— Разве не правда, полковник, — сказал он, — что ваше временное правительство подало прошение о приеме в Федерацию Наций?
Мне бы ответить, «комментариев не будет», но я попался на удочку и согласился.
— Отлично, — продолжал он. — Очевидно, главным препятствием является утверждение противной стороны, что Селена и так всю жизнь принадлежала Федерации Наций под юрисдикцией Лунной Администрации. В любом случае, своим согласием вы признали, что это зерно принадлежит Федерации Наций на правах опеки.
Я спросил его, из чего это он делает такой вывод.
— Полковник, — ответил он, — вы называете себя заместителем министра иностранных дел. Надо думать, вы знакомы с Хартией Федерации Наций?
Как-то я ее перелистал.
— В достаточной степени, — сказал я осторожно.
— Тогда вам известна Первая из Свобод, гарантируемых Хартией, и ее современное толкование, данное Контрольным комитетом Федеративной Ассамблеи в постановлении номер тысяча сто семьдесят шесть, датированном третьим марта сего года. А если известна, значит, вы признаете, что все зерно, выращенное на Луне и превышающее внутренние потребности, безоговорочно и ab initio[159] является общественной собственностью, находящейся под опекой Федерации Наций, агентства которой распределяют эту собственность по мере необходимости. Он говорил и одновременно что-то строчил в блокнот. — Можете ли вы что-нибудь добавить к своему заявлению?
— Бог мой, о чем вы говорите? — изумился я и завопил: — Вернитесь!! Ничего я не признаю!
После чего «Большой Нью-Йорк Таймс» публикует: «ЗАМЕСТИТЕЛЬ МИНИСТРА С ЛУНЫ ГОВОРИТ: «ПИЩА ПРИНАДЛЕЖИТ ГОЛОДАЮЩИМ»
Нью-Йорк, сегодня. О'Келли Дэвис, soi-distant[160] «полковник вооруженных сил Свободной Луны», прилетевший сюда, чтобы завербовать сторонников повстанцев лунных колоний ФН, сделал добровольное заявление нашей газете о том, что статья «Свобода от голода», содержащаяся в Великой Хартии, применима к лунным поставкам зерна…»
Я спросил профа, как мне следовало отвечать.
— На провокационный вопрос всегда отвечай встречным вопросом, — сказал он мне, — и никогда не проси разъяснить суть вопроса — тебе тут же вложат в рот чужие слова. Этот репортер… он что — тощий? Ребра торчат?
— Нет. Плотненький такой.
— Значит, он не живет на те восемнадцать сотен калорий в день, что указаны в постановлении, на которое он ссылается. Ты мог бы спросить его, как долго он протянул на этом рационе и почему перестал его соблюдать? Или поинтересоваться, что он ел сегодня на завтрак, — и изумленно вылупить глаза, что бы он ни ответил. А если ты не знаешь, куда клонит твой собеседник, сбей его с толку встречным вопросом и переводи разговор на другую тему. А потом, вне зависимости от его ответа, гни свою линию дальше. Логика тут ни при чем — это вопрос тактики.
— Проф, но здесь никто не живет на тысячу восемьсот калорий в день! В Бомбее — может быть. Но не здесь.
— В Бомбее тоже. Мануэль, этот «равный рацион» просто фикция. Половина продовольствия на этой планете идет через черный рынок или не учитывается по тем или иным причинам. Или ведется двойная бухгалтерия, и цифры, которые доходят до ФН, не имеют ничего общего с реальностью. Ты думаешь, сведения о зерне из Таиланда, Бирмы и Австралии, которые сообщаются Великим Китаем Контрольному комитету, верны? Я уверен, что индийский представитель в этом продовольственном комитете так не думает. Но Индия помалкивает, ибо получает львиную долю поставок зерна с Луны… а потом «играет с голодом в политические игры» (помнишь формулировочку?), манипулируя с помощью нашего зерна своей избирательной кампанией. Голод в Керале[161] в прошлом году был специально запланирован. Ты видел сообщения об этом в газетах?
— Нет.
— Правильно. Потому что их не было. Управляемая демократия, Мануэль, это великолепная штука для тех, кто управляет… Ее главной силой является «свободная пресса», только «свободная» толкуется как «ответственная», а уж правители решают, что является «ответственным», а что «безответственным». Ты знаешь, что больше всего нужно сейчас Луне?
— Больше льда.
— Система массовой информации, которая не зависела бы от одного-единственного канала распространения. Наш друг Майк — наша величайшая опасность.
— Что? Вы не доверяете Майку?
— Мануэль, есть вопросы, в которых я не доверяю даже самому себе. Нельзя «чуть-чуть» ограничить свободу информации, как нельзя быть «чуть-чуть беременной». Мы не свободны и не будем свободны до тех пор, пока кто-то — пусть даже наш союзник Майк — контролирует средства массовой информации. Когда-нибудь я надеюсь основать газету, которая будет независима от всех источников информации и каналов распространения. Я бы с радостью писал ее от руки, подобно Бенджамену Франклину.
Я сдался.
— Проф, предположим, что эти переговоры провалятся и поставки зерна прекратятся. Что тогда будет?
— Народ — там, дома — разозлится на нас… и многие на Терре умрут.
Ты читал Мальтуса?
— Кажется, нет.
— Умрут многие. Затем положение вновь стабилизируется и население увеличится, но уже за счет людей, способных лучше трудиться и обеспечить себя пропитанием. Эта планета не перенаселена, она просто плохо управляется… и самая жестокая вещь, которую можно сделать для голодающих, это дать им поесть. Просто дать! Прочти Мальтуса. Над доктором Мальтусом не стоит смеяться — это небезопасно, он всегда смеется последним. Этот человек повергает в безнадежность. И я рад, что он уже умер. Но не читай его до того, как закончится наша миссия. Лишние знания мешают дипломатам, особенно честным.
— Ну, не так-то уж я честен.
— Но у тебя нет таланта ко лжи, поэтому спасение для тебя только в невежестве и упрямстве. Последнего у тебя хватает постарайся сохранить и первое. Во всяком случае, на время. Парень, твой дядюшка Бернардо ужасно устал.
— Извините, — сказал я и покатил из комнаты. Проф не щадил живота своего. Я бы с радостью бросил все дела, если бы мог засунуть его в корабль и спасти от земной гравитации. Но движение по-прежнему оставалось односторонним — зерновые баржи и больше ничего.
А проф продолжал радоваться жизни. Когда я подкатил к дверям и уже дал сигнал освещению вырубиться, то опять обратил внимание на игрушку, которую он недавно приобрел и которая радовала его, как радует мальчишку рождественский подарок; это была медная пушка.
Настоящая медная пушка с парусного судна. Маленькая, ствол всего полметра; а вес вместе с деревянным лафетом пятнадцать кило. «Сигнальная пушка» было написано в ее паспорте. От нее веяло древней историей, пиратами и их пленниками, «идущими по доске»[162]. Славная вещица, но я все же спросил профа — зачем? Если нам и удастся отчалить, перевезти ее в Луну будет невозможно — хотя ради нее я готов отказаться даже от скафандра, почти неношеного, и вообще оставить себе лишь пару левых рук и шорты. Если подопрет, откажусь даже от «представительской». Ну а если совсем подопрет — черт с ними, с шортами.
Проф протянул руку и погладил блестящий ствол.
— Мануэль, когда-то жил человек, который в этом Директорате имел синекуру — начищал медную пушку возле здания суда.
— А зачем суду медная пушка?
— Неважно. Он занимался этим из года в год. Работа кормила его и даже позволяла откладывать кое-что на черный день, но не давала возможности сделать карьеру. И вот в один прекрасный день он уволился, снял со счета все свои сбережения, купил медную пушечку… и стал ее начищать.
— Похоже, он был полнейшим идиотом.
— Без сомнения. Но не большим, чем мы, когда мы свергали Смотрителя. Мануэль, ты меня переживешь. Когда Луна обзаведется своим знаменем, пусть на нем будет золотая пушка на черном фоне, перечеркнутом зловещей кровавой полосой в честь наших гордых и преступных предков. Думаешь, это можно будет сделать?
— Думаю, да, если вы нарисуете. Но зачем нам знамя, если во всей Луне нет ни одного флагштока?
— Оно может развеваться в наших сердцах… как символ всех дураков, которые столь чудовищно непрактичны, что воображают, будто могут одолеть городскую управу. Ты запомнишь это, Мануэль?
— Будьте уверены. То есть, я обязательно напомню вам, когда придет время.
Мне этот разговор жутко не понравился. Проф начал пользоваться кислородной маской, но только втихаря, ни в коем случае не на людях. Полагаю, я действительно невежествен и упрям, во всяком случае оба эти качества проявились в городе Лексингтоне, Кентукки, в Центральной административной зоне. Единственной темой, на которую проф позволял мне импровизировать без вызубренных домашних заготовок, была наша жизнь в Луне. Проф велел говорить правду, подольше распространяться о простых, теплых, домашних обычаях, особенно если они отличаются от земных. «Помни, Мануэль, что тысячи жителей Терры, побывавшие в Луне с краткосрочными визитами, это ничтожно малая доля процента всех землян. Для большинства людей мы такая же любопытная диковинка, как необычные звери в зоопарках. Ты помнишь ту черепашку на выставке в Старом Куполе? Это мы и есть.»
