день и только письменно. В ходе следствия, а большинство важных процессов проводилось перед сенатом, исследовались все
qf обстоятельства и детали. При вынесении приговора судьи подавали свои предложения в письменном виде, Нерон молча внимательно читал их и лишь затем выносил свой вердикт. Если речь шла о его личных врагах, в виновности которых он был убежден, наказание могло быть весьма суровым, но Нерона отнюдь нельзя упрекнуть в том, что он карал всех без разбора. Наоборот, есть свидетельства, что по каждому из дел проводилось тщательное дознание.
В заговоре Кальпурния Пизона участвовало несколько видных царедворцев и сенаторов, а также префект претория Фений Руф и часть его офицеров. Но если в механизм вовлекается слишком уж много людей, какая-то шестеренка этого механизма обычно всегда дает сбой. Слуга одного из сенаторов донес на своего хозяина вольноотпущеннику Нерона Эпафродиту, а тот отвел доносчика к самому императору, чтобы сообщить об опасности. Нерон и возглавлявший тогда императорский сыск Тигеллин начали следствие.
Надо сказать, что одного лишь доноса тогда было недостаточно, чтобы обвинению поверили, а тем более, чтобы обвиненного подвергли пыткам. Еще ранее примкнувшая к заговорщикам некая вольноотпущенница Эпихарвда, раздраженная их нерешительностью, попыталась привлечь к заговору одного из навархов Мизенского флота Волузия Прокула. Волузий Прокул был знакомым Эпихариды и одним из тех, кому в свое время Нерон поручил убить свою мать. Эпихарида принялась убеждать Волузия Прокула, что его заслуги остались недостаточно вознаграждены, что император — человек недостойный и что «приняты меры, чтобы наказать его за угнетение государства». Вместе с тем она убеждала наварха, что он может легко отомстить Нерону, так как тот, бывая в Путеолах и Мизе-нах, постоянно развлекался морскими прогулками и убить его на корабле не составит труда». Имен предусмотрительная Эпихарида, правда, не называла, и, как оказалось, не зря. Волузий Прокул, вместо того чтобы принять ее предложение, доложил обо всем Нерону. Эпихариду вызвали на допрос, устроили ей очную ставку, но та все начисто отрицала. Нерон отнюдь не был жесток, и поскольку других свидетелей, которые могли бы подтвердить или опровергнуть обвинение, не было, Эпихариду не стали даже пытать, однако на всякий случай оставили под стражей.
Эпихарида хранила молчание, однако в заговор было вовлечено слишком много людей. Один из них предпочел донести. О заговоре Пизона властям доложил вольноотпущенник заговорщика Флавия Сцевина, некий Милих, коему тот поручил наточить свой кинжал, которым и собирался нанести первый удар императору. Но, в отличие от случая с Эпихаридой и Волузием Прокулом, здесь следствию было за что ухватиться. Милиха подтолкнула к предательству жена, доказывавшая ему, что «многие вольноотпущенники и рабы видели то же, что видел он; молчание одного ничему не поможет, между тем награду получит тот, кто опередит доносом остальных». В тот вечер Флавий Сцевин долго беседовал с другим заговорщиком — Антонием Наталом, придя домой, составил и запечатал новое завещание, а перед тем как поручить Милиху наточить кинжал, «устроил более обильное, чем обычно, пиршество и наиболее любимым рабам дал свободу, а остальных одарил деньгами».
Следствие началось не с пыток. Схваченный и приведенный на допрос Флавий Сцевин «начал с опровержения возводимых на него обвинений и на вопрос о кинжале ответил, что, издавна почитаемый на его родине как священный, он хранился в его спальном покое и был обманным образом похищен вольноотпущенником. Таблицы завещания он запечатывал неоднократно, не дожидаясь каких-либо особых обстоятельств и дней. Деньги и свободу он и ранее дарил рабам, но на этот раз сделал это с большей щедростью, так как его состояние обременено долгами и он потерял уверенность в силе своего завещания». Флавий Сцевин подтвердил, что действительно устроил в тот вечер пир, но утверждал, что «всегда задавал роскошные пиршества, ведя исполненную приятности жизнь, не одобряемую строгими судьями», что же касается распоряжений о повязках для ран, то никаких таких распоряжений он не давал, а негодяй вольноотпущенник его просто оболгал. При этом он отвечал на все вопросы «с такою убежденностью в голосе и во взоре, что донос был бы отвергнут как ложный, если бы жена Милиха ему не напомнила, что Антоний Натал долго беседовал со Сцевином и что они оба близки к Гаю Пизону». Тут же вызвали Антония Натала. Подозреваемых допросили порознь и только после того, как их ответы не совпали, обоих заключили в цепи. Дух заговорщиков оказался весьма невысок — «они не вынесли вида показанных им орудий пыток и угроз ими». Первым показания дал Антоний Натал, указав сначала на Гнея Пизона, а затем и на Аннея Сенеку. Узнав об этом, «Сцевин с таким же малодушием или сочтя, что уже все открыто и дальнейшее запирательство бесполезно, выдал остальных».
Теперь Нерон вновь вспомнил об Эпихариде и приказал ее пытать, однако та оказалась куда более стойкой, чем изнеженные высокородные мужчины, — «ни плети, ни огонь, ни ожесточение палачей, раздраженных тем, что не могли справиться с женщиной, не сломили ее и не вырвали у нее признания», а когда на следующий день ее, Изувеченную на дыбе и не могущую уже ходить, в носильном кресле вновь потащили к палачам, «Эпихарида, стянув с груди повязку и прикрепив к спинке кресла сделанную из нее петлю, просунула в нее шею и, навалившись всей тяжестью тела, пресекла свое и без того слабое дыхание». Но это был единственный пример проявленной тогда самоотверженности. Как пишет Корнелий Тацит, «женщина, вольноотпущенница, в таком отчаянном положении оберегавшая посторонних и ей почти неизвестных людей, явила блистательный пример стойкости, тогда как свободнорожденные мужчины, римские всадники и сенаторы, не тронутые пытками, выдавали тех, кто каждому из них был наиболее близок и дорог».
Золотой дом Нерона. Спальня
Золотой дом Нерона. Криптопортик
Выданные Антонием Наталом и Флавием Сцевином заговорщики называли других, те выдавали следующих. «По площадям, домам, селениям и ближайшим муниципиям рыскали пехотинцы и всадники,
