Он подошел ко мне твердо, без опаски, зная себе цену даже в блокирующем дар коконе. Кандалах Академии и проклятии дара. Преступники ходят в кандалах и оковах из железа. Для магов в Академии изобрели хомуты по проще и понадежнее — "вязки". Они связывали внутренний дар в плотный и непробиваемый кокон, изнутри который невозможно разрушить и обойти. Руками такую штуку не возьмешь. Она будет висеть на серебряной цепочке осужденного до конца его дней, пока смерть или приговор не изменят судьбу узника. Я в этот день собирался выступить в роли судьи и палача…
"Опустите голову!"
Возможно, он сразу догадался, понял меня, ибо медленно склонил чело. В руках я уже сжимал стержень-ключ и легким движением я расщепил серебряную цепочку надвое, воздух запел и завибрировал, чародей оступился и едва не съехал в сугроб, он учащено задышал. Я видел искры на ладонях и горящие янтарем глаза. Металлический щелчок. Незаметно кто-то из наемников взвел арбалет, а Кручень потянулся за клинком. Бородавка посторонился с линии обстрела, Конек исподлоба пялился на картину содружества. Я хочу сказать, он кардинально переменился, свое недовольство он оставил глубоко в себе, вместо чего превратившись в настоящее "я" — замкнутое, настороженное существо. Дикого пса.
Медальон "вязки" оказался в моих руках, я пальнул его подальше по наклонному склону снежного холма, тот зарылся в рыхлый снег.
Рейван и отрядовцы были настороже.
Желудь-Борнас разминался, словно после тяжеленных физических нагрузок. Словно протащив на себе монолитную плиту не одну милю. Спустя парочку минут, наконец, поднял голову и посмотрел мне в лицо. Слабая ухмылочка размягчила его черты.
"Спасибо…"
Я пишу эти строки под кронами "скрипучей" ели, мы наткнулись на целый ельник в ложбине межхолмья. Зарылись от дьявольского мороза и ветра. Думаем немного отдохнуть, а там… там…
…руки стынут. Ночью холодно до помрачнения. Не знаю, что ждет нас дальше? Надеюсь еще написать хоть пару строк, где-нибудь в Руднях. Руднях… Руднях…
Костер слабо трещал, и Алькир озябши, потер окоченевшие руки, отгоняя мрачные наваждения и страхи. Впереди решающая прямая, а что дальше? Аллон рассудит наши ошибки и подвиги. Достойны ли мы, дойти до конца? Достойны ли мы, увидеть Одноглазую Башню, войти в ее недра и окунуться в тысячелетние тайны?
Я протер уставшие, воспаленные от письма и чтения глаза, ярко-блеклые скачущие краски на спящих лицах, по кругу мирно горевшего очага. Застойный хвойный запах елей. Аромат горящих шишек. Я продолжал все сжимать и разжимать пальцы. Кости слабо хрустели. Аллон вразуми, неужели после стольких лет скитания по землям целого континента я вынужден, наконец, смириться с судьбой? Смириться со старостью и правилами убогого сосуществования? Я всю жизнь находился в объятиях безумия и авантюризма. Всю жизнь рисковал жизнью и головой. Даже не задумываясь, выбирал опасность вместо беспечной семейной жизни. С моей смертью оборвется род Черствых. Род архивариусов и летописцев. Род авантюристов и солдат удачи. Поэтому можно было еще пожить и попытаться оставить за собой побольше ценного и полезного для предшественников, ведь наследниками я так и не обзавелся. Возможно, кому-то из молодого дарования Серой Башни удастся осилить науку прошлого — историческую хронологию и получить в распоряжение всю его библиотеку с архивом? Но насейчас таких вариантов у него пока не было, а что касается распорядителя архива Мариса, то тому по душе больше поспать, поесть, да в выходные деньки до бессознательного состояния нажраться эля. Будущее мне представлялось смутным и размытым, и посему хотелось с твердой убежденностью пожить и подготовиться к глубокой старости, так сказать подготовить удобную почву для достойного ученика…
"Хватит! Пора спать!" — Алькир устало потянулся, прошелся по спящим спутникам, рассеянным вниманием и собрал письменный набор, спрятал их в дорожную сумку, взял в руки исписанный до половины лист, размашистым почерком, подставил под свет от костра и перечитал последние строки:
"…руки стынут. Ночью холодно до помрачения. Не знаю, что ждет нас дальше? Надеюсь еще написать хоть пару строк, где-нибудь в Руднях. Руднях… Руднях…" — Гм. Я два раза перечитал окончание: три слова. Да уж, усталость и холод. Противный и остервенелый холод. С угрюмым настроением я сложил лист к остальным работам. В следующий раз надо просмотреть, сколько готового материала. Обдумать вступительную часть.
— А-ап! — я широко, на весь рот, зевнул. — Пора спать.
Рейван пошевелился на лежанке, хоть бы его не разбудить, в последнее время у меня с ним ну совсем не складывается разговор. Остальные ребята в роде бы спали? Сурок оставался на посту, примостившись под сенью веток в уголке поближе к дороге, Рейван настоятельно распорядился следить за тропами и в случае чего сразу без малейшего промедления подымать тревогу: будить всех.
Подложив под голову сумку, я с минуту-две ворочался и тоже уснул…
— Пойдем меж елями. Так надежней и спокойней. Проберемся на пару сотен метров в глубь ельника и возьмем курс на север к озерам, а от них — уже видно будет, что делать дальше…
— Столько времени убьем, тут же сплошные хащи! — вставил недовольно Кручень.
— Время! А ты подумал о гоблинах? О "серых"? — насел резко Рыжик, наш пресловутый следопыт.
Сон медленно отпускал Алькира. Ватной дремотой.
— "Колючие" морозы всех забивают в норы, даже тех тварей.
— Ага, а нас они не тронут, да?
— Ладно, — Рейван, слушавший молча их, наверняка уже принял рациональное решение.
Рядом с головой Черствого захрустел снег, замаячила тень — объемистая и размытая в сонной пелене.
— А я вот вполне согласен с… э-э… милсдарем Рыжиком, лучше дальше, но менее опасней, без лишнего героизма, — знакомый, подхалимский голосок. — Жизнь то она одна.
Наемники замолчали, косо поглядывая на арестанта, Рейван сморщил нос, словно потянуло несвежим запахом. Волчара с Сурком мрачно собирали поклажу и немудреные вещички. Слаживали армейские спальники. У костерка, ближе к уголькам, стояла миска с ячменной кашей и вяленым мясом, — порция проспавшего утро милсдаря Черствого. Под натянутую струной атмосферу Алькир быстренько расчюнивался и стал собираться, замолчавший и осунувшийся от всеобщего презрения Конек, прошмыгнул на сторону к Бородавке и Желудя-Борнаса, которого, кстати, нигде не было видно. Алькир прищурено озирал ельников секрет и цельную хвойную "крышу". Слабый свет пробивался под сплошные ветвистые сени. И где ж это чародей? Испарился, мать его так?!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
