Мы поднимемся все выше и выше, каждую секунду готовые развернуть пулемёты. Мне кажется, что мы стоим и топчемся на месте. Мы идем по дороге, а ей конца и края не видно. Мы подаемся вверх, а вершина уходит от нас.
Телефонист дергает меня за рукав, говорит, что когда размотаем пару катушек, мы должны остановиться и соединиться с Малечкиным.
Я останавливаюсь и жду. Телефонист доматывает провод, ставит на землю аппарат, подсоединят провод, и подает мне трубку.
Голос Малечкина слышится издалека. Я догадываюсь, что он требует двигаться, возможно, быстрее.
– Подойдете к немцу на сотню метров!
– Поставишь ротам задачу!
– Поднимете в атаку людей!
Я бросаю на руки солдату телефонную трубку и кричу солдатам, чтобы прибавили шагу. Солдаты машут мне рукой, мол поняли, а идут по-прежнему медленно.
А те, что сзади, что сидят в лесу, им естественно все подавай поскорей, у них обыкновенно ко всему нет терпения. Им важно кто первый скажет – "мяу"! Что высота взята! Давай! Давай! – по телефону несется вдогонку.
Еще немного и вот перевал. Один из пулеметных расчетов уже прилег на землю. Лежат как сычи и из-под касок таращат глаза. Уши навострили, к земле припадают.
Я кивком головы подзываю командира роты, и мы выходим на гребень, чтобы взглянуть вперед, с высоты. Телефонисты остались лежать на обратном скате.
Перед нами вокруг бесконечное открытое пространство. Оно простирается до самого горизонта. Видно леса, небольшие прогалины голых полей, белые полосы утреннего тумана, висящего над болотами и лощинами. А там дальше, голубоватые дали, уходящие из под наших ног. Впереди у подножья высоты видны крыши деревенских изб. Несколько жилых домов и два, три сарая. Справа и слева склоны высоты поросли кустарником. Мы стоим на вершине во весь рост, лицо обдувает свежий прохладный ветер. Нас со всех сторон отлично видно. Я схожу с дороги и поднимаюсь на бугор, на самую вершину, вскидываю бинокль и смотрю на впереди лежащую местность.
Телефонисты разматывают провод, опускаются на корточки, вбивают в землю костыль и подключают к проводу аппарат. Связи нет.
– Ну что там у вас? – спрашиваю я.
– Обрыв на линии!
Скользящим взглядом в бинокль я веду по склонам, смотрю на дорогу, уходящую вниз, к подножью высоты, рассматриваю серые, крытые дранкой, маленькие крыши, которые прилепились к опушке леса в самом низу. Отсюда с вершины видно все в непривычном ракурсе и масштабе.
До сих пор мы сидели в низинах и болотах. Смотрели на немцев и на твердую землю снизу вверх. Тогда окружающий мир нам представлялся в какой-то лягушечьей перспективе. Теперь мы были наверху, и бесконечные просторы уходили вдаль у нас из-под ног. Здесь дышится легко, свободно и полной грудью. Считай, над землей мы как птицы парим. Стоим в поднебесье и смотрим вперед на дорогу, по которой нам предстоит снова спуститься вниз.
Пока телефонисты возятся с телефоном, решаю взглянуть назад, туда, где в лесу сидят наши тылы. Уж очень маленькие фигурки солдат копошатся в земле на опушке леса.
Опускаю бинокль и смотрю на связистов. Мне нужно докладывать, Малечкин рапорта ждет. А они виновато поглядывают на меня. На лицах у них растерянность и недоумение.
– Давай быстро на линию! – кричу я им, – Мать вашу так!
– У вас где-то на проводе обрыв! А вы ковыряетесь в аппарате!
– Провод старый! Во многих местах перебитый! Связанный из кусков!
– Обычное дело на войне! Быстро на линию! Чтобы вашего духу здесь не было!
На вершине тихо, никто не стреляет. Можно бы было и не кричать. То же самое сказать спокойно и тихо. Но мы окопники, привыкшие к грохоту. Для нас тишина, это когда ты не с бабой, а лежишь в обнимку со смертью. Когда на душе у тебя приятный миг небесного видения. Когда солдату после этого уже не нужно больше ничего. Поэтому я и кричу.
Один из телефонистов срывается с места, хватает в руку провод и как собака на привязи, по проволоке, пригибаясь, пускается вниз наутек.
Я смотрю туда, вперед, где может быть новая линия обороны немцев. Но высот и гряд, охватывающих весь горизонт, впереди не видать. Впереди нет выгодных рубежей. Если немцы где-то и есть, то они прячутся в низинах.
Мы стоим на фоне плывущих облаков, под самым небом и нам сверху все видно. В низинах и болотах немцы не будут строить новые рубежи, так что нам предстоит идти и идти!
Немцы избегают низин и лесов, они всегда стараются сесть на вершины. Но почему на такой господствующей высоте они не закрепились? Почему сдали ее без боя? Посади здесь полсотни солдат, поставь миномет и пару пулеметов, прикрой высоту батареей пушек, и нам бы пришлось положить здесь не одну сотню солдат. На горбу у солдат война лежала!
Когда мы поднимались на высоту, я думал, что нас немцы встретят плотным огнем. Выходит, напрасно мы в себе подавляли страх и сомнения. Сколько пришлось пережить, делая шаг за шагом, медленно поднимаясь в гору.
Бесконечная лента полей и лесов раскинулась до горизонта. Сколько нужно поставить солдат, пулеметов и орудий, чтобы прикрыть огромную линию фронта?
В августе сорок второго года немцы в Пушкарях имели несколько десятков стволов на километр фронта. Они день и ночь рыли наш передний край. И высота та была пониже этой. Десятки орудий и неограниченное количество боеприпасов!
Немцы были стойки, когда над нами ревела земля. Когда сотнями снарядов они устилали землю. А теперь видно выдохлись солдаты фюрера. Пушек не стало. Запас снарядов иссяк. Вот и бегут они на хаузе. Интересно, как бы они воевали, если бы им, как нашим славянам, оставить винтовки и пушек не дать. Сыпануть на брата по десятку патрон и сказать – Лёс! Лес! Пошли! Форвертс! Нах Москау!
Посмотрели бы мы на них. Вот они и бегут сейчас. Спасайся, кто может! Солдаты фюрера с одними винтовками, без пушек воевать не могут. Ходить в атаку с винтовкой на перевес могут только русские. К этому славяне привычны с сорок первого года. Нашим полководцам, нужны были населенные пункты и километры. И мы мерили эти километры шагами, обозначая немецкие заслоны солдатскими трупами.
Услышав лошадиный топот по земле, я обернулся. Майор Малечкин с Егоркой верхами шли к высоте. Не доскакав до вершины, Малечкин осадил коня, легко спрыгнул на землю. Ординарец Егорка подхватил поводья и развернул лошадей. А Малечкин, придерживая рукой мотавшийся с боку планшет, взбежал на бугор, где мы стояли.
Майор отдышался, обругал телефонистов и с ходу выпалил мне новый приказ:
– Ротам приказано седлать высоту! Занять круговую оборону и ни шагу назад! Лично каждого проследи, чтобы зарылся в землю! Вперед пойдут полковые разведчики! Пулеметные роты останутся здесь! Ваши повозки вон в той лощине на опушке леса! Раненых будете отправлять туда!
Нас пулеметчиков, как я понял, перевели во второй эшелон. Нас оставили здесь, чтобы прикрыть высоту. Немцы могли сбить передовые роты, опрокинуть разведчиков и вернуться сюда. Но вряд ли они соберут свое разбежавшееся войско.
Малечкин был доволен, что мы заняли высоту. Он похлопал по плечу Самохина и направился к лошадям. За взятие высоты, как узнал я потом, майор был представлен к награде.
Пулеметные расчеты заняли оборону и окопались. Свободные от дежурства солдаты завалились спать. Кто знает, сколько времени проторчим мы здесь на высоте. Нас могут в любой момент двинуть вперед на немцев.
Внизу, куда ушли полковые разведчики, где у подножья высоты были видны серые крыши нежилых изб, затрещали выстрелы. Через некоторое время в захлеб ударил немецкий пулемет. Еще через некоторое время все стихло.
Телефонная связь была восстановлена. Я связался с Малечкиным и доложил о стрельбе.
– Твое дело наблюдать и подробно обо всем мне докладывать! – услышал я его голос в трубке.
К вечеру мы получили приказ сняться с высоты и отправиться вниз по дороге. Когда мы подошли к трем избам, где была перестрелка, мы увидели трех убитых разведчиков. Почему они не обошли по кустам эти избы стороной? Почему они пошли на избы по открытому месту? К сожалению, на войне такое часто случается.
Человек идет по дороге и в него никто не стреляет. Кажется, что и осторожничать нечего. Чего зря время тянуть? Солдат забывает об опасности, что он может получить встречный выстрел, а его уже давно взяли на мушку. Он спокойно идет. А немцы только ждут, чтобы он подошел поближе. Не будет же солдат обходить стороной каждый куст, каждый встречный бугор, сарай или избу, стоящие на отшибе. Нет смысла ложиться перед каждым сараем и ползти по грязной канаве на брюхе. Идешь по дороге, и в тебя никто не стреляет. Нет смысла прятаться и озираться по сторонам. Авось и здесь пронесет! – прикидывает каждый.
На войне трудно угадать, в какой момент ты лишишься жизни. Выстрел – одно мгновение! Пуля ударила и жизнь оборвалась!
