19 февраля Высоцкий занят в спектакле «Десять дней, которые потрясли мир».
23 февраля он был в Ленинграде, где дал концерт в тамошнем Военторге. На следующий день вновь вышел на сцену «Таганки» — в «Гамлете». Эту же роль сыграл и 26-го.
28 февраля Высоцкий вновь уехал с концертами в Ленинград. Выступал в ДК пищевиков (аудитория клуба «Восток»). В одной из пауз между песнями сообщил собравшимся, что недавно записал на «Мелодии» свою третью и четвертую пластинки (они выйдут только через год) и спел песню, включенную в один из этих миньонов — «Мы вращаем землю». Кроме этого, в ДК пищевиков были исполнены следующие произведения: «Тот, который не стрелял», «Разведка боем», «Утренняя гимнастика», «Про метателя молота», «Песенка про прыгуна в длину», «Песенка про прыгуна в высоту», «Марафон», «Я не люблю», «Кто кончил жизнь трагически», «Песенка о слухах», «Милицейский протокол», «Песня канатоходца», «Он не вернулся из боя», «Честь шахматной короны».
Во время исполнения последней песни Высоцкий внезапно заметил, как милиционер пытается вывести из зала одного из зрителей, который, видимо, как-то неподобающе себя вел. И Высоцкий заступился за зрителя. Он обратился к милиционеру: «Вы, товарищ старшина! Вы лучше потом, ладно? Я закончу. Сядьте пока!..
Вот пожалуйста: милиционер взял и нарушил порядок. А я не обращаю, нет. Просто — ну зачем же? Я работаю, а он кого-то арестовывает!..»
В те же последние февральские дни Высоцкий был занят оформлением документов для своей первой в жизни поездки за границу. До этого, несмотря на то что он вот уже более двух лет был женат на французской подданной (а жить гражданским браком они начали и того раньше — с конца 68-го), ему в этом праве постоянно отказывали, но в 73-м дело наконец сдвинулось с мертвой точки. Наступал четвертый поворотный момент в его жизни, причем один из самых драматичных. Спросите, почему? Ведь внешне все выглядит как раз наоборот: мечтой стать «выездной» тогда бредила чуть ли не вся советская интеллигенция (да и не она одна). Однако в случае с Высоцким имелись закулисные нюансы, о которых не каждый догадывался. Ведь сделать его «выездным» было необходимо тем силам, которые рассчитывали и дальше использовать его в той тайной войне, которая велась на огромных просторах не только родной страны, но и далеко за ее пределами.
Кстати, сам Высоцкий об этом догадывался, но легко пошел на это дело, поскольку, во-первых, иного пути у него не было (брак на иностранке обязывал), а во-вторых, эта авантюра манила его своими щекочущими нервы перспективами, возможностью «открыть новые горизонты». Это был очередной его прорыв в неизведанное, когда он «уходил из одного дела в другое». Не случайно в том же 73-м он написал песню «Я из дела ушел»:
Я из дела ушел, из такого хорошего дела!Ничего не унес — отвалился в чем мать родила, —Не затем, что приспичило мне, — просто время приспело,Из-за синей горы понагнало другие дела…
Знал бы Высоцкий, что скрывается для него лично за этой «синей горой», глядишь бы, и поостерегся туда соваться. Впрочем, как уже говорилось, эта «синяя гора» обозначилась в его судьбе не по чьей-то злой воле, а по его собственной — когда он в 67-м не просто решил познакомиться с Мариной Влади, а заполучить «звезду в лапы». Он не знал, что платить за это «обладание» придется по самому высшему разряду.
Вспоминает М. Влади: «Мы ждали шесть лет (отсчет ведется именно с 67-го. — Ф. Р.), прежде чем набрались смелости подать роковое прошение. Мне кажется, я представила достаточно доказательств лояльности: многие мои советские друзья приезжали в течение этих лет в Мезон-Лаффит по моему приглашению, и никто не воспользовался этим, чтобы остаться на Западе или устроить скандал в прессе. Все вернулись вовремя, довольные путешествием, которое почти для всех было первым выездом за границу.
Наша совместная жизнь привела тебя в равновесие. Ты стал спокойнее, и твои загулы не выходят за общепринятые в России рамки. Ты подолгу совершенно не пьешь, много работаешь, и твое официальное реноме актера театра обогащается новой гранью: ты снимаешься в кино… А мне хочется показать тебе Париж. Я хочу, чтобы ты знал, как я живу, моих друзей, я хочу, чтобы у тебя было право выезжать, чтобы ты увидел мир, чтобы почувствовал себя свободным.
Мы говорили об этом долгие ночи напролет. Мы воображали все, что ты мог бы сделать. Ты никогда не думал остаться жить во Франции. Для тебя жизненно необходимо сохранить корни, язык, принадлежность к своей стране, которую ты страстно любишь. Ты строишь безумные планы. Ты мечтаешь о свободных от цензуры концертах и пластинках, о путешествиях на край земли…
А пока что тебе, человеку, женатому на француженке, нужно получить обычную визу во Францию, чтобы провести там месяц отпуска. Так и написано в заявлении, которое мы наконец относим в ОВИР… (это событие случилось 1 марта. — Ф. Р.)».
Итак, целых пять лет Высоцкий ждал момента, когда ему разрешат наконец выезжать из страны сначала к своей возлюбленной, а с декабря 1970 года — к своей законной жене. И вот наконец дождался. Почему же этот процесс длился столь долго? Судя по всему, все упиралось в большую политику, причем по обе стороны границы.
Как уже говорилось, на родине вокруг Высоцкого бились две силы — либералы и державники. Первые его всячески «крышевали», вторые — боролись с ним. Правда, борьба эта не выходила за рамки дозволенного — то есть крутых мер против Высоцкого не принималось. Это вообще свойственно такого рода противостояниям, когда обе стороны заранее договариваются о границах своих действий друг против друга и соблюдают определенные правила, которые должны сдерживать их от применения чрезмерной силы. Тем более что в роли третейского судьи выступала третья сторона (в данном случае это были центристы во главе с Брежневым).
Как мы помним, одним из главных «крышевальщиков» Высоцкого в верхах был шеф КГБ Юрий Андропов, который давно симпатизировал и «Таганке», и лично Высоцкому. Причин для этого у него было много. Во-первых, в силу своих либеральных взглядов, во-вторых — по зову крови (оба были полукровками: у Высоцкого отец был евреем, мать — русской, а у Андропова наоборот). В-третьих, Андропов любил поэзию, знал в ней толк и даже сам баловался на досуге этим делом. И наконец, в-четвертых — в той политической партии, которую взялся раскладывать шеф КГБ на кремлевской шахматной доске, Высоцкому отводилась еще более существенная роль, чем это было ранее. Ведь в ближайших планах Кремля значилась «разрядка», в которой Высоцкий должен был стать одной из значительных фигур на поприще идеологии. Как пел он сам: «Спать ложусь я — вроде пешки, просыпаюся — ферзем!».
