— Я тоже! Я тоже должна пострадать!
Монахиня с удивлением узнала запуганную молодую жену Марсела Свечника. Мерид не могла совершить много грехов, но, судя по всему, решила разнообразить себе жизнь. Скинула платье и голой предстала перед монахом. На ее красивом теле не было еще никаких шрамов. Мёрдоу долго не сводил с нее глаз и наконец произнес:
— Целуй мне ноги.
Мерид встала перед ним на колени, откровенно продемонстрировав ягодицы толпе, и опустила лицо к грязным ногам. Монах отобрал у кого-то хлыст и вручил ей.
Жена Свечника ударила себя и закричала от боли, на белой коже появились красные полосы. Еще несколько человек бросились вперед, распихивая толпу, в основном мужчины, и проповедник с каждым проделал то же самое. Скоро началась настоящая оргия. Люди хлестали себя, били в барабаны, звенели в колокольчики, танцевали дьявольскую джигу. Это было зрелище безумного разврата, но опытный глаз Керис заметил, что удары, хотя эффектные и, несомненно, болезненные, не наносят серьезных увечий. Подошедший к ней Мерфин спросил:
— И что ты об этом думаешь?
Она нахмурилась и ответила:
— А чего возмущаться?
— Не знаю.
— Если люди хотят себя сечь, чего возражать? Может, им так лучше.
— Согласен, — отозвался мастер. — Но обычно все затеи Мёрдоу отдают мошенничеством.
— Дело в другом. — Аббатиса не увидела в людях духа покаяния. Танцоры не оглядывались на свою жизнь, не раскаивались в совершенных грехах. Искренне сокрушающиеся обычно тихи, задумчивы, не работают напоказ. А тут Керис чуяла в воздухе какое-то неестественное возбуждение. — Это просто разврат.
— Только вместо пьянства упоение отвращением к себе.
— Но ведь так можно дойти до исступления.
— Однако это не половая распущенность.
— Подожди.
Мёрдоу повел процессию к главной улице. Кое-кто из грешников достал миски и стал просить у людей деньги. Монахиня поняла, что они собираются обойти весь город и, вероятно, у какой-нибудь крупной таверны будут ждать, чтобы им купили еду и выпивку. Мерфин дотронулся до ее руки:
— Ты бледна. Как себя чувствуешь?
— Устала. — Ей нужно работать вне зависимости от самочувствия, и напоминания об усталости скорее мешают. Однако Фитцджеральд искренне встревожился, и целительница мягче предложила: — Пойдем ко мне. Скоро обед.
Когда процессия исчезла из виду, настоятельница и олдермен пересекли лужайку и вошли во дворец. Керис обняла и поцеловала Мерфина. Они никогда не целовались в монастыре, и монахиня решила, что вакханалия Мёрдоу ослабила ее бдительность.
— Да у тебя жар, — прошептал зодчий.
Аббатиса чувствовала, что теряет контроль и дело может кончиться тем, что они улягутся прямо на полу, где их так легко застать. А затем неожиданно прозвучал женский голос:
— Я не хотела подсматривать.
Керис пришла в ужас и, виновато отскочив от Мерфина, повернулась посмотреть, кому принадлежит голос. В дальнем конце зала, на лавке, с младенцем на руках, усталая, забитая, сидела жена Ральфа Фитцджеральда.
— Тилли! — воскликнула монахиня.
Та встала.
— Простите, что напугала вас.
Настоятельнице стало легче. Матильда ходила в монастырскую школу, много лет жила здесь, любила Керис. Она не станет поднимать шум из-за поцелуя, невольной свидетельницей которого стала.
— Как ты?
— Немножко устала.
Она пошатнулась, и Керис поддержала ее. Младенец заплакал. Мерфин взял ребенка и умело стал укачивать.
— Ну-ну, племяш.
Плач перешел в недовольное хныканье.
— Как же ты до нас добралась? — изумилась аббатиса.
— Пришла.
— Из Тенч-холла? С Джерри на руках?
Шестимесячный ребенок — нелегкий груз.
— Я шла три дня.
— Боже мой. Что-нибудь случилось?
— Убежала.
— И Ральф не погнался за тобой?
— Погнался, с Аланом. Я пряталась в лесу, пока они не ускакали. Джерри держался молодцом, не плакал.
У монахини ком встал в горле.
— Но… но почему?
— Тенч хочет меня убить. — Тилли разрыдалась.
Керис усадила ее, а Мерфин принес вина. Они дали ей выплакаться, потом настоятельница подсела к юной матери на лавку и обняла за плечи, а мастер продолжил укачивать Джерри. Когда Тилли немного успокоилась, целительница спросила:
— Почему ты так решила? Что такого он сделал?
Матильда покачала головой:
— Ничего. Просто он так на меня смотрит… Я знаю, хочет меня убить.
Мерфин пробормотал:
— Как бы я хотел сказать, что мой брат на это не способен.
— Но почему? — недоумевала Керис.
— Понятия не имею, — глотая слезы, ответила Тилли. — Тенч ездил на похороны дяди Уильяма. Там был законник из Лондона, сэр Грегори Лонгфелло.
— Знаю такого, — кивнула аббатиса. — Умный человек, хотя я его и не люблю.
— После этого все и началось. У меня такое чувство, что это как-то связано с Грегори.
Настоятельница усомнилась:
— Но вряд ли стоило тащиться с ребенком только потому, что тебе что-то почудилось.
— Я понимаю, это звучит дико, но он сидит и смотрит на меня прямо с ненавистью. Как же муж может так смотреть на свою жену?
— Ладно, ты пришла куда надо, — решила Керис. — Здесь ты в безопасности.
— Я могу остаться? Вы не погоните меня обратно?
— Конечно, нет. — Монахиня посмотрела на Мерфина. Тот нахмурился. Вообще-то опрометчиво давать Тилли такое обещание. Беглецы, конечно, просили убежища в церкви, но вряд ли женский монастырь может долго прятать жену рыцаря. Более того, Ральф наверняка имеет право потребовать ребенка — сына и наследника. И все-таки монахиня как можно увереннее повторила: — Ты можешь оставаться здесь сколько пожелаешь.
— О, спасибо.
А про себя Керис взмолилась, чтобы ей удалось сдержать слово.
— Жить можешь в одной из гостевых комнат над госпиталем.
Тилли с беспокойством спросила:
— А если туда вломится Ральф?
— Не посмеет. Но если тебе так спокойнее, бери бывшую комнату матери Сесилии за дормиторием.
— Да, пожалуйста.
Вошла прислужница накрыть стол к обеду. Аббатиса предложила Тилли:
— Я отведу тебя в трапезную. Пообедаешь с сестрами, а потом отдохнешь в дормитории.
Когда монахиня встала, у нее закружилась голова. Керис оперлась рукой о стол. Мерфин, все еще с ребенком на руках, с тревогой спросил:
— Что с тобой?
— Сейчас пройдет, — ответила Керис. — Просто устала.
И рухнула без сознания.
Мастер страшно испугался. От растерянности он на мгновение окаменел, пытаясь понять, что с ней. Возлюбленная никогда ничем серьезным не болела, наоборот, всегда ходила за больными. Но растерянность быстро прошла. Подавив страх, зодчий осторожно вернул ребенка Тилли. Прислужница в ужасе глядела на безжизненное тело Керис на полу. Мерфин постарался говорить спокойно, но требовательно:
— Беги в госпиталь, скажи, что заболела настоятельница. Приведи сестру Онагу. Беги же, скорее!
Та убежала. Мастер встал на колени возле Керис.
— Ты слышишь меня, любимая?
Прощупал пульс на безвольной руке, коснулся щеки, приподнял веко. Обморок. Тилли спросила:
— Это чума?
— О Господи! — Невысокий Мостник наловчился поднимать тяжести: камни, деревянные балки. Он взял тело на руки, легко встал и бережно положил на стол. — Не умирай, — шептал зодчий. — Пожалуйста, не умирай.
Фитцджеральд поцеловал возлюбленную в горячий лоб и вспомнил, что почувствовал жар, уже когда обнимал ее, однако возбуждение помешало ему встревожиться. Может, отсюда и ее необычная страстность, от жара.
Вошла сестра Онага. Мастер так ей обрадовался, что у него слезы выступили на глазах. Керис высоко ценила способности этой молодой монахини, которую постригли всего пару лет назад, и планировала в один прекрасный день передать ей госпиталь. Онага закрыла лицо льняной маской, завязала узел на затылке и потрогала щеки и лоб.
— Чихала? — спросила она.
— Нет, — ответил Мерфин, вытирая глаза.
Монахиня опустила настоятельнице ворот подрясника, и Керис вдруг показалась Мостнику очень хрупкой. Однако он с облегчением не увидел на груди черно-красной сыпи. Сестра вновь заправила ворот и осмотрела ноздри.
— Кровотечения нет. — Задумчиво пощупала пульс и посмотрела на олдермена. — Скорее всего это не чума, но больна аббатиса очень серьезно. Жар, учащенный пульс, неровное дыхание. Отнесите ее наверх, уложите и промойте лицо розовой водой. Ухаживать за ней нужно в маске и мыть руки так, словно это чума. Вас тоже касается. — Она дала ему льняную тряпку.
Повязывая маску, зодчий едва сдерживал слезы. Он отнес возлюбленную в спальню, положил на матрац и поправил подрясник. Монахини принесли розовую воду и уксус. Мерфин передал им распоряжение Керис относительно Тилли, и они отвели юную мать с ребенком в трапезную. Фитцджеральд сел рядом с Керис, тряпкой протер больной лоб и щеки, молясь, чтобы она пришла в себя. Наконец врачевательница открыла глаза, удивленно нахмурилась и встревоженно спросила:
