С раннего утра 17 декабря стали мы собираться в обратный путь. С вечера условились мы с Неной и Сипе, чтобы каждый из них сопровождал нас на своей лодке, которые нам были нужны для наших вещей. Казалось, что обе стороны друг друга понимали, и множество пауа (пудинг, о котором я уже упоминал), готовившееся ночью, считали мы доказательством, что хозяин наш собирается в дорогу. Но когда дело дошло до того, чтобы ехать, то мы с изумлением увидели, что ни один из приятелей наших не думает об исполнении своего обещания. Нены совсем не было, а Сипе нашли мы прилежно трудящимся над очищением золы из того дома, где мы жили, от нас же полученной железной лопатой, и нимало о нас не помышляющим. После многих настояний приказал он дать нам лодку пустую и сам скрылся. Мы, таким образом, вынуждены были, вместо большой свиты и большого запаса, отправиться домой с пустыми руками и в сопровождении одного только неизменного Каки.
Мы терялись в предположениях, чему приписать то, что мы называли изменой наших друзей, и неохотнее всего останавливались на мысли, что, может статься, обогащенные нами сверх надежды, более они не считали нужным о нас заботиться.[372]
Это расстроило наш план идти обратно через остров и заставило нас воспользоваться прежним путем, но на этот раз избежали мы неприятной ходьбы по коралловому берегу, простирающемуся от Леллы к северу, проехав каналом, идущим от губы Леллы почти до самой северной оконечности. Канал этот извивается между романтическими боскетами ризофор и соннераций, и, если бы мутная соленая вода могла хоть на минуту обратиться в прозрачный источник, ничто не могло бы быть прелестнее этого места. Юросы селений, мимо которых мы проезжали, по обыкновению встречали нас с приношениями; а один из них, Каки (уже третий), из селения Петак, последовал за нами. Перетащив лодки через перешеек около 100 сажен шириной на северную сторону, продолжали мы путь вдоль берега и к обеду прибыли на шлюп.
Оба Каки с нами обедали. Петакский, отличавшийся особенной живостью и веселостью, ел и пил все с большим аппетитом. Старый Каки повел его по шлюпу и все ему объяснял и рассказывал, пока тезка его пришел в такое восхищение, что стал бранить без милосердия дома всех юросов в Лелле, начиная с дома Тогожи, говоря, что в них, к чему ни прислонишься, замараешься, здесь же все так чисто, так гладко.
Весь следующий день оставались мы в ожидании наших приятелей из Леллы, не будучи в состоянии помириться с мыслью, что они нас забыли. Наконец под вечер, видя, что никого нет, отправил я Легиака нарочным в Леллу объявить юросам, что мы через день отправляемся в море и что, если Тогожа хочет получить от нас свинью, а прочие – еще подарки, то чтобы не теряли времени.
19 декабря сняли лагерь наш с острова Матанияль и приготовили окончательно шлюп к походу.
Я ездил в Люаль на тук-тук сека, о котором мне с вечера еще Каки что-то очень много говорил: это было прощальное нам угощение. Обряд отличался от обыкновенного только большим количеством хлебных и других плодов. За этим все обитатели Люаля подносили мне прощальные подарки, состоявшие из рогожек, тканей, топоров и колец, которых накопился, наконец, целый воз. Все шло очень чинно и торжественно; один следовал за другим и говорил ту же фразу, в которой я понимал только слово «юрос». Каки представлял мне по очереди всех приносителей и называл, кому именно следует дать топор. В заключение вся компания с подарками и с оставшимися от праздника плодами проводила меня на шлюп.
Жена Каки изъявила желание видеть наше «оаку», чему я тем более был рад, что до сих пор ни одна юаланка не оказала нам этой чести, и старался убедить ее в этом намерении обещанием богатых подарков. Но, приехав на остров Матанияль, она раздумала; она не хотела ехать далее, уверяя, что, будучи беременна, не в силах взлезть на судно. Ни наши убеждения, ни убеждения самого супруга – истинные или притворные – не могли склонить ее. Мы подозревали, что приезд Нены был причиной такого непостоянства, ибо женщины обязаны оказывать юросам еще большее уважение, чем мужчины.
Старшина этот явился один и с пустыми руками и огорчил нас известием, что Сипе к нам быть не намерен; да и сам он оказывал большое нетерпение нас оставить и поминутно твердил о топоре, ему обещанном. Я приглашал его ночевать у меня, но он непременно хотел ехать на берег; но лишь только я на то согласился, как он переменил намерение и объявил, что остается у меня вместе с Каки – как будто хотел только убедиться, не намерен ли я его задержать. В следующий день (20 декабря) оба оставили нас, щедро одаренные и с обещанием прислать нам много плодов. Мы, однако, не дождались их лодок и только сделали последние наблюдения для хронометров, снялись с якоря и вышли из гавани – гораздо скорее и легче, чем входили в нее.
Нуждаясь, для связи описей наших, в осмотре восточной стороны острова, перешли мы туда на другой день и против острова Леллы, в самом близком расстоянии, легли в дрейф, в несомненной надежде скоро увидеть у себя кого-нибудь из наших приятелей. Но тщетно, мы видели их спокойно расхаживающими по берегу, по-видимому, нимало нас не замечая, и вынуждены были, чтобы не прерывать работы, продолжать наш путь.
Поутру 22 декабря, подойдя снова к порту Ла-Кокиль, отправил я Ратманова и Мертенса в Люаль к доброму нашему другу Каки, с тем чтобы вручить ему, для доставки главному их старшине, обещанное животное, которого я, сказать откровенно, не отправлял до сих пор в надежде получить от Тогожи соразмерный отдарок. Они возвратились около полудня. Не только Каки с семейством, но и все селение Люаль сбежалось к ним навстречу, изъявляя нелицемерную радость видеть их еще раз. Каки очень понятно объяснял, как ему по отбытии шлюпа было скучно; не было «оаки», не было домов на острове и пр. В уверениях этого доброго, почтенного человека не было, конечно, ни малейшего притворства. Я уверен, что он по нас будет скучать так же, как мы всегда с любовью и удовольствием будем о нем вспоминать. Во все время нашего знакомства не имели мы ни одного случая быть им недовольными; дружеские и самые искренние отношения не были прерваны ни на одну минуту; ни одного дня не проходило, чтобы он нам не доставлял хлебных и других плодов, и от него одного получили мы их, конечно, не меньше, чем от всех других вместе, зато и он отдарен нами несравненно более всех главных юросов. И теперь прислал он нам бананов и кокосов столько, сколько мог собрать наскоро. При прощании спрашивали все: не за женами ли своими едем и воротимся ли с ними через два дня?
Взяв на свое попечение присланную нами свинью, Каки с обычной основательностью расспросил, чем ее кормить и как с ней обращаться. Невзирая на знакомство с кошо, все старались держаться от нее в почтительном расстоянии. Желательно, чтобы надежда нас не обманула и полезное сие животное здесь размножилось. Тогда скажем, что мы не одними безделицами заплатили этому беспримерно доброму и любезному народу за его гостеприимство.
