– Останешься здесь в деревне! Дождешься полковое начальство! Передашь им торжественно банку с крестами! – сказал я солдату.
Сам присел на лавку, достал кисет, свернул самокрутку, закурил и оглядел избу. Повсюду, на полу валялись бумаги. В углу под нарами стоит ящик с бутылками. Входит Самохин. Я кивком головы показываю ему на ящик под нарами. Он нагибается и вытаскивает его из-под нар. Теперь ящик стоит у меня между ног.
В ящике пустые и не распечатанные бутылки. Это не по-нашему держать в ящике не выпитый шнапс. Вынимаю одну из них и верчу в руках. Пытаюсь прочитать, что написано на этикетке.
– Вот эти восемь возьми на анализ! – говорю я Самохину громко, так чтобы слышали солдаты.
– Передай старшине! Пусть примет по счету! Малечкину две. Остальные на пробу. Скажи старшине, чтоб никого к ним на выстрел не подпускал!
Солдаты были поражены нашим открытием. Самохин достал пол-ящика консервов и уволок их на пулеметную повозку.
Когда Самохин вернулся обратно в избу, я достал из кармана плитку шоколада, положил сверху немецкий железный крест и протянул ему.
– За храбрость и за взятие высоты 236 награждаю тебя высшей трофейной наградой!
Самохин засмеялся. Прицепил на шинель железный крест. А шоколад ему не понравился.
Я достал еще один крест, положил его на ладонь и стал рассматривать его. Сделан он был чисто. Имел четкую форму и красивое рельефное обрамление. Серебристая накатка по черному воронению подчеркивала его контур.
– Чистая работа! – сказал стоящий рядом солдат.
– Да! – согласился я и подумал.
За кусок ненужной железки немцы отдают свою жизнь. Возможно, крест немцам дает какую-то привилегию или надел земли?
Сквозь открытую дверь на улицу я увидел движение солдат по деревне. Я поднялся с лавки и вышел на крыльцо. Верхом на жеребце в деревню въезжал майор Малечкин.
Майор подъехал к углу избы, сделал мне знак рукой подойти поближе и спрыгнул на землю. Егорка подхватил поводья его лошади, а мы отошли в сторону. Майор посмотрел на меня и негромко сказал:
– Вчера погибла вторая пулеметная рота.
– А что случилось?
– Полк, с которым рота шла, нарвался на танки. При подходе немецкой колоны наши залегли, а пехота удрала в кусты. Танки прямой наводкой расстреляли пулеметчиков в упор. Полк отошел, а наши погибли. В батальоне у нас теперь одна пулеметная рота. Я был в дивизии, просил пополнения. Но мне сказали, что людей нет, и не будет. Об этом никому не рассказывай. Командиру роты тоже не говори. Пусть воюет спокойно.
– На нашем пути здесь действует небольшая группа немецкой пехоты, – сказал я.
Основная масса немцев, по-видимому, отошла на юг, на Издешково и в сторону Ярцево. Мы двигаемся по проселочной дороге в стороне от основных сил немцев. Я обратил внимание на дороги, которые идут в южном направлении. Все они избиты и заезжены. А здесь, на дороге по которой мы идем, едва видны свежие следы.
– Всё это так! – сказал Малечкин.
– Я доложу в дивизию. Но нам нужно теперь беречь своих солдат. А то мы с тобой скоро останемся без войска.
В деревню вошла стрелковая рота. Человек двадцать не больше. Солдаты, было разбрелись по домам, но их собрали и приказали двигаться дальше. Вперед по дороге пошла стрелковая рота, вслед за ней пулеметчики. Сзади с двумя повозками ехал наш старшина.
Через некоторое время в деревню подошли наши тылы. Мне оседлали лошадь, и мы с майором верхами пустились догонять своих солдат.
Мы ехали шагом бок о бок, как говорят, стремя в стремя. Я рассказал майору о ящике со шнапсом и о шкатулке с немецкими крестами.
– Торопятся немцы! С перепугу забыли даже кресты! Видно здесь их немного! Вот и бросают все на ходу!
К ночи впереди идущие роты остановились. Выставили дозоры. Теперь нам разрешили сделать привал. Мы с майором легли спать в повозку к старшине. Спали всю ночь. Утром нас разбудил ординарец майора Егорка. Он принес воды для умывания. Первый раз за все время переходов я намылил шею туалетным мылом.
Потом одним из важных дел было посмотреть карту майора. Он отстегнул мне свой планшет, и я долго разглядывал карту, стараясь запомнить маршрут. На карте был отмечен маршрут, по которому мы прошли и должны были двигаться дальше.
На клочке бумаги я записал деревни. Бурулево, Околица, Коровякино, высота 236, Терешино, Батурино – что около д. Мошки, Военная, Ерхов. Впереди были Старина и Сельцо.
Железнодорожное полотно от станции Ломоносово на Смоленск было насыпано до войны. Но рельсы и шпалы не были положены. Участок дороги Ломоносово-Земцы был действующий. Мы подошли к новой линии обороны немцев на реке Вотря.
Насыпь, Сельцо, деревня Починок и берег Вотри, вот собственно зигзаг, по которому проходил наш передний край. Стрелковые роты заняли левый берег Вотри и стали окапываться. Пулеметную роту раздали по полкам.
В феврале сорок третьего солдатам и офицерам ввели новую форму одежды и знаки различия. Вместо отложных воротников и петлиц с треугольниками, кубиками, шпалами и нарукавных нашивок, мы должны были на плечи надеть погоны, нашивки и звездочки. Появились гимнастерки со стоячими воротниками и кителя для старших офицеров.
Дивизия стояла в обороне, начальстве шило себе новые мундиры. Дивизионные и полковые портные не разгибая головы, строчили новые мундиры. Не будет же начальство, вроде нас ходить со споротыми петлицами на облинялых гимнастерках и шинелях.
Малечкин тоже заказал себе новый мундир. Достал материал на китель и отрез сукна на шинель. Мундир и шинель ему шили в дивизии.
Меня приняли в партию. Рекомендацию мне дал наш комиссар батальона капитан Брагин.
Однажды ночью майор зашел ко мне в землянку, поговорил о делах, сказал, что поедет в дивизию и предупредил меня, чтобы я никуда не уходил.
– Жди меня здесь! Вернусь, будем обмывать мой новый мундир и твое вступление в члены партии.
От нас до дивизии километров двенадцать. Я прикинул, что майор вернется только к утру. Пока туда, сюда. Ночь темная. Дорогу плохо видно. На рысях не пойдешь.
Я вызвал старшину и передал распоряжение приготовить, что надо к возвращению майора.
– Всё сделаем! Будьте покойны! Немецкая водочка, та еще есть!
Старшина ушел. Я лег спать. Не помню, когда проснулся. Вышел на воздух, ночь была темная. Сырая и хмурая ночь и ветер с порывами. Присев у входа в землянку, достал кисет и закурил. "Не обмоешь новый китель – пути не будет!" – вспомнил я слова майора. Было это суеверие или пустая фраза. Была она просто так сказана, трудно сказать. Суеверие всегда подхлестывает человека на встречу с опасностью.
Я повернул голову вправо и прислушался. Мне показалось, что по дороге кто-то галопом идет. Но вот удары лошадиных копыт стали слышны отчетливо. Кто-то гнал по дороге лошадь, несмотря на темноту. Еще через минуту я услышал ясный звук лошадиных копыт. По галопу можно было подумать, что кто-то спешит именно сюда. Еще через минуту во мраке показалась фигура солдата, припавшего к холке коня.
Около землянки он осадил лошадь и не успел спрыгнуть с седла и сказать что-либо, я уже понял, что что-то случилось с майором. Это был ординарец майора Егорка.
– Товарищ старший лейтенант! – увидев меня, простонал он.
По голове меня резануло чем-то острым. Как будто Егор на скаку полоснул меня обнаженным клинком.
– Майора убило! – выдавил он.
– Где? – крикнул я. И не дожидаясь ответа, бросился к коновязи, где стояли наши лошади. Я сорвал с первой попавшей лошади попону, выдернул из-под головы спящего солдата седло, перекинул его через хребет лошади, подтянул подпруги и вскочил в седло. Рванув с места лошадь, я оказался около Егора, и, не слушая его болтовню, заорал на него.
– Давай вперед! Показывай дорогу!
– Старшина! Подводу гони! – крикнул я уже на ходу.
Только тогда, когда мы проскакали километров восемь, я почувствовал холод во всем теле и озноб в спине. Я понял, что скачу раздетый, в одной гимнастерке и без шапки на голове.
– Вот сюда на объезд! – крикнул мне, обернувшись, Егорка.
Я, не сбавляя хода, круто свернул в сторону. Мы осадили коней и перешли на шаг. Лошади храпели.
Когда мы подъехали к месту, я увидел майорова гнедого. Жеребец лежал на дороге. Он был разорван пополам. Я не сразу мог найти глазами тело майора.
Бросив поводья на седло, я соскочил на землю. Ноги и руки у меня дрожали. Может от холода, по всему телу шла мелкая дрожь.
Егорка меня о чем-то спрашивал, тряс за рукав. Я слышал его голос, но слов никак не мог разобрать. Со мной раньше ничего подобного не случалось. К морозам и холоду я давно привык.
Майор лежал на краю дороги в нескольких метрах от разорванной лошади. Еще пахло свежим запахом взрыва. Тело майора было неподвижно. Ему оторвало левую руку. В правой, он держал кусок поводка от уздечки. Голова была разбита. Из бедра текла темная кровь.
