Из одежды и сапог извлекли шестьдесят три камня: рубины, сапфиры, изумруды и четыре маленьких брильянта. Большого рубина не нашли. Хейксвилл озадаченно нахмурился. Не мог же Шарп продать самую главную драгоценность? Оставалось утешаться тем, что и найденное представлялось сказочным богатством. Не устояв перед соблазном, сержант разложил камни рядами на порезанном мундире.
— Как блестят, а? — восхищенно пробормотал он, перебирая жадными пальцами каждую драгоценность. Потом отложил десять камешков поменьше в одну кучку и столько же в другую и показал на них Кендрику и Лоури. — Ваша доля, парни. Берите. До конца жизни хватит. Все шлюхи ваши.
— Наверно, я все-таки расскажу дяде о ваших камешках, — пробормотал Сажит, на которого блеск драгоценностей производил гипнотический эффект.
— Наверно, расскажешь, — усмехнулся Хейксвилл. — И что с того? Я же не размазня, как Шарпи. Вам меня не поймать.
— Тогда я, может быть, расскажу капитану Торрансу. — Писарь оставался у входа, готовый при малейшей угрозе со стороны сержанта и его людей выскочить из палатки. — Капитан тоже любит камешки.
Даже слишком, подумал сержант. Узнав о сокровище, Торранс вполне мог бы устроить для Хейксвилла ад на земле и в конце концов вынудить расстаться с львиной долей богатства. По лицу сержанта пробежала серия неконтролируемых конвульсий.
— А ты, как я посмотрю, смышленый малый, а? С виду ничего такого, обычная черномазая нехристь, но в черепушке, видать, мозги, а не коровье дерьмо. Ладно, лови. — Он бросил Сажиту три камешка. — Да держи рот на веревочке, а проболтаешься — язык отрежу и съем. Уж очень мне это по вкусу. Берешь язык, чуточку масла да немного подливки. Отличная еда. — Сержант ссыпал в карман остальные драгоценности и с мрачной сосредоточенностью уставился на распростертое тело. — У него было больше. Точно, больше. — Он вдруг щелкнул пальцами. — А где ранец?
— Какой ранец? — спросил Лоури.
— Тот самый чертов ранец, что у него всегда при себе. Солдатский, с которым Шарпи не расстается. Где он?
Кендрик и Лоури переглянулись. Сажит нахмурился.
— Ранца не было. Когда он пришел к капитану, ранца при нем не было.
— Ты уверен?
— Он же на лошади приехал, — поделился наблюдением Лоури. — На сером мерине. И ранца точно не было.
— Тогда где конь? — раскаляясь от злости, вопросил Хейксвилл. — Надо поискать в седельных сумках!
Лоури потер лоб, силясь что-то вспомнить.
— Мальчонка. Точно. Он с конем оставался.
— Так где он?
— Конь?
— Чумазый.
— Сбежал, — ответил Сажит.
— Сбежал? — с угрозой переспросил Хейксвилл. — Почему?
— Увидел, как вы его ударили. Я тоже видел. Он вывалился из палатки. И кровь была на лице.
— Не надо было бить, пока не вошел, — упрекнул сержанта Кендрик.
— Закрой пасть, умник. — Хейксвилл почесал затылок. — Так куда мальчонка убежал?
— Не знаю. Далеко. — Писарь пожал плечами. — Я пробовал догнать, но он вскочил на лошадь и ускакал.
— Парнишка не опасен, — махнул рукой Кендрик. — По-нашему не говорит.
— А ты откуда знаешь?
— Я с ним разговаривал.
— Да и кто ему такому поверит? — пожал плечами Лоури.
Может быть, и никто, подумал Хейксвилл. Скорее всего, Лоури был прав. Им ничто не угрожало. Кто поверит малолетнему арабу? И все же сержанту было не по себе. Хотя бы люди Джамы поскорей пришли за Шарпом и унесли его куда-нибудь подальше. Сам Джама еще накануне покинул лагерь, справедливо полагая, что если хочешь убить британского офицера, то сделать это лучше подальше от британской армии. Хейксвилл предупредил, что ждать Шарпа стоит не раньше, чем к вечеру, и вот теперь ему ничего не оставалось, как караулить пленника до наступления сумерек.
— Я же сказал завязать глаза, — бросил он раздраженно. — Или хотите, чтоб он нас всех увидел?
— Увидит, не увидит — теперь не важно, — ответил Кендрик. — До рассвета все равно не доживет, так ведь?
— Да только не забывайте, с кем дело имеете, — предупредил сержант. — Живучий, гад, как десять кошек. Я бы прямо сейчас ему глотку перерезал.
— Нельзя, — возразил Сажит. — Его обещали моему дяде.
— И твой дядя нам заплатит, а?
— Как договаривались.
Хейксвилл выпрямился и шагнул к Шарпу, который по-прежнему не подавал признаков жизни.
— Видите полосы на спине? Я оставил, — с гордостью сказал сержант. — Взял грех на душу, соврал, зато Шарпи отведал ремня. А теперь я его и вовсе на тот свет отправлю.
Хейксвилл вспомнил, как Шарп бросил его на растерзание тиграм в Серингапатаме, как оставил наедине со слоном-убийцей, который едва не раздавил его здоровенной, как дерево, лапой. Дикая ярость всколыхнулась вдруг в нем, лицо перекосилось в страшной гримасе. Он пнул Шарпа в бок. Еще раз. И еще. Кендрик с трудом оттащил разбушевавшегося сержанта от тела.
— Да вы ж его убьете, сарж. Мне-то все равно, но черномазые тогда не заплатят, верно?
Хейксвилл отступил и, отдышавшись, повернулся к индийцу.
— Так как же твой дядя собирается его убить?
— Это сделают джетти.
Сержант довольно закивал.
— Видел, видел. Знаю, как работают. Только не надо спешить. Пусть прикончат его медленно. Чтобы почувствовал.
— Все сделают, — пообещал Сажит. — Медленно и чтобы почувствовал. Мой дядя человек не жалостливый.
— А вот мне жалко, — вздохнул Хейксвилл. — Жалко, что сам не получу такого удовольствия. Как бы я его… — Он плюнул на неподвижно лежащего пленника. — Спи, Шарпи. К восходу уснешь насовсем. Встретишься с дьяволом. Туда тебе и дорога!
Сержант опустился на землю в углу палатки и, достав из кармана пригоршню камней, принялся пересыпать с ладони на ладонь. Кровь на голове Шарпа подсохла, и по ней ползали мухи. К восходу все будет позади: прапорщик сдохнет, а он, Хейксвилл, станет богачом. Месть, подумал сержант, пожалуй, послаще меда.
* * *
Ахмед видел, как Шарп упал у входа в палатку. Видел кровь на голове. Видел, как чьи-то руки схватили его за ноги и втащили в полумрак.
Потом Сажит, писарь с розовым зонтиком, повернулся и поманил его рукой.
— Поди сюда, мальчик! — крикнул он.
Ахмед сделал вид, что не понял, хотя понял достаточно: с его хозяином случилось что-то плохое. Он отступил, ведя за собой серого мерина Стокса. Он даже спустил с плеча мушкет, и тогда Сажит, расценив жест как угрозу, бросился вдруг к нему. Ахмед был быстрее. Он подпрыгнул и, распластавшись на спине лошади, не успев еще как следует сесть, ударил серого пяткой в бок. Конь сорвался с места, и Ахмед, изловчившись, вскарабкался в седло. Стремена висели слишком низко, но юный араб вырос среди лошадей и ездить мог в любом положении. Даже с завязанными глазами. Даже задом наперед. Он помчался через лагерь, мимо палаток, костров, жующих сено быков и вскоре оставил индийца далеко позади. Какая-то женщина громко крикнула, когда серый едва не сбил ее играющих в пыли детишек. Уже на краю лагеря Ахмед придержал коня и оглянулся — Сажита видно не было.
Но что делать дальше? В британском лагере Ахмед не знал никого. Он посмотрел туда, где на вершине далекого хребта виднелся Гавилгур. Его прежние товарищи, Львы Аллаха, воевавшие на стороне Ману Баппу, должно быть, укрылись в крепости, но дядя, с которым Ахмед и приехал в Индию из далекой Аравии, погиб и лежал теперь в черной земле Аргаума. Да, мальчик знал других солдат. Знал и боялся. Они, другие, хотели, чтобы он служил им. И не только готовил пищу и чистил оружие. Только Шарп отнесся к нему дружелюбно, и вот теперь Шарп сам нуждался в помощи, а Ахмед не знал, как ему помочь. Подвязывая стремена, он пытался придумать выход.
Тот кругленький, седой, розовощекий англичанин, хозяин мерина, вроде бы друг Шарпа, но как объяснить, что случилось? И все же попробовать стоило. Ахмед развернулся, решив объехать лагерь по периметру, найти дорогу, которую англичане прокладывали в горы, и добраться до места, но уже через минуту его заметил офицер из пикета. Подъехав ближе, офицер увидел британский чепрак.
— Ты что здесь делаешь, приятель? — спросил он, предположив, что мальчишка выгуливает лошадь.
Ахмед испугался и пустился наутек.
— Вор! — крикнул офицер, устремляясь в погоню. — Стой! Держи вора!
Какой-то сипай направил на него мушкет, и Ахмеду пришлось сбить его с ног. Неподалеку паслись лошади, и он повернул к ним, перепрыгнул через ограждение, промчался по грядкам, взял с ходу еще одно препятствие, нырнул под деревья, продрался через кустарник, перелетел через высохший наполовину пруд и достиг наконец леса. Пикетчики не рискнули продолжать преследование и отстали, но из-за крестьянских хижин неслись недобрые крики. Ахмед потрепал серого по шее, проехал еще немного и повернул к краю леса. Впереди лежало примерно полмили открытого пространства, за которым снова начинался обещавший безопасность лес. Вот только выдержит ли усталая лошадь?
