на бенгальском языке, который он знал плохо. Однако оскорбления в свой адрес он понимал, потому что ругательства вроде «сала» одинаковы на хинди и бенгали. Но хотя Хареш был вспыльчив, он предпочитал не обращать на это внимания.
Однако наступил день, когда ему надоело скрипеть зубами с досады и посылать за мастером из механического цеха, чтобы тот привел в порядок вышедшую из строя машину на месте или увез ее к себе. Он решил нанести визит в механический цех самолично. Это положило начало кампании, которую можно было бы назвать Битвой за линию Гудиера. Она развернулась сразу на нескольких фронтах против разнообразной оппозиции, в том числе чешской.
Механики были приятно удивлены, увидев Хареша. Обычно мастер посылал им клочки бумаги с просьбой о ремонте. А тут мастер, причем не простой, а поселившийся за белыми воротами на чешской территории, сам пришел, чтобы поболтать с ними как с равными и даже понюхать табак. Он запросто сидел на табурете, шутил, беседовал о делах и заглядывал во внутренности того или иного агрегата, не боясь испачкать руки. К тому же из уважения к их возрасту и квалификации он называл их «дада».
Впервые они ощутили себя частью общего производственного процесса, а не малозначительным придатком на задворках «Праги». Большинство лучших механиков были мусульманами и говорили на урду, так что языковых проблем не возникало. Одет Хареш был с претензией и даже изменил фасон своего рабочего комбинезона, убрав рукава и воротник и обрезав брюки до колен. Это позволяло ему бороться с жарой, не подвергая опасности – в основном спереди – его кремовую шелковую рубашку. Конечно, в заводской обстановке это выглядело немного пижонски, но зато он говорил с рабочими без всякого превосходства, и это им нравилось. Они с увлечением объясняли ему устройство станков, и благодаря этому Хареш заинтересовался тем, как машины работают, как за ними ухаживать и как их можно усовершенствовать, чтобы повысить их производительность.
Механики со смехом растолковали ему, что рабочие на конвейере водят его за нос. В девяти случаях из десяти они врут, что станки не в порядке.
Это не удивило Хареша, но он спросил, как ему бороться с этими простоями. Тогда механики, проникшиеся к нему дружескими чувствами, пообещали чинить его станки в первую очередь, если с ними действительно что-нибудь случится.
Когда меньшее количество машин стало нуждаться в ремонте, производительность возросла со 180 пар в день до 250, но это все-таки было гораздо меньше возможных 600 или хотя бы 400 пар, которые Хареш определил как реальную норму. Цифра 400 должна была поразить руководителей производства; Хареш же считал, что это вполне выполнимо и что именно он тот человек, который может этого добиться.
Рабочих, однако, даже цифра в 250 пар не устраивала, и они нашли новый способ саботажа. Им разрешалось покидать конвейер на пять минут по «зову природы», и они разработали специальный график, поочередно удаляясь друг за другом в туалет, так что конвейер порой простаивал по полчаса кряду. К этому времени Хареш уже определил зачинщиков саботажа – обычно это были рабочие, выполняющие наименее сложные операции. Он опять же не стал кипятиться, но ясно дал понять, что не потерпит этого, и так образовались два противодействующих лагеря, занявших выжидательную позицию. Спустя два месяца после того, как Хареш приступил к работе, производство упало до 160 пар, и он решил, что пора начинать наступление.
Однажды утром он созвал рабочих и изложил им на смеси хинди и зачаточного бенгали свои соображения, созревавшие в течение двух месяцев.
– Из теоретических соображений и наблюдая за станками, – заявил он, – я могу сказать, что мы способны производить не меньше четырехсот пар обуви в день. И я хочу добиться этого.
– Вот как? – отозвался рабочий, выполнявший самую простую операцию, приклеивание подметок – Покажите нам, сэр, как это сделать. – Он подтолкнул локтем стоящего рядом рослого парня из Бихара, который пришивал рант к туфле, натянутой на колодку, что было наиболее сложным делом.
– Да, сэр, покажите нам, – подхватили некоторые другие. – Докажите, что это возможно.
– Что, изготовить обувь самому?
– Ну а как же иначе?
Позлившись какое-то время, Хареш подумал, что, прежде чем что-либо доказывать, надо добиться гарантии того, что рабочие не станут саботировать рост производства. Он собрал нескольких наиболее активных противников и спросил их:
– Что вы имеете против повышения производительности? Вы боитесь, что вас уволят за ненадобностью?
Один из рабочих улыбнулся и сказал:
– «Производительность» – любимое словечко наших начальников, а нам оно нравится меньше. Вам известно, что, прежде чем в прошлом году были приняты законы трудового права, Новак время от времени вызывал кого-нибудь из рабочих в свой кабинет, говорил, что тот уволен, и рвал его трудовую карточку? Вот так просто. А причина была понятна: «Мы можем выпускать столько же обуви с меньшим количеством людей, так что вы нам больше не нужны».
– Меня не интересует, что было когда-то давно, – отрезал Хареш. – Теперь вас защищают новые законы, а вы по-прежнему удерживаете производство на низком уровне.
– Для того чтобы в людях проснулось доверие, нужно время, – изрек наклейщик подметок с раздражавшей Хареша рассудительностью.
– Что заставило бы вас производить больше? – спросил Хареш.
– Хм. – Рабочий взглянул на своих товарищей.
В результате длительных переговоров с рабочими у Хареша сложилось мнение, что они не станут возражать против повышения производительности, если у них будут две гарантии: никого из них не уволят и они станут зарабатывать больше.
Он пошел к своему старому противнику, хитрому как лиса начальнику отдела кадров Новаку. Нельзя ли будет, спросил он, повысить разряд – и, соответственно, зарплату – рабочим на его линии, если они увеличат производительность до 400 пар в день?
Новак холодно посмотрел на него и ответил:
– «Прага» не повышает разряды на какой-то одной линии.
– Но почему?
– Возмутятся остальные десять тысяч рабочих. Это недопустимо.
Хареш знал о сложной, освященной традицией иерархии на фабрике, которая была хуже, чем в государственных учреждениях, и насчитывала восемнадцать рабочих разрядов. Но он чувствовал, что можно слегка нарушить ее, не вызвав полного обвала системы.
Он решил написать Кханделвалу и, изложив тому свой план, попросить поддержки. План включал четыре пункта. Рабочие линии, выпускающей обувь с рантом Гудиера, доведут производство как минимум до 400 пар в день. Им повысят разряд на единицу, что увеличит их недельную выручку. Если выработка будет превышать 400 пар, пропорционально будет возрастать и оплата труда. Никого не будут увольнять, а, напротив, наймут двух новых рабочих для выполнения особо трудоемких операций.
За
