— Бля! — выдохнула Катерина. — Вперед нужно. В балку. Слышь, штабс? Здесь как в тире расстреляют.
— Так—…начал было, прижимаясь к земле, штабс-капитан, но Катерина, уловив малейшую паузу в пулеметных строчках, уже нырнула-покатилась вперед, сжимая в руке гранату. Пашка, должно быть исключительно по привычке, подхватил мешок и рванул следом. Следом поднялся капитан, за ним шатающийся красноармеец, и Герман в обнимку с пулеметом.
Оберегая вонючий мешок, Пашка краем глаза заметил — «англичанин»-то горит. Невысокие язычки пламени гуляли по бронированной спине танка, голубоватые капли капали со спонсона, лизали ствол орудия. Вообще-то на танк было уже наплевать — над плечом просвистели пули, кажется, даже опалили шею. Мелькающая впереди Катерина с ходу швырнула гранату, потом ее спина в новенькой, промокшей между лопаток от пота гимнастерке мелькнула, исчезая в провале низины. Пашка сиганул следом. Летя по полого осыпающемуся под ногами обрывчику, успел разглядеть десятки людей внизу. Штабель ящиков, лошади и брички стояли чуть подальше. Ноги соприкоснулись с землей, Пашка поехал на заднице, чуть не врезался в оказавшийся ужасно близко борт танка. Машинально грохнул ему на корму мешающий мешок.
Кругом стреляли и орали. Пашка сидел, прикрытый бортом танка. Катки у «Рено» были новенькие — сразу видно, не на вагоноремонтном делали. Воняло густой смесью бензина и керосина — прямо по каткам стекала струйка из окончательно испорченного вещмешка. Двигатель танка исправно работал — железо ощутимо вздрагивало от сдерживаемой мощи. Пашка потрогал кудрявую макушку — привычного солдатского картуза не было. Потерял. Машинально принялся хлопать по карманам, ища спички. В ушибленный крестец давил приклад карабина.
На склоне поднялся штабс-капитан, красиво взмахнул связкой гранат, метнул и тут же упал, укрываясь от пуль. Недалеко от него вдоль лощины ударил «льюис» Германа. Воюют.
Пашка трясущимися руками выцарапал из кармана коробок, чиркнул спичкой. Словно на этот негромкий звук из-за носа танка выглянуло чумазое лицо в кожаном шлеме. Выкатило глаза, ухватилось за кобуру. Пашка бросил спичку, рванул вперед. Возились, ударяясь локтями о гусеницу. Не позволяя достать оружие, Пашка изловчился приложить механика в челюсть, потом, уже слегка оглушенного, двинул головой о трак. Звук раздался отвратительный. Пашка подумал, что испортил хороший шлем. Сунулся было обратно прятаться — по борту танка растекались огненные ручьи. Сейчас как рванет…
Когда Пашка вылетел из-за танка, впереди, шагах в пяти, среди разбросанных инструментов и канистр лежали солдаты. Палили из винтовок куда-то вдоль склона — на Пашку внимания не обратили, должно быть, думали, что тот — в шлеме. Пашка присел на корточки, под ногами вся земля была взрыта следами гусениц. Кобура «нагана» никак не расстегивалась. Наконец револьвер оказался в руке. Пашка зачем-то вручную взвел курок. Стрелять с пяти шагов в спины было занятием простым, только руки нервно дергались, как будто штангу ворочал. Солдат было четверо — двое успели оглянуться. Одного Пашка свалил, в другого, заоравшего и бросившего винтовку, — смазал. Сзади что-то толкнуло в бок, Пашка упал на колени, обернулся, — по испещренному следами гусениц склону бежал офицер в кожаной тужурке, на ходу стрелял из маленького «браунинга». Хлопало игрушечно, Пашка в изумлении вскинул «наган». Лицо офицера с красивыми усиками исказилось еще большей яростью, он на ходу резко повернулся на ноге, словно лезгинку вздумал танцевать, упал. Несколько раз перекатился колбасой, поднимая пыль, замер.
Пашка понял, что сам все еще жив, что тупо сидит на корточках между трупами. У склона балки неторопливо разгорался танк, двигатель все исправно постукивал. Пашка торопливо пополз прочь. Залег у снарядных ящиков. Мимо пробежали двое солдат, с виду механики, оба без оружия, задыхаясь, полезли на склон.
Пальцы просто ужас как слушаться не желали, — Пашка тщился запихать в барабан патроны. В балке сотворилось истинное чистилище — пылали бочки с горючим, трещали выстрелы. С обоих склонов шпарили пулеметы. Видать, жив еще прапор. Бахнула брошенная сверху граната. Часть беляков удирали в глубину балки. Другие валялись у бричек. Металась раненая лошадь, остальные лошадки рвались с коновязи. Рядом с ними маялся, раскачиваясь на коленях, поручик, зажимал распоротый осколками гранаты живот. Заканчивая с барабаном, Пашка расслышал резкие хлопки выстрелов «маузера» — Катерина свое гнет. С правого скоса снова ударил «максим». Пулемет прапорщика огрызнулся короткой очередью.
Нужно помочь. Пашка наконец сунул револьвер в кобуру, снял со спины карабин и полез на склон. Позиция выгодная — вроде никто не видит, и склон здесь невысок. Подниматься на ноги Пашка не стал, пополз вдоль кромки обрыва на пузе, полынь лезла в лицо, пыльно щекотала нос. Пулемет грызся где-то рядом. Сколько их там? Поднимать голову не хотелось. Оказалось, зря — трава неожиданно кончилась, Пашка чуть не свалился в наскоро выкопанный окопчик. В соседнем — в двух шагах — содрогался в длинной очереди «максимка», над кожухом дрожал раскаленный воздух. Мелькнуло озлобленное лицо, повернулось на Пашкино движение — дернулась рука к лежащей на бруствере винтовке. Пашка навскидку бахнул из карабина. Офицер дернул головой, замер.
Пашка сполз в неглубокий окопчик, отодвинул убитого. Тот сопротивлялся, как тяжелый мешок, под ноги, звеня, осыпались гильзы. На ощеренных зубах убитого блестели нити слюны. Тоже прапорщик, чуть постарше Германа.
Стоило начать поворачивать пулемет — над щитом просвистели пули. Пашка, бормоча ругательства, схватил чужую винтовку, вскинул прикладом вверх. Больше не стреляли. Пашка довернул пулемет, стараясь не обращать внимания на кровавые брызги на затыльнике, выпустил остаток ленты по дальней части балки. Скорее для острастки — там смутно мелькали удирающие беляки.
Отпустив нагретые рукоятки, Пашка вытер ладони о шаровары. Посмотрел вниз — Катерина уже выбралась из-за подбитых двуколок и бричек, пригибаясь, с двумя пистолетами в руках, своей диковинной кошачьей походкой скользнула к лошадям. Там же рядом стоял на пробитых шинах потрепанный «фордик». Вокруг валялись с десяток тел — свалилась, значит, Екатерина Григорьевна, беднягам прямо на голову, да и проморгаться не дала.
Глухо грохнуло — Пашка стукнулся носом о пулемет. Над выходом из лощины поднимался высокий столб дыма — ага, «англичанин» спекся. Его мелкий собрат все дымил — как бы тоже не рвануло. Снаряды-то в нем имеются.
Пашка вытащил из «максима» ударник, сунул на всякий случай в карман и полез вниз. Пересекать лощину между валяющихся тел было неловко — так и казалось, что шевельнутся. Пашка держал карабин на изготовку. Вынырнула Катерина с каким-то свертком под мышкой:
— С пулеметом ты грамотно. Такая меткая гадюка сидела.
— Прапор ихний, — пробормотал Пашка. — Хорошо, сам-один был.
— Ну и славно, давай-ка наверх.
Забрались на косогор. Герман сидел в россыпи гильз, обматывал серым бинтом плечо красноармейца. Боец мычал и скрипел зубами — пуля раздробила ему ключицу. Штабс-капитан, ссутулившись, курил поодаль, у окопчика.
— Дай-ка я, — Катерина извлекла из своих неисчерпаемых карманов бинт, принялась ловко заматывать плечо. — Поторапливаться нужно, пока нашего «Лёву» совсем не раскромсали.
Действительно, пощелкивание рвущихся в развороченном танке патронов перекрыло сдвоенные разрывы снарядов гаубицы. Батарея продолжала нащупывать бронепоезд.
— Господин штабс-капитан, — позвала Катя. — Идемте.
Штабс-капитан, не оборачиваясь, неопределенно махнул рукой и не торопясь зашагал прочь вдоль кромки обрыва.
— Он там наблюдателей гранатами накрыл, — пробормотал Герман. — Связкой. Ну и…
Катерина поспешно выпрямилась, пошла за офицером. На ходу мельком глянула в развороченный окоп, ускорила шаг.
— Господин штабс-капитан!
Офицер, по-прежнему не оглядываясь, легко спрыгнул вниз в лощину.
«К своим, что ли, намылился?» — удивился Пашка.
Хлопнул револьверный выстрел.
Катя с разбегу сиганула в балку.
Пашка и Герман переглянулись.
— Идейный был штабс, — прохрипел раненый красноармеец. — Оно и верно, своих-то рвать не каждый сможет.
Катя выбралась обратно, в руках документы и портсигар с монограммой.
— Рано он в отставку подал. Дурак. Видно, дома никто не ждал.
— Дом? Да что это такое, Екатерина Григорьевна? — прошептал Герман.
— Дебилы вы! Шанс же есть. У каждого есть! Что ж вы, вашу мать, втридорога, распинай вас…
Катерина материлась, пока шли вдоль кромки обрыва. Красноармеец обхватывал Пашку за шею, кряхтел, слушая сложные загибы. Подальше обошли чадящего «англичанина», дверца спонсона была распахнута, оттуда свисало что-то неопределенное, похожее на корягу. Пашка с ужасом увидел еще одну «корягу» поближе, торчала скрюченная птичьей лапкой рука, сквозь чад долетал запах свежеподжаренной свинины.
