«Такие писатели, как Н. С. Лесков и С. В. Максимов, не могут иметь у нашей критики успеха, так как наши критики почти все — евреи, не знающие, чуждые русской коренной жизни, ее духа, ее формы, ее юмора, совершенно непонятного для них, и видящие в русском человеке ни больше ни меньше, как скучного инородца…»
Другой известный литератор той поры — Александр Блок — в своей статье «Ирония» называл иронию (а именно она присутствует во многих песнях Высоцкого) болезнью, которая сродни душевным недугам: она «начинается с дьявольски-издевательской, провокаторской улыбки, а кончается — буйством и кощунством».
Вообще еврейская тема в том году была настолько широко представлена в советских СМИ (а через них и во всем обществе), что это подвигло Высоцкого на написание сразу двух произведений на эту тему (подобное с ним не происходило восемь лет — с «Антисемитов»). Речь идет о песне «Мишка Шифман» (одной из самых заметных в юмористическом блоке песен Высоцкого) и стихотворении «Наш киль скользит…». Начнем с первой.
Читатель наверняка помнит, о чем шла речь в песне. Советский еврей Мишка Шифман хочет уехать в Израиль, но поскольку одному ехать несподручно, он подбивает на это дело своего друга — чистокровного русского (с примесью малой доли татарской крови). Итог их похода в ОВИР оказался неожиданным: русского в Израиль пускают, а еврея — нет. А все потому, что «Мишка пьет проклятую». Песня уморительная, и евреи в ней представлены достаточно иронично, но не зло. Единственное исключение — министр обороны Израиля Моше Даян, который удостоился в песне сразу нескольких нелицеприятных прозвищ: «сука одноглазая, агрессивный, бестия, чистый фараон».
Что касается стихотворения «Наш киль скользит…», то в нем отсутствует какая-либо ирония, и даже более того — в нем Высоцкий высказывает свое отрицательное отношение к отъезду своих соплеменников из СССР. И, обращаясь к последним, которых он называет «милыми евреями», констатирует следующее:
Оставя суету выИ верный ваш кусок,И комиссионных ваших кралей,Стремитесь в тесноту вы,В мизерный уголок,В раздутый до величия Израиль!
Меняете вы русские просторы,Лихую безнадежность наших мильНа голдомеирские уговоры,На этот нееврейский Израиль?!
В том же году была написана еще одна песня, где еврейская тема читалась в подтексте. И опять это была шуточная вещь — «Товарищи ученые». Почему ее тоже можно отнести к еврейской? Дело в том, что речь в ней идет об ученых, среди которых доля евреев всегда была высока. Поэтому Высоцкий разбрасывает намеки об этом в разных местах своего произведения: «Товарищи ученые, Эйнштейны драгоценные…», «А то вы всем кагалом там набросились на опухоль…»
Смысл песни более чем прозрачен: это своего рода письмо колхозников представителям советской интеллигенции, которые «замучились с иксами, запутались в нулях», а в это время «разлагается картофель на полях». Поэтому ученым предлагается «бросить свои опыты, гидрид и ангидрид» и приехать на Тамбовщину на уборку картофеля. Рефрен песни мгновенно ушел в народ, где, собственно, живет и поныне:
Небось картошку все мы уважаем, —когда с сольцой ее намять.
И вновь вернемся к хронике событий поздней осени 72-го.
Вернувшись из Киева, Высоцкий 20 ноября начинает свою последнюю сессию озвучания в фильме «Четвертый» (началась на «Мосфильме» в 16.00). Его партнерами в тот день были: Сергей Шакуров, Татьяна Ицыкович, Вячеслав Тихонов. Работа длилась до восьми вечера. За роль в фильме «Четвертый» Высоцкий удостоился самого большого гонорара в своей тогдашней киношной карьере — 2340 рублей.
Вообще он тогда уже много зарабатывал: концерты в месяц приносили доход до тысячи рублей и выше, роль в фильме «Плохой хороший человек» будет оплачена в сумме 2360 рублей. Так что события десятилетней давности, когда Высоцкий был, что называется, гол как сокол, навсегда ушли в прошлое. Теперь он знаменит, богат, «упакован» по высшему разряду, включая модную импортную одежду, которую он покупает либо ему ее в «Березке», либо привозит из-за границы жена-иностранка, и заканчивая иномарками французского производства («Рено», «Пежо»). Естественно, это вызывает лютую зависть у многих людей, начиная от коллег по театру и заканчивая рядовыми гражданами, которые с трудом соотносят тяжелую судьбу песенного Высоцкого с его повседневной реальностью. Дескать, «стреляют по колесам», а «Пежо» как новенький.
На основе этих претензий Высоцкий сочиняет свой ответ недоброжелателям: «Песню автозавистника», где главный герой — тот самый жлоб, только из разряда завидующих. Вообще те или иные жлобы кочуют у нашего героя буквально из песни в песню. Помните, они были в «Антисемитах», в «Чести шахматной короны», а также в «Поездке в город», «Ой, где был я вчера», в «Милицейском протоколе» и т. д. Вот и в этой песне подобный тип реанимирован снова:
Произошел необъяснимый катаклизм:Я шел домой по тихой улице своей —Глядь, мне навстречу нагло прет капитализм,Звериный лик свой скрыв под маской «Жигулей»!
Я по подземным переходам не пойду:Визг тормозов мне — как романс о трех рублях, —За то ль я гиб и мерз в семнадцатом году,Чтоб частный собственник глумился в «Жигулях»!
Он мне не друг и не родственник —Он мне — заклятый враг, —Очкастый частный собственникВ зеленых, серых, белых «Жигулях»!..
Герой песни настолько переполнен ненавистью к частным собственникам, что решается на нарушение закона: по ночам прокалывает шины у их автомобилей, а также курочит отбойным молотком их двери и дырявит дрелью крыши. Высоцкий, естественно, все это осуждает, видя в этом дремучие пережитки советского менталитета (не зря им вспоминается 17-й год). Хотя менталитет этот именно с 70-х годов начал стремительно меняться именно в направлении преобладания материальных (частнособственнических) инстинктов над духовными. В СССР (пусть и в не такой форме и не в таких масштабах, как в остальном мире) наступала «эпоха потребительства» (это было видно по той же «Таганке», где публика радикально изменилась: в первых рядах сидела уже не либеральная интеллигенция, а хозяева жизни — директора магазинов, фарцовщики, валютчики и т. д. Не зря этот театр тогда стали называть «филиалом „Березки“, о чем речь еще пойдет впереди).
По сути именно с этой «эпохой потребительства» и боролись (пусть и таким варварским способом, как в песне Высоцкого) те, кто «гиб и мерз в 17-м году», поскольку даже в их не отягощенном большими экономическими знаниями мозгу, возникало опасение, что эта «эпоха» ни к чему хорошему не приведет. Так оно, собственно, и выйдет спустя полтора десятилетия, когда высшая советская элита, поманив народ в «капиталистический рай», развалит страну и еще удобнее усядется на народной шее, чем это было при социализме. Высоцкий этого, естественно, знать не мог, хотя при его развитой интуции и неординарных мозгах («мой мозг, до знаний жадный, как паук») мог бы догадаться, кто имеет больше всего шансов прийти к власти на волне «эпохи потребления».
