Исполнительная власть “ведет”, она — инициатор. Предлагая законодательную программу, динамично “пробивает” эту программу; поэтому законодатель действует в целом в унисон с исполнительной властью; последняя объективно заинтересована в слаженной работе с законодателем.
Это, однако, при одном условии — когда исполнительная власть знает, чего она хочет и имеет программу своей деятельности, долгосрочные цели. Эти цели должны стать общественными — поэтому неслучайно в демократических государствах тщательно обсуждаются правительственные программы в парламентах. Это —сила правительства, его опора, когда оно получает одобрение в парламентах. Если бы Чубайс добился одобрения своей программы приватизации в Парламенте — никто не смел бы ему грозить тюрьмой. (В сегодняшней Думе в том числе.) Если бы Черномырдин представил программу деятельности своего правительства, как этого требовал закон, для обсуждения в Верховный Совет, ему не было бы надобности визировать преступный Указ Ельцина № 1400.
Но в тоже время новому политическому режиму больше не угрожает опасность создания парламентского “контргосударства”, во всяком случае — в ближайшее время. И дело не только в двух спикерах, смертельно напуганных судьбой своего предшественника. Конституция объявлена принятой всенародным волеизъявлением. А это — слишком серьезно, даже если есть сомнения в качестве этого волеизъявления. Если бы политические партии были творением сознательных граждан, а не самого государства, тогда ситуация была бы иной. Ельцин щелкнул пальцами, подзывая их, и они выскочили из бюрократических коридоров государства, где раньше прятались, и в Думе эти новоиспеченные партии по сути в большинстве: партии Гайдара, Борового, партия Шахрая, партия Явлинского, Лукина, Бурбулиса и т.д. Эти партии, занимаясь порой игрой в демократию в интересах ельцинского политического режима, реализуя свои личные претензии на “участие” в политическом режиме, продлевают его неизбежную агонию. Но дело в том, что этих партий будет столько, сколько потребуется “государству Ельцина” для прикрытия реальной раздробленности общества и для того, чтобы контролировать ситуацию в Парламенте. Тогда появляется возможность насаждать на российско-русской почве любую “правду” и объявить ее “русской”, причем принадлежащей исключительно Кремлю. Так как это было совсем недавно и с тем же самым Кремлем. И почти с теми же лицами — Ельциным, Яковлевым... Если бы “ускорение” не приняло такие обороты, к ним уже тогда присоединились бы Черномырдин, Гайдар — они были известны в кремлевских коридорах еще с 80-х годов, как и многие другие “демократы”.
В-третьих, в отличие от Верховного Совета новый Парламент в любой момент и в соответствии с конституцией может быть распущен Кремлем, если “ельцинский рынок” и “ельцинская демократия”, а точнее интересы бюрократической верхушки режима будут в опасности. Над конституцией бдительно стоит президент Ельцин со своей армией и МВД.
В-четвертых, после кровавого октября, в преддверии парламентских выборов 85 процентов москвичей не только решительно поддержали введенное Ельциным чрезвычайное положение (очень интересно!), но и потребовали его продления и расширения, что показывает преобладание люмпенизированного мышления, недостойного свободного человека. На основе таких настроений, часто оскорбительных для людей, на Западе делают вывод о “неготовности русского человека к демократии”. Поэтому они оправдывают свою поддержку заговорщиков, путчистов, введение авторитарных режимов и многое из того, что немыслимо в западных демократиях. Совершенно диким представлялось на Западе, где миллионы людей из разных стран живут, не испытывая какой-либо дискредитации, выселение из Москвы в октябре 1993 года так называемых “лиц кавказской национальности”, в том числе граждан России. И, что удивительно, это было воспринято москвичами как самый лучший подарок, которым президент может порадовать свой народ! А как же тогда быть с “тоской по развалу СССР?” — противоречия, противоречия, полицейское мышление, аллогизм! Как видим, все свои надежды общество по-прежнему возлагает не на конституционность, не на соблюдение демократических норм и конституции, не на формальные законы, а на вездесущее государство и на лицо, его олицетворяющее — на диктатора. Откуда же требовать к себе уважения в мире?
В-пятых, ведь все это откровенно страшно — не превращаемся ли мы в общество бездушных манкуртов — персонажей, блистательно описанных Айтматовым? Откуда эта жестокость, нетерпимость к людям иных мнений и уже — цвета кожи, расы? И откуда эта терпимость к крови, проявлениям насилия и жестокости со стороны властей? Куда делись наши сладкоголосые Собчаки, метавшие еще недавно громы и молнии на головы офицеров и генералов Советской Армии по поводу применения “черемухи” против демонстрантов в Тбилиси? Куда исчезли известинские “подвалы” на тему о цене “слезинки ребенка”? Повидимому, формируется общество манкуртов, и формируют его “вожди-манкурты”, оборотни, буквально принуждая “привыкать” к насилию и крови, постоянным нарушениям своих же законов, отвергая всякую мораль и совесть, откровенно насмехаясь над чувствами и желаниями людей. В-шестых, не только “совки”, (как называют людей приближенные диктатора) — простые граждане, но и некоторые элитарные или скорее полуэлитарные, полуинтеллигентские круги разделяют эти “народные предрассудки” — они еще в октябре-ноябре ставили вопрос о превращении Ельцина в “монарха”. И что? В России все возможно, здесь стерпят любой чудовищный абсурд. Однако дело не такое уж и простое. Выбор у Кремля ограничен. Демократия, точнее, политический образ демократии, нужен “новому государству” для того, чтобы можно было оправдать кровь и пот, пролитые при ее появлении на свет в сентябре-октябре 1993 г., и исчезновение остатков совести — при ее “конституировании” 12 декабря 1993 года. И все это — исключительно для того, чтобы произвести благоприятное впечатление на внешний мир, прежде всего на Запад, чтобы дополнить новым легитимным принципом традиционное российкое сверхвластие государства. Это, конечно, не демократия. Это псевдодемократия, которая приостановила процесс выпрямления (не “выпадения”!) истории российской политической жизни. Что последует дальше?
Иллюзией, конечно, является идея к концу президентского цикла “воспитать своего преемника” (можно подумать что осталось только подождать, пока подрастет новый царевич!). Не меньшей иллюзией является популярное в среде “демократов” мнение, что Ельцин должен оставаться на своем посту до тех пор, пока положение “в новом государстве” не стабилизируется. В действительности же положение в России как раз не стабилизируется именно потому, что Ельцин у власти, и пока он у власти. Стало быть избежать вечной российской проблемы преемственности власти и тяжких смут можно будет лишь в том случае, если, освободившись от этого подобия полутирана, демократия из политического плаката превратится в общественную действительность на основе обычной политической борьбы, причем исключая насилие и кровь, с учетом таких понятий как честь, совесть, мораль, верность слову, — тогда и произойдет постепенное выпрямление исторического развития России, загнанного ельцинистами в тупиковый тоннель. Это именно те нравственные понятия, которые ельцинисты отбросили буквально с остервенением, как будто в отместку за то, что в коммунистические времена их приходилось им же слишком часто произносить.
При этом забывают, что эти понятия имеют такой же возраст, как и цивилизация. И понятия эти появились тогда же, когда родилось общество, государство, первые демократы, первые оптиматы и первые популяры, первые партии и парламенты, сдерживающие агрессию правителей. И было это 2-3 тысячи лет назад. Но предыдущие действия ельцинистов были настолько аморальны, что вряд ли следует расчитывать на массовую поддержку их народом. Чтобы они ни предложили обществу, даже если они в состоянии озолотить каждого члена общества. Их “блага” не нужны никому, так же как не нужны они сами.
Мир должен привыкать к тому, что эпоха Ельцина быстро проходит, как прошла и эпоха Горбачева — как только в СССР появилось президентство. Но Россия — правопреемница СССР, в ней так же неприемлем этот президентский режим. Он здесь отторгается — полная несовместимость. Она уже сказалась в сентябре-октябре 1993 г. В крови и пламени, в гибели людей, крушении идеалов и мечтаний.
Здесь есть и еще одна сторона, сложная, иногда кажущаяся загадочной, которая часто вызывает недоумение. Это — проблема исторической традиции, преемственности, различных “примесей” в развитии элементов государственного устройства.
Однако совершенно прав Владимир Максимов, высмеивая тех, кто разглагольствует “о выпадении России из истории”.
