ему обувь, но это ускоряло работу. Производительность возросла до 600 пар. Битва за Гудиер была выиграна. Качество «пражской» обуви и производительность фабрики росли, как и репутация Хареша. Он был очень доволен собой.
16.11
Но не все были довольны. В результате введенных Харешем изменений, и в особенности того факта, что он обошел Новака, почти все чехи стали смотреть на него с большим подозрением. По кампусу поползли самые разные слухи. Видели, что однажды водитель сидел у него дома и Хареш разговаривал с ним как с равным. Не иначе как он был в душе коммунистом, профсоюзным шпионом в их среде и тайным редактором профсоюзного листка «Амадер биплоб». Хареш чувствовал, что его избегают, но ничего не мог с этим поделать. Он продолжал выпускать 3000 пар обуви в неделю вместо прежних 900 и энергично проводил в жизнь любые новшества, доступные в его положении, вплоть до чистки станков. Вкладывая душу в производство, он надеялся, что руководство «Праги», включая недоступного Яна Томина, рано или поздно воздаст ему должное.
Тем больнее он пережил их грубую атаку.
Однажды он зашел в центр проектирования, чтобы предложить несколько нововведений, которые помогли бы усовершенствовать производство на его участке. Он беседовал об этом с индусом, занимавшим пост заместителя начальника центра, когда зашел сам начальник, Братинка. Тот в негодовании уставился на Хареша.
– Что вам здесь надо? – резко потребовал он, словно Хареш пришел, чтобы заразить его сотрудников вирусом неподчинения.
– О чем вы, мистер Братинка? – спросил Хареш.
– Почему вы явились сюда без разрешения?
– Разве для усовершенствования производства нужно специальное разрешение?
– Убирайтесь.
– Но, мистер Братинка…
– УБИРАЙТЕСЬ!
Заместитель начальника высказал мнение, что в предложении мистера Кханны есть рациональное зерно.
– Заткнитесь! – отреагировал Братинка.
И Хареш, и Братинка кипели от возмущения. Хареш сделал гневную запись в книге жалоб и предложений, введенную Кханделвалом для поддержания рабочей атмосферы, а Братинка доложил своему начальству о нарушении дисциплины Харешем.
В результате Хареша вызвали к главному управляющему, где он предстал перед группой из пяти человек, устроившей настоящий суд инквизиции и обвинившей его во всех смертных грехах, кроме самовольной явки в центр проектирования.
– Кханна, – начал Павел Гавел, – вы разговаривали с моим шофером.
– Да, сэр. Он пришел ко мне поговорить об образовании своего сына.
Водитель Гавела был спокойным, исключительно вежливым индийцем, всегда одетым с безукоризненной чистотой. По мнению Хареша, он по всем показателям годился в джентльмены.
– Почему он пришел к вам?
– Не знаю. Может быть, он полагал, что я, как индиец, легче войду в его положение и пойму трудности, с которыми столкнулся его сын.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил Курилла, стажировавшийся, как и Хареш, в Миддлхэмптоне, что, в частности, и помогло Харешу получить работу на «Праге».
– То, что я сказал. Наверное, он надеялся, что я помогу ему.
– И люди даже видели, что он сидел у вас на стуле.
– Ну да, сидел, – раздраженно ответил Хареш. – Он достойный человек и намного старше меня. Сначала он стоял, и я предложил ему сесть. Ему было неловко, и он отнекивался, но я настоял на том, чтобы он сел на стул. Мы говорили о его сыне. У его сына временная работа на фабрике, и я посоветовал сыну повысить квалификацию и пойти на вечерние курсы, дал ему кое-какие книги. Вот и все.
– Вы полагаете, что в Индии как в Европе, мистер Кханна? – бросил Новак. – Что здесь возможно равенство между руководителями и подчиненными?
– Мистер Новак, я должен напомнить вам, что не вхожу в состав руководства. И я не коммунист, если вы на это намекаете. Мистер Гавел, вы хорошо знаете своего шофера и, я уверен, считаете его человеком, которому можно доверять. Спросите его, о чем мы с ним говорили.
Павел Гавел несколько смутился, потому что стало ясно, что он не доверяет Харешу. Об этом свидетельствовало и его следующее замечание:
– А еще говорят, что вы редактируете профсоюзную газетенку!
Хареш лишь ошеломленно помотал головой.
– Как это понять? Не редактируете? – спросил Новак.
– Да я вообще не член профсоюза! – ответил Хареш. – Разве что меня зачислили автоматически.
– Но вы подговаривали членов профсоюза действовать у нас за спиной.
– Что вы имеете в виду? – спросил Хареш.
– Вы провели тайный митинг в профкоме, не поставив меня в известность.
– Это было открытое собрание, никаких секретов там не обсуждалось. Я честный человек, мистер Новак, и эти безосновательные обвинения меня оскорбляют.
– Да как вы смеете разговаривать в таком тоне? – вскипел Курилла. – И как смеете действовать таким образом? Мы обеспечиваем индийцев работой, а если вам не нравится эта работа и то, как мы ею руководим, можете уволиться.
На это Хареш ответил дрожащим от негодования голосом:
– Мистер Курилла, работой вы обеспечиваете не только индийцев, но прежде всего самих себя. Что касается вашего второго предложения, то я могу, конечно, уволиться, но прежде, уверяю вас, вылетите из Индии вы.
Куриллу чуть не разорвало от злости. Какой-то мелкий служащий осмеливался выступать против авторитетного «прагамена»! Это было беспрецедентно и непостижимо. Павел Гавел успокоил его и сказал Харешу:
– Я думаю, мы выяснили все интересовавшие нас вопросы. Можете идти. Я поговорю с вами позже.
На следующий день он вызвал Хареша в свой кабинет и велел ему продолжать работу в том же духе. А работа Хареша его устраивает, добавил он, особенно результаты производства. Наверное, подумал Хареш, он поговорил со своим шофером.
Как ни странно, после учиненного Харешу допроса чехи, и особенно Курилла, стали относиться к нему благожелательнее. Разговор в некотором роде очистил атмосферу. Убедившись, что он не коммунист и не агитатор, они перестали подозревать его в подрывных намерениях. В принципе они объективно оценивали его работу – по результатам, и достигнутое Харешем утроение производства, зафиксированное в официальных отчетах, производило на них такое же впечатление, как пара изготовленных им модельных туфель с рантом Гудиера – которую, кстати, он видел перед собой во время допроса у главного управляющего.
16.12
Малати вышла из университетской библиотеки и направилась на собрание Социалистической партии, когда к ней подошла одна из ее подруг, учившаяся вокалу в колледже Харидаса.
Подруга упомянула в разговоре, что Кабира видели на днях в ресторане «Красный лис», где он вел оживленную и интимную беседу с какой-то девушкой. Подруге сообщила об этом другая подруга, на которую можно было положиться без всяких сомнений. Малати прервала ее, воскликнув с удивительной горячностью:
– Меня это не интересует! Мне некогда выслушивать это, я опаздываю на собрание! – Она распростилась с подругой, гневно сверкая глазами.
У нее
