– Присаживайтесь, ребятки, – сказал старец (слова он произносил отчётливо, но в голосе его была какая-то неестественность: в нём слышалось дребезжание, и звуки словно сопровождались почти одновременным эхом).
Друзья, снова глянув друг на друга, не без робости присели напротив. Старец продолжал:
– Надеюсь, вы мне посоветуете, – это необычное звучание голоса заключало в себе некую привлекательность, может быть, даже притягательность. – Мне нужны четыре пары зрячих глаз, четыре пары выносливых ног, четыре пары крепких рук и немного сообразительности.
Не только голос, но и лицо янтарного старца мало-помалу расположило к нему Зусуза и Малама. Это было лицо чудесным образом ожившей куклы с обликом старика, мудрого, серьёзного, но не сердитого, с непонятно откуда взявшейся едва заметной, но всё-таки улавливаемой глазом готовностью к усмешке.
– Если вы и ваши друзья, – кукла кивнула на их столик, – располагаете этим ценным инвентарём, то можете без сомнения предложить себя: я буду только рад. Идите посоветуйтесь.
Малам и Зусуз, вернувшись к своему столику, брякнулись на стулья и выдохнули накопившуюся немоту.
– Ну?! – спросил Гройорг.
– Четыре пары зрячих глаз и всего остального и в придачу немного сообразительности усмотрел он вокруг нашего столика, а уж потом пальцем поманил, – сказал Малам.
– Что это значит? – ещё спросил Гройорг.
– В помощники нас зазывает янтарный старец – вот что это значит, – пояснил Зусуз.
– И меня? – ещё больше округлились глаза Гройорга.
– Без тебя здесь только по три пары всего, – пояснил Малам.
– Для какой же такой надобности ему столько помощников? Не трактир ли открыть надумал, – взбрело в голову потомственному трактирщику, будущему потомственному трактирщику.
– Выносливые ноги – чтобы идти, далеко идти, – резонно предположил Зусуз.
– Далеко можно до самой ночи идти, а там – сгинуть, – выставил свой довод Фелклеф.
– Видно, четыре пары зрячих глаз и нужны ему для того, чтобы не заблудиться в чужом краю, – возразил на это Малам.
– Раз ему мои глаза понадобились, я согласен, – решился Гройорг. – Может, и дубинка моя пригодится?
– Без твоей дубинки и наших пик хунгов ему одному не одолеть. И я согласен идти с ним, – решился Малам.
– Как только он с нами заговорил, я сразу смекнул, что его мне судьба подарила: он не просто старик, каких много, – он один-единственный янтарный старец, – подкрепил своё решение серьёзным резоном Зусуз.
Трое вперили свои взоры в четвёртого – Фелклеф будто язык проглотил.
– Папаша твой только рад будет, если ты, как Болоб, за пришлого зацепишься: ему выгодно знать, что у пришлого на уме, – подсказал ему Зусуз.
– И то верно. Самому-то мне охота.
– Ну! Решайся! – подталкивал его к твёрдому ответу Гройорг.
– Я же говорю, охота. Надо попробовать.
– Жду вас на улице, ребятки, – заставил вздрогнуть всю четвёрку разом голос старца, словно из ниоткуда явившийся над столиком.
Ребята вслед за старцем через люк и вниз по лестнице покинули трактир, который отличался от жилищ тем, что шляпка его была просто-таки огромной, как у никем не замеченного перестоявшего подосиновика в сравнении с подосиновичками-подростками, и держала её на себе не только ножка, представлявшая собой толстенный дубовый столб, но и шесть берёзовых подпорок по кромке.
– Давайте знакомиться, ребятки, – живо начал старец. – Тебя как зовут?
– Гройорг я, – ответил Гройорг, просияв оттого, что он оказался первым.
– А тебя?
– Зусуз.
– А тебя?
– Малам.
– А тебя?
– Фелклеф, сын трактирщика Блолба.
– А парень, что меня сегодня поутру на лодке прокатил, стало быть, твой брат?
– Так и есть.
– Ну а моё имя Элэнтэлур.
Разве мог Гройорг ожидать, что услышит сейчас этакое нескладное слово и что в ответ на это слово из него хрипливо выкатится смешок?
– В этом есть доля истины, если принять во внимание ваши имена, – улыбнувшись, сказал старец.
– В чём? – спросил Гройорг, одарив его подозрительным взглядом.
– В твоём смешке. В том, что моё необычное имя могло вызвать в ком-то из вас улыбку. Посему с этого момента моё имя – Элэ. Годится?
– Янтарный Элэ! – прошептал Гройорг.
– Ещё как годится, – сказал Зусуз, и в голосе его промелькнула обида, ведь он тоже подумал: «Янтарный Элэ», но он только подумал, а Гройорг сказал при всех.
– Очень хочется посидеть у реки. Прежде не доводилось мне бывать у бегущей между берегами воды, – сказал Элэ.
Ребята в изумлении переглянулись.
– Давайте спустимся к той иве у изгиба Малгуза, – предложил Малам. – Мы там часто после ужина сидим.
Спускались молча. Элэ вроде как о чём-то размышлял про себя, а ребятам было неловко заговорить с ним: они ещё не привыкли к этому загадочному старцу. Усевшись под ивой, молча смотрели на «бегущую воду». Она, убегая и убегая, почему-то не уносила с собой время (время будто застыло). Может быть, потому, что, убегая, она в то же время оставалась на месте, неизменной, такой, которую не встречаешь и не провожаешь взглядом, а на которую просто смотришь… смотришь, не отрывая глаз…
– Мне подумалось, что я пойму многое, если получу от вас ответ на один вопрос: почему грибы?.. почему вы живёте в рукотворных грибах?
– Из-за хунгов, – начал Малам.
– Точно, из-за них проклятых, – подтвердил Гройорг.
– Отец говорил мне, – продолжил Малам, – что наши далёкие предки не сразу надумали жить в грибах. Сначала они строили дома прямо на земле.
– И мне мамаша про это рассказывала, когда я маленький был, – похвастался Фелклеф.
– Но каждую ночь хунги проделывали дыры в полах и пробирались в жилища. И каждую ночь терзали и пожирали людей. Те же, кому удавалось отбиться и выбежать из домов наружу, пропадали в расщелинах ночи.
– Дубовая ножка гриба хунгам не по силам, её не прогрызёшь и не поломаешь. А из-под земли наружу по ночам они не высовываются: знают, что сгинут. Оттого в грибах можно спать спокойно, – дополнил рассказ Малама Зусуз.
– Хунги – это те, что дырявят землю багровыми мордами? – спросил Элэ.
– А мы их пиками дырявим, – выпалил Фелклеф и обвёл взглядом друзей, ища поддержки, – верно?
– А я им дубинкой, что у меня за спиной, по носу поддаю: они не любят, когда им дубинкой по носу достаётся.
– Не болтайте зря. Хунгов даже взрослым убить трудно, – возразил Зусуз. – Они очень сильны и вёртки.
– Жилисты и толстокожи, – добавил Малам.
– Они убивают пастухов заодно с коровами, – добавил Зусуз, словно тягаясь с Маламом.
– Это правда, пастухам от них достаётся больше других, – согласился Гройорг, припомнив растерзанного не так давно на пастбище пастуха, который жил через гриб от него.
– Скажите-ка мне, ребятки, нападают ли хунги на людей вблизи их жилищ?
– Бывает, подкарауливают по утрам. Если ты так беспечен, что не замечаешь даже руриков, мечущихся над землёй, могут напасть. Рурики-то всегда начеку, – пояснил Зусуз.
– Рурики?
– Это маленькие птички, что гнездятся на ивах подле наших грибов. Они чуют хунгов, когда те продираются на поверхность, но ещё скрыты от глаз землёй, и предупреждают нас об опасности, – пояснил Малам.
– Они будто ныряют с высоты к самой земле и тут же взмывают вверх, – добавил Фелклеф (не хуже же других тот, чей отец дал кров и пищу янтарному старцу, который нынче пытает их). – И так много раз – тут-то и смотри в оба.
– Ежели рурик бесится, хватай пику или дубинку и жди, когда хунги высунут носы, – не без довольства заключил Гройорг: чаще ему доводилось бесшабашно начинать или вставлять, нежели заключать.
– Элэ… ты спросил про багровые морды. Ты уже видел хунгов? – спросил Малам.
– Да, мой юный друг. На пути к Прималгузью я дважды видел их морды, торчащие из земли.
– Ты врезал им палкой? – завёлся Гройорг.
– Они не тронули тебя, Элэ? – высказал свою догадку Зусуз и неожиданно для самого себя прибавил то, что не выходило у него из головы: – Ты не человек?
Элэ остановил взгляд не Зусузе, затем заглянул в глаза трём другим.
– В этом есть доля истины, Зусуз. Я не человек, и хунги не тронули меня, потому что во мне не течёт кровь. И в то же время я человек, потому что плачу, и смеюсь, и могу передать словами, отчего плачу и смеюсь.
Каждый из четырёх друзей исподтишка обтрогал взором янтарного Элэ, словно желая убедиться в том, что он всё-таки не человек: для них это было несомненно более важным, чем то, что он человек.
