деду, и они обсуждают что-то да зовут на подмогу соседа помоложе. Самим уже не по силам, а у того столько родни, знай запоминай! И старого недруга этого вот деда тоже зовут, и он пусть и нехотя, но отзывается, расправляя широченные плечи…
Тут сон оборвался, я моргнула и подумала, что спать на солнце – не самая хорошая идея. Этак напечет голову, потом соображать перестанешь!
Однако солнце вовсе не пекло – мы с Агатой лежали в тени. Я подняла взгляд и онемела: прямо над нами покачивал кроной молодой дубок. Я решила, будто мне мерещится, но тут прямо в лоб мне прилетел желудь, и я очнулась окончательно.
У подножия дуба примостилась яблонька – по листьям сразу было видно, что это дичка, однако на ней имелось несколько яблочек, даже с виду кислых настолько, что от одного взгляда на них сводило скулы. А еще – пышный куст лещины, на котором были орешки. Две или три гроздочки, еще зеленые – у таких скорлупа-то мягкая, а внутри они нежные-нежные, – но они были!
– Проснись! – толкнула я Агату, и та села, пытаясь разлепить глаза. Проморгалась – и ахнула.
– Маргрит, неужто…
– Яблоня… – тихо сказала я, утирая невесть почему навернувшиеся слезы. – Это яблоня, Агата. Она хоть и дичка, но еще не забыла людей… А старым дубом она, похоже, помыкает, как хочет. Ну а орешник молоденький совсем, ему что сказали, то он и сделал…
– Спасибо, старая яблоня, – Агата погладила стволик молоденькой яблоньки. – И тебе, старый дуб, спасибо, и тебе, орешник! Дети вам передадут, правда?
– И ясеню, и прочим, кто помог, – добавила я. – А если сумеем вернуться, сами спасибо скажем и поклонимся…
Агата посмотрела на меня и негромко сказала:
– Это кровь, Маргрит. Ты поранила руки, когда копала ямку. А потом приложила их к земле.
– Должно быть, так. – Я посмотрела на ладони, но ничего интересного не увидела. Несколько уже подживших ссадин, только и всего. – Ну что, зовем фею?
– Зови, – кивнула Агата. – А хотя погоди. Давай перекусим. Вода у нас еще есть, целая моя фляга да в твоей осталось… А я еще думала, куда нам столько? Сыр остался и немного ветчины, яйца вареные. Все лучше, чем ничего…
– Я сглупила, – честно сказала я. – Надо было взять тех же орехов или сушеных слив. Орехи сытные, не как мясо, конечно, но все же! Если лущеные, так и весят немного, и взять с собой можно порядочно…
– Только после них еще больше пить хочется, – ответила сестра.
– Не больше, чем после солонины.
– Это верно… Ну да за сутки от голода и жажды не умрешь, – произнесла она.
– Смотря сколько времени фея даст на следующее задание, – напомнила я. – А если мы все же сумеем выбраться, то нам ведь еще возвращаться… Надеюсь, Волк нас дождется, но… не представляю, сколько мы тут на самом деле. Я уже потеряла счет времени.
– Суток двое, но это здесь, – сказала Агата задумчиво. – А снаружи, может, уже и год прошел.
– Ну что ж… – сказала я и позвала: – Прими работу, фея!
Она явилась и, увидев деревья, нахмурилась.
– Мы сделали втрое больше, чем ты велела, – произнесла я. – Вот тебе три дерева на выбор, все они плодоносят!
– Да, но… – фея брезгливо дотронулась до зеленого яблочка. – Разве это можно есть?
– Ты сказала – «любое дерево, хоть сливу, хоть каштан, лишь бы оно плодоносило», – напомнила я. – А о том, чтобы плоды были хороши на вкус, не упомянула. Впрочем, орехи более чем съедобны. А вот желуди, по-моему, еще не поспели.
Фея молчала.
– Я выполнила задание? – спросила я.
– Да, – нехотя ответила она. – Выполнила. Желаешь продолжить?
– А у меня что, есть выбор? – пожала я плечами. – Говори, что нужно сделать теперь!
– Ровным счетом ничего, – произнесла фея, открывая очередные двери.
Мы с Агатой обернулись, взглянув напоследок на молодые деревца, и мне показалось, будто они заколыхались на несуществующем ветру, взмахнув ветвями нам вслед.
В кармане у меня лежало зеленое яблочко, желудь и пара неспелых орехов…
– Вот, – сказала фея и обвела рукой большой темный зал. – Располагайтесь. Вам нужно всего лишь дождаться рассвета, и тогда, быть может, я дам тебе последнее задание, Маргрит… Я даже оставлю вам светильник, как той ночью, чтобы вы знали, как долго вам еще предстоит оставаться здесь.
– И на том спасибо, – ответила я, оглядываясь. – А…
Феи уже не было.
«И что она имела в виду? – подумала я. – Что значит – дождаться рассвета?»
– Раз есть возможность, то давай еще поспим, – сказала я сестре, устраиваясь в уголке.
– Да, что еще делать-то? – вздохнула она, присаживаясь рядом. – Ох! Маргрит! Гляди…
Я посмотрела и невольно схватилась за нож. К нам крался зверь, гаже которого я и вообразить не могла! Не возьмусь описать его, это было настолько мерзко, что меня едва не стошнило от одного вида той твари…
– Маргрит… – простонала Агата, вцепившись в меня обеими руками.
Я оглянулась. Они были повсюду – пылали кровавые глаза, щерились желтые зубы, капала зловонная слюна…
Я сдвинула повязку и опешила.
– Почему ты смеешься, Маргрит? – прошептала Агата, не поднимая головы.
– Это просто страхи, – сказала я. – Их нет. Понимаешь, это призраки, они ничего не могут нам сделать! Я их вижу только обычным зрением, а ты просто зажмурься как следует, да, вот так… И не бойся, я же с тобой…
Агате было страшно, я чувствовала, мне тоже, но я заставила себя успокоиться. Ну истекает слюной эта вот мерзкая рожа напротив, что с того? Топорщит чешую какой-то неведомый уродец, клацает зубами непонятная рогатая тварь… Ха, да я ее видела на картинке, когда Агата рассматривала слишком дорогие для нее книги в лавке! Там этак изображали злого духа. И вот та зверюга похожа на морское чудовище с гравюры – откуда она взялась у нас дома, ума не приложу, может, отец Эллы когда-то подарил? Помню, я боялась этой твари в детстве… А это страшилище – точно как с картины о каком-то древнем герое, я видела ее в герцогском особняке! А теперь к нам подступала стена огня, как тогда, на пожаре…
– Не жжется? – спросила я.
– Ты о чем? – удивилась Агата. – Я только трехголового пса вижу и еще какую-то гадину вроде змеи, только голова человеческая, глаза во-от такие…
– А я вижу огонь, – кивнула я, окончательно уверившись в том, что фея просто выпустила на свободу наши страхи, и Агата может видеть вовсе не то же самое, что я. – Это только воображение. Ну и память о том, что мы видели
