38. (1) Следующий год [293 г.] примечателен консульством Луция Папирия Курсора, прославленного как отчей, так и собственной доблестью, примечателен великой войной и такой победой, какой до того дня, кроме отца его, консула Луция Папирия, никто не одерживал над самнитами.
(2) Случилось так, что самниты и на этот раз приготовились к войне столь же тщательно123, разукрасили свое великолепное снаряжение и оружие столь же пышно и вдобавок прибегли к помощи богов, приведя воинов к присяге по некоему древнему обряду, словно это посвящение в таинство. Набор же по всему Самнию был произведен по неслыханному закону: (3) кто из юношей не явится по указу военачальников или кто самовольно удалится, тот головой обрекается Юпитеру. (4) После этого всему войску было приказано прибыть в Аквилонию. Здесь собралось до сорока тысяч воинов – все силы, какие были у Самния. (5) Там, примерно в середине лагеря, плетеными и кожаными осадными щитами оградили площадку почти по двести шагов во все стороны, а сверху покрыли полотнищами. (6) Прочитавши записи на древнем полотняном свитке, здесь совершил жертвоприношение некий жрец – Овий Пакций, человек преклонных лет, заявлявший, что такое священнодействие он позаимствовал из старинного самнитского богослужения, которое некогда отправляли их предки, замыслив тайно отбить Капую у этрусков. (7) После жертвоприношения полководец отдавал гонцу приказ вызывать самых знатных по рождению и деяниям; (8) их вводили по одному. Помимо прочих обрядовых приготовлений, способных внушить благочестивый трепет, в том закрытом со всех сторон помещении возвышались посредине алтари, повсюду лежали закланные жертвы, а вокруг стояли центурионы с обнаженными мечами. (9) Человека подводили к жертвеннику скорей как жертву, а не причастника обряда и заставляли дать священную клятву не разглашать виденное и слышанное в этом месте. (10) Потом его принуждали поклясться зловещим заклятием, обрекающим смерти его самого, его семью и род, если он не выйдет в бой за военачальниками, если убежит из строя сам или если, увидев беглеца, не убьет его на месте. (11) Поначалу некоторые отказались дать такую клятву; их обезглавили у алтарей, и тела их среди трупов жертвенных животных предостерегали остальных от отказа. (12) Связав первых среди самнитов таким заклятием, полководец назвал поименно десять из них и приказал одному за другим выбирать себе соратника, пока их не наберется шестнадцать тысяч. Этот легион, составленный из заклятой общим заклятьем знати124, получил – по крыше того святилища – название «полотняного», ему дано было великолепное вооружение и шлемы с гребнями, чтобы воины его выделялись среди прочих. (13) Другое войско – немногим более двадцати тысяч – ни внешним обликом, ни ратной славой, ни снаряжением не уступало полотняному легиону. Вот сколько народу – все в расцвете сил – стало лагерем у Аквилонии.
39. (1) Консулы выступили из города. Первым был Спурий Карвилий: ему решено было передать легионы ветеранов, оставленные в окрестностях Интерамны Марком Атилием, консулом минувшего года. (2) С этими легионами Карвилий отправился в Самний, и, пока противники за ужасными священнодействиями обсуждали тайные свои намерения, они приступом отбили у самнитов крепость Амитерн. (3) Там было перебито около двух тысяч восьмисот человек, четыре тысячи двести семьдесят взято в плен. (4) А Папирий со вновь набранным войском – таково было постановление – захватил город Дуронию; пленных он взял меньше, чем его сотоварищ, а перебил врагов гораздо больше. И там и тут захватили большую добычу. (5) Потом консулы обошли Самний, более всего разорив Атинский округ, и Карвилий явился к Коминию, а Папирий к Аквилонии, где собрались главные силы самнитов. (6) Там до некоторых пор хотя и не воздерживались от стычек, но и не дрались, как следует: врагов дразнили, пока они стояли на месте, но, стоило им оказать сопротивление, уклонялись от боя, словом, тратили время скорей на угрозы, чем на нападение. (7) Обо всем, на что решались и от чего отказывались, даже о самой малости, доносили оттуда в другой римский лагерь, отстоявший от Папириева на двадцать миль, так что, несмотря на свое отсутствие, Карвилий участвовал во всех замыслах и больше следил за тем, когда решающий миг наступит под Аквилонией, а вовсе не у Коминия, который он сам осаждал.
(8) Луций Папирий, по всему уже готовый дать сражение, посылает к товарищу весть, что задумал назавтра, если позволят птицегадания, схватиться с врагом; (9) пусть же и он, Карвилий, всеми силами подступит к Коминию, чтобы не было у самнитов передышки для помощи Аквилонии. (10) У гонца был один день, чтобы добраться до места; ночью он возвратился с известием, что его сотоварищ одобрил этот замысел. (11) Отослав гонца, Папирий тотчас собрал войсковую сходку; он пространно говорил о войне вообще и о нынешнем снаряжении противника, в котором много показной роскоши, но мало бранной силы: (12) не гребнями ведь поражают врага, и даже разукрашенный и раззолоченный щит пронзят римские копья, и, где мечом решается дело, там строй, блистающий белизною туник, скоро окрасится кровью. (13) Золотое и серебряное самнитское войско уже разбил когда-то наголову его отец125, и оружие то послужило больше к чести отбившего его врага-победителя, чем к спасенью тех, кто его носил. (14) Как знать, быть может, таков удел носящих это имя в его семье – быть вождями, когда надо воспрепятствовать самым отчаянным усилиям самнитов и добывать трофеи, которыми великолепно украсятся даже общественные места.
(15) Бессмертные боги несомненно помогают римлянам после того, как самниты столько раз просили договора и столько раз его нарушали; (16) если можно как-то догадываться о божественной воле, то не было еще войска для богов ненавистнее этого, ведь в нечестивом своем жертвоприношении оно запятнало себя кровью человеческих жертв вместе со скотскими и обрекло себя двойному гневу небес: им угрожают теперь и боги – свидетели договоров, торжественно заключенных с римлянами, и те проклятия, что изрекали они, присягая договор тот нарушить. Клялись они против воли, присягу свою ненавидят и разом страшатся богов, врагов и сограждан.
40. (1) Все это стало известно со слов перебежчиков, и, когда Папирий обо всем рассказал, уже и без того возмущенные воины преисполнились надежды на успех, раз тому есть и земные и небесные причины, и тотчас дружным криком стали требовать битвы. Отсрочка даже до завтра была им в тягость, они недовольны были, что придется ждать целый день и целую ночь. (2) В третью ночную стражу, уже получив от товарища послание, Папирий молча поднялся с ложа и послал пуллария совершить птицегадание126. (3) В лагере народ всякого звания был охвачен жаждою битвы, высшие и низшие равно рвались в бой, и вождю видно было нетерпение его воинов, а воинам – нетерпение вождя. (4) Общее это нетерпение передалось даже тем, кто вершил птицегадания, ибо пулларий, хотя куры у него не клевали, дерзнул солгать о ходе гаданий и сообщил консулу, будто они клюют в три припрыжки127. (5) Обрадованный консул объявляет, что птицегадания на редкость удачны, что боги сами поведут дело, и велит трубить к битве. (6) Когда он уже выходил на поле боя, перебежчик вдруг сообщает, что двадцать самнитских когорт, почти по четыреста человек каждая, двинулись к Коминию. Чтобы известить товарища, Папирий немедленно шлет гонца, а сам велит скорей выносить вперед знамена; вспомогательным отрядам он указывает, где им стоять, и каждому назначает начальника: (7) на правом крыле во главе пехоты он поставил Луция Волумния, на левом – Луция Сципиона, а во главе конницы других легатов – Гая Цедиция и Тита Требония; (8) Спурию Навтию он велит снять с мулов вьючные седла, с тремя вспомогательными когортами быстро зайти за приметный холм и в разгар боя появиться оттуда, подняв как можно больше пыли.
(9) Пока полководец отдавал эти распоряжения, между пуллариями начался спор о птицегаданиях на этот день, а спор услышали римские всадники и, решив, что этого нельзя так оставить, донесли о сомнительных гаданиях племяннику консула Спурию Папирию. (10) Этому юноше довелось родиться, прежде чем появились учения, ни в грош не ставящие богов128, а потому он все расследовал, чтобы не осталось никакой неясности, и доложил обо всем консулу. (11) Консул сказал ему: «Доблести твоей и усердию слава и хвала! Что ж до того, кто был при гадании, то если он солгал хоть малость, на него самого и падет божье наказание; мне, однако, было сказано, что куры клевали в три припрыжки, а такое гадание для римского народа и войска исключительно благоприятно». (12) И тут же он отдал центурионам приказ поставить пуллариев в самый первый ряд. Самниты тоже вынесли знамена, следом шло выстроенное для боя войско в пышных доспехах, чтобы поразить врагов великолепным зрелищем. (13) Еще не раздался боевой клич и противники не сошлись врукопашную, когда случайно выпущенное копье пронзило пуллария и он упал перед знаменами. Консулу сообщили об этом, и он изрек: «Сами боги участвуют в битве: кто виновен, тот и поплатился жизнью». (14) При этих самых словах перед консулом громко каркнул ворон. Обрадованный таким знамением, консул объявил, что никогда еще вмешательство богов в людские дела не было столь очевидно, приказал трубить к бою и издать боевой клич.
