автобус. Он выгнул бровь. Вы посмотрите на нее — прихорашивается, любуется собой в витрине. Им никогда не надоедает смотреть на себя. Хоть бы кто-нибудь сказал ей насчет одежды — эта блузка делает ее похожей на школьную училку. Он поправил галстук-бабочку. Если автобус не придет через две минуты, пойду в кино. Взгляните на эти огромные синие невинные глаза. Такая девушка, как эта, нуждается в защите…
Круглолицым мужчинам не следует носить галстуки-бабочки, раздраженно подумала она. Они делают их лица широкими и толстыми. Будь я его девушкой, я бы заставила его носить обычные галстуки. И еще я объяснила бы ему, что нельзя надевать полосатые галстуки к полосатым пиджакам. Она энергично кивнула в подтверждение своих соображений. Опять пятнадцатый! Характерно для этого города, правда? Вот уже почти месяц я вижу его здесь каждый вечер, и единственное, что я о нем знаю, это что он ездит на девятом автобусе. Она вздохнула. Пока доберусь домой, времени останется только на то, чтобы сделать маникюр и написать перед сном письмо маме. Можно было остаться посмотреть спектакль. Но, наверное, опасно одной возвращаться домой так поздно. Девушке не пристало… Ха, он взвешивается. Бьюсь об заклад, что он ни на унцию больше ста пятидесяти пяти не весит. Кому-то нужно заставить его позаботиться о себе, нарастить немного мяса на кости. Он должен весить по меньшей мере сто восемьдесят.
Сто пятьдесят четыре фунта, отметил он про себя. За десять месяцев потерял восемнадцать фунтов. Гамбургеры, кофе и салат из сырой капусты. У меня совсем пропал аппетит. Ей-богу, недельную зарплату отдал бы за домашнюю еду. А по ее виду можно сказать, что она недостатка в еде не испытывает. Маленькая толстушка. Мне нравится. Правда, выглядит усталой. Контора — не место для такой девушки, как она. Наверняка всякие волокиты ей проходу не дают там, где она работает. Такая девушка должна выйти замуж, иметь большую семью, заботиться о ней. Интересно, ее родные знают, с чем ей, предоставленной самой себе, приходится сталкиваться в таком городе, как этот? Не говоря уж о том, что с ней может здесь случиться. Будь она моей дочерью, я бы, черт побери, не позволил…
Мужчины такие беспомощные, думала она. Только посмотрите на этот воротничок — позор! Кто-то должен его перелицевать. Перелицуешь — и носи рубашку еще хоть целый год. Их глаза на миг встретились, она быстро отвела взгляд, слепо уставившись в витрину табачного магазина на противоположной стороне улицы, и поймала себя на том, что мысленно сочиняет письмо маме: «Работа очень интересная. Новостей почти нет. Здесь трудно завести друзей, но сегодня вечером я встретила очень славного молодого человека. Мы ходили с ним на спектакль, а потом выпили содовой. Я почувствовала себя как дома. Он не похож на большинство здешних мужчин. Тебе он бы очень понравился». Она мимолетно взглянула на него и, заметив, что он снова на нее смотрит, покраснела, повернулась к нему спиной и нарочито сосредоточенно стала разглядывать выставленные в витрине аптекарского магазина аспирин и будильники.
Спросить у нее, как пройти к театру? — подумал он. Сердце у него бешено колотилось. Что в этом плохого? А потом предложить посмотреть спектакль и после выпить содовой. Наверняка люди всегда так и делают. Господи, это же единственный способ познакомиться в таком городе. Вот она снова на меня посмотрела…
Я могла бы притвориться, что заблудилась, и спросить у него, как пройти к театру или еще куда-нибудь, нервно думала она. Тронуть его за рукав и спросить. О боже, он идет сюда. Что бы он обо мне подумал, если бы я остановила его и спросила…
А вдруг она подумает, что я очередной приставала, как другие, и просто ищу…
О нет, я просто не могу. Я бы умерла, если бы он подумал, что я обычная дешевая… Она закусила губу. Он проходит мимо. У него такой вид, будто он собирался что-то сказать, но не решился. Он не такой, как другие. Если бы я только могла дать ему понять…
Кишка тонка, кишка тонка, кишка тонка, глумился он над собой. Шагах в десяти от нее он замешкался и вытянул шею, делая вид, будто высматривает автобус с этой новой позиции. Если бы только знать наверняка, что она не поймет превратно, если… Автобус подкатил к бордюру, и двери открылись. Ну, вот и пока-пока, детка. Вон она подходит к своему автобусу — наконец-то пришел одиннадцатый. Он рассеянно взглянул на лобовую панель автобуса. Ой, нет — снова пятнадцатый!
Она встала перед автобусом, несколько секунд внимательно вглядывалась в большую цифру пятнадцать на лобовой панели, а потом, не оглядываясь, поднялась в салон. Дверь с лязгом закрылась за ней, и водитель переключил скорость, ожидая, когда на светофоре зажжется зеленый свет. Не сработало, сказала она себе и, усталая, расстроенная, плюхнулась на свободное двойное сиденье. Выйду на следующем углу и пройдусь пешком… Он стучит в дверь! О нет… что я ему скажу?
С рассеянным видом, глядя куда угодно только не на нее, он двинулся по проходу и занял место рядом с ней. В голове у него вертелась одна и та же фраза: что я ей скажу? Так он и сидел молча, обдумывая этот вопрос. Постепенно он начал снова ощущать болезненную резь в левом глазу. О господи, опять что-то в глаз попало! Он даже обрадовался, что это отвлекло его, и снова стал деловито промокать глаз платком.
На светофоре зажегся зеленый, и автобус с ревом отъехал от бордюра.
— Высморкайтесь поэнергичней, — тихо посоветовала она. — Это помогает удалить соринку.
Он решительно высморкался.
— Будь я проклят! — просиял он. — Помогло.
Они впервые посмотрели друг другу прямо в глаза.
— Я думала, это все знают, — скромно сказала она, и с каждым словом голос ее звучал все уверенней. — Надо просто разок-другой хорошенько сморкнуться и…
Автобус дернулся и остановился. Вошел какой-то пассажир и посмотрел на них. Автобус снова устремился вперед.
— Это ведь не ваш автобус, правда? — спросил он.
Она одарила его робкой улыбкой.
— И не ваш, насколько мне известно.
— Нет, — ответил он, — и не мой.
— Забавно, — сказала она. — Чей же он тогда?
— Наш, — предположил он.
— Ладно, — ответила она, устраиваясь поудобней. — И куда он нас везет?
— Не знаю, — сказал он. — Поедем вместе и узнаем.
— Это будет чудесно, — сказала она
