашля. Когда поезд подошел к перрону, Рейчел вышла из купе и подобрала мужа в коридоре, словно дешевый чемодан.
— Где твое чувство юмора? — презрительно спросила она.
— У меня его нет, — ответил Гарри.
— Милый, Париж! Мы в Париже! — радостно воскликнула Мари Футц.
— Ох, что-то мне не по себе. Нехорошо как-то, — проворчал старый Футц.
Юные влюбленные мгновенно растаяли в парижских сумерках, легко слившись с ними своей окраской. Знакомство юноши с городом и языком открывало перед ними все пути.
А Футцам и Буркхартам пришлось искать переводчика, чтобы получить багаж и обменять фунты на франки, а затем объяснить таксистам, куда их отвезти.
Ожидая такси, Рейчел продолжала подначивать Гарри:
— Жаль, что мы не в Германии, там ты был бы королем.
Гарри выругался и решил немного прогуляться, чтобы усмирить свой гнев. Не пройдя и трех шагов, он наткнулся на прекрасную девушку, стоящую под фонарем. Она заговорила с ним по-английски, сразу давая понять, что считает его героем. Прямо на глазах у Рейчел, в каких-нибудь десяти шагах, девушка пообещала Гарри по-настоящему пылкую и страстную любовь, которой он достоин.
Три пары поселились в разных гостиницах, но время от времени сталкивались друг с другом. Так, Гарри Буркхарт, плывший на прогулочном катере по Сене с неизвестной женщиной, явно не женой, заметил на набережной Мари Футц, которая с помощью разговорника пыталась завести светскую беседу с удивленным уличным художником.
Мари, в свою очередь, увидела юную пару на скамейке в Тюильри в разгар ожесточенного спора.
А Рейчел с ввалившимися глазами и старик Футц столкнулись в большой американской аптеке у Триумфальной арки. Футц покупал сироп от несварения желудка, а Рейчел — краску для волос. Они не заговорили друг с другом. У старика Футца была грязь под ногтями, и вообще он имел вид чрезвычайно занятого человека, который страшно спешит. Более того, он обращался к аптекарю по-французски. На плохом, убогом французском, но объясниться сумел.
А спустя три дня старик Футц провел Мари через весь Гар-дю-Нор в нужный поезд и без всяких переводчиков нашел нужное купе. Они пришли первыми, и Мари смотрела на мужа, как на блистательного
