А через полчаса парень попробовал восполнить свои запасы по-другому (тоже из книжки читаный способ): приблизился к ближайшему дереву, положил на него руки и попробовал втянуть в себя Силу. А почему нет? Оно же живое, пусть поделится. Невольно вспомнилось: обычно такими номерами раненые эльфы грешили, но всё не брали — шибко уважали лес.
Дерево почувствовалось сразу, да так сильно, что Иванов испугался и отскочил, нервно озираясь по сторонам. Опасливо посмотрел на собственные руки, испачканные чешуйками коры, нервно закурил и долго стоял, бездумно глядя по сторонам и пытаясь переварить новые ощущения: он его чувствовал! Реально чувствовал! Словно сросся с дикой деревяшкой!
Успокоившись, решил попробовать ещё раз. Мысленно пожелав себе удачи, Сергей вернулся к дереву, снова приложил руки к холодной, шершавой поверхности. Немного труся неизведанного, закрыл глаза и постарался полностью отрешиться от мира, сконцентрировавшись на заполнение внутренней пустоты...
По рукам пошло нежное тепло. Немножко, крохи, но какое же оно приятное... Лучше, чем мороженое в жаркий день. Наслаждаясь новым, необычным ощущением, Иванов попробовал прислушаться к дереву, понять, что в нём происходит.
...В стволе подопытного еле-еле теплилась жизнь, словно оно умирало. Холодное, беспомощное, усталое. Не растение, а древний старик на смертном одре. Бывшему инспектору опять стало страшно от непривычности, новизны переживаемого, однако через мгновение к нему пришло понимание — дерево просто спит. Зима. Всё нормально. Оно отдыхает, копит в себе Силу для продолжения жизни, для продолжения рода, для каждой, даже самой захудалой, веточки...
А он, Серёга, сейчас это чудо природы убивает, откачивая, словно упырь какой, всё накопленное с жадностью нефтяного насоса. Накатил брезгливый стыд за самого себя.
Иванов, стремясь исправить ситуацию, попробовал вернуть отнятое. Туго, словно через патоку, Сила нехотя потекла обратно. Парень приободрился, даже забормотал обнадёживающе:
— Сейчас, сейчас... я не хотел. Сейчас отыграем...
Он немножко усилил напор, и неожиданно патоку словно заменили вакуумом. Из Серёги в дерево ухнуло всё, что было взято и немного больше. Он даже понять толком ничего не успел. И кто знает, чем бы всё это закончилось — истощением от перерасхода жизненных сил или лёгким испугом, однако на помощь ему пришли его собственные ноги, безвольно подкосившиеся от внезапно накатившей усталости.
Экспериментатор-естествоиспытатель, натужно дыша, грузно упал на бок, руки сами собой оторвались от ствола.
«Теперь понятно, как Печать на лечение работала — перераспределение Силы — медленно думал Серёга, лёжа в мелком сугробе и глядя на набухшие не по сезону почки на ветках. — Дело в контроле... А ведь я сейчас чуть коньки не отбросил! Вполне мог таким способом новую Буратину родить или энта какого... Вот только сам бы наверняка помер».
Продолжать сомнительные тренировки с закачкой и выкачкой жизненной энергии парень не стал. Не захотел. Отвалявшись и немного придя в себя, он отправился обратно, к книгам, искать новые ответы на свои размышления.
Третий вопрос — вопрос рационального использования Силы — оказался пока не по зубам.
***
— Садись суп есть! — скомандовала домовая, едва завидев Сергея на кухне. — И никаких мне «не хочу»! Ты со своим чаем худой стал, как велосипед, скоро штаны словно на пугале висеть будут! И все скажут, что я тебе голодом морю! Никто ведь не поверит, что ты сам себя, заметь, добровольно и без принуждения, до такого состояния довёл!
Парень состроил покаянную физиономию.
— Машуля, я действительно не голодный, — начал он, искоса посматривая на девушку. — Чайку попью, бутербродик какой-нибудь съем — и дальше читать. Сама ведь знаешь, зачем я это делаю.
Вместо ответа на столе, сопровождаемые небольшим стуканьем о столешницу, появились миска с супом, ложка, блюдце с ароматным, свежим, ещё тёплым хлебом, печь который кицунэ была большая мастерица.
— Ешь!!!
Поняв, что возражать бессмысленно, Иванов послушно сел за стол и механически принялся хлебать золотистый бульон, в котором весело плавали шампиньоны с зеленью. Вкуса он не ощущал — просто делал работу. Сказала Машка съесть — съест, ему не сложно. Пусть ей будет приятно.
Домовая между тем уселась напротив, шикнула на собравшуюся было пройтись с подоконника по столу Мурку, подпёрла щёчку кулачком и, дождавшись, пока в Серёгиной тарелке останется на самом донышке, печально сказала:
— Хватит, не мучай себя. Вижу — через силу ешь, вкуса не чувствуешь. Положи ложку.
Иванов с недоумением уставился на свою домохранительницу — Маша разрешает не есть? Нет, мир точно перевернулся...
— Ну, что смотришь? — с печалью в глазах продолжала кицунэ. — Всё я понимаю. Тяжело тебе, переживаешь, оттого кусок в горло и не лезет. С работы попёрли, друг пропал неизвестно куда, оборотень, с которым ты почти подружился, свалил за океан. С девушкой проблемы, с Силой этой твоей — тоже непонятно. Сплошная, как теперь модно говорить, чёрная полоса наступила в жизни. Да... Тут кто хочешь на стенку полезет от безысходности. А ты крепкий, не гнёшься... Хочешь — верь, хочешь — нет, но я до сих пор удивляюсь — как ты в запой не ушёл по вашему мужицкому обычаю? Восхищаюсь... нет, правда восхищаюсь! Выдержал, с депрессией бороться пытаешься...
Сергей, очень внимательно слушавший новоявленного домашнего психолога, донельзя удивился такому повороту Машкиного монолога:
— Какой депрессией? Я им вроде не подвержен.
— Ага! Сейчас! — не согласилась домовая. — Тогда растолкуй, как назвать человека, который будто Кащей над книжками чахнет? Не ест толком, спит плохо, весь такой на результат нацеленный да зацикленный. С лица спал, щёки ввалились, того и гляди — бросит тебя Элла! Я с ней хоть и не знакома лично, но в это верю.
— Уже, фактически, бросила, — начал сердиться парень. Но на кицунэ это не подействовало.
— И правильно сделает! — убеждённо сверкнула она глазами. — Кому такое, извини за прямоту, фуфло нужно?! Сидишь, как древний дед, будто у тебя в жизни ничего хорошего не было! Ни на улицу не выходишь, да... — у девушки аж дыхание спёрло от праведного возмущения, — да никуда не выходишь! Закуклился, словно гусеница в кокон, и ждёшь неизвестно чего! Именно это и есть депрессия! Я в интернете читала! — победоносно, как ей казалось, припечатала Машка.
Иванов хотел было возмутиться, однако передумал. Не то чтобы парня очень задели слова девушки — он прекрасно понимал, что таким провокационным образом домовая пытается его расшевелить, но вот замечание про отсутствие радостей укололо больно. Укололо тем, что вот так, с первого раза, вспомнить о них и не удалось. Пришлось напрячься...
***
...Ванька. Именно немой стал отдушиной в череде неприятностей и неудач последних месяцев. Умница-Маша, конечно, делала всё, что могла для блага обожаемого домовладельца, однако все расстройства по поводу несправедливого, по мнению Сергея, увольнения убрал именно он. И, как всегда, без спроса или согласования.
А случилось это в первый приезд на турбазу после памятного разговора в ресторане с шефом. Едва завидев теперь уже бывшего инспектора, блаженный сразу подошёл к нему и с возбуждённым мычанием схватил за правую ладонь, после чего долго, больно ковырял её, неодобрительно хмурясь и цокая языком.
— Нет больше Печати, — честно сообщил ему Иванов. — Нет. Выгнали меня с работы.
Такая новость Ванечке не понравилась. Он ещё больше насупился, но руку отпустил. Так и стояли — друг напротив друга. Один сгорал от непонятного стыда из-за своего увольнения, другой о чём-то усиленно размышлял.
Через пару минут блаженный, до чего-то явно додумавшись, занервничал, поводил своими ладонями над Серёгиной головой, затем обошёл его по кругу, внимательно рассматривая. Бывший инспектор немому чудику не мешал — знал, просто так он дёргаться не станет.
