Возможно, так и сражались бы они до изнеможения или до уничтожения своего мира — и себя самих вместе с ним, но легкой птахой ринулась вниз богиня, прямо под опускающиеся клинки — и на мгновение дрогнул Черный, а Красный завершил удар и рассек его грудь, оттолкнул божественную сестру свою и замахнулся опять — добить соперника, упавшего на колено и упирающегося ладонью в землю. И загрохотал от ярости — его удар принял на свой меч Белый, отодвинул его назад, закрыл брата грудью.
— Не смей вмешиваться! — ревел в ярости Красный. — Это наша битва!
— Закон поединка нарушен, — тяжело и гулко отвечал Целитель, отражая удары. Не нападая, защищаясь и не давая подойти к раненому Жрецу. — Серена уже вмешалась. Остановись, брат. Она тому причиной — пусть скажет свое слово.
Богиня тихо рыдала — и в то же время стихийная сущность ее усмиряла огромные волны, идущие по океанам к уцелевшим землям. Красный полыхал огнем и выл от невозможности добраться до извечного соперника, но и он слабел от ран и двигался все медленнее.
Слабел и Зеленый, молча держащий на себе мир и стабилизирующий взбесившиеся первоэлементы. Он по пояс уже погрузился в оплавленную землю, но не шевелился, терпел, и казалось, что скажи он хоть слово — и лопнет его сила, и вместе с ней лопнет шар Туры. То, что обычно держали они вшестером, сейчас лежало на его плечах. И как не хватало сейчас Желтого с его умением сгладить спор, развести противников, восстановить равновесие. Но в этот самый момент их воплощенный в человеческое тело брат умирал от накрывшего приморский город раскаленного пирокластического облака — потому что эту жизнь проживал он на материке, ставшем местом последней битвы. Наконец, сердце его перестало стучать, и сущность его, разворачиваясь, начала подниматься в небесные чертоги, чтобы с ужасом обнаружить, что в его отсутствие произошло то, чего он так опасался.
Вот и Вечный Воин пошатнулся от усталости, не в силах поднять оружие, и тут же опустил меч Белый, склонил голову в знак примирения.
— Пусть она решит, — повторил он настойчиво. — Хватит боя, посмотри вокруг.
Возле остановившихся богов мерцающими пятнами распускались цветки пространственных переходов, и Черный за спиной Целителя поднимался на ноги — лицо его было искажено от боли и ненависти.
— С кем пойдешь ты сейчас, жена моя? — спросил он, и опять веяло от него жутью и хаосом изначальным. И Богиня, послушная годовому циклу, заколебалась на миг — и не успела ответить. Жрец усмехнулся, повернул клинки и рассек свою грудь прямо по свежей ране. И вырвал свое темное сердце, бросив его к ее ногам. А потом развернулся и шагнул в черную сферу перехода, и не остановил его ни ее отчаянный крик, ни бросившийся за ним Белый — только мазнул пальцами по черному крылу, не смог схватить, удержать.
— Слушайте мое слово, — грохотал Красный, видя, как прижимает богиня к себе трепещущий комок тьмы. Соперник его уже был побежден, но кто победит ее привязанность? — Правом победителя закрываю своей и его кровью дорогу обратно. Нет ему места больше в этом мире. И я никогда не открою проход, и вам запрещаю открывать ему путь, запрещаю людям поклоняться ему и звать его.
Он стер ладонью со своего меча кровь ушедшего брата, приложил руку к своим ранам — и взмахом начертил на плоскости ближайшего перехода красную руну запрета.
Небеса зазвенели — божественное слово вплелось в структуру этого мира, и стали тухнуть цветы-переходы, и только отчаянный чаячий крик метался по полыхающей земле.
— Что же вы наделали! — кричала Богиня и тому, кто в ревности своей шагнул на дорогу уничтожения, и тем, кто не остановил его. Голос ее срывался, превращаясь в оглушительный, надрывный шепот — тот, что бывает громче самого отчаянного крика. — Теперь нет надежды ни нам ни миру! Нет! Надежды! Что же вы наделали! Как нам все исправить?!!
Затихли братья, глядя на изливающуюся горем божественную воду, а она все шептала и плакала, отчаянно, глухо. На пылающий континент потоками лился холодный ливень — и не мог успокоить истерзанную землю.
— Ложь порождает ревность, ревность порождает ненависть, — говорила она горько, видя перед глазами картины будущего и тем очевиднее было, что в ярости своей братья забыли, что каждый из них — суть этого мира, и без любого из них он погибнет, — ненависть порождает месть, месть порождает войну. Сколько войн вам понадобится, чтобы заполнить эту пустоту? Сколько войн принесет он, чтобы вернуться? Разве я буду с кем-то из вас вместо него? Безумцы!
На Туру тихо спускалось умиротворение — растекались грозы, распадались ураганы — это Желтый входил в силу, и вот уже его фигура начала проявляться рядом с Зеленым — и сразу он перехватил нити равновесия, переплел их, растворил в пространстве. И стало всем легче.
С черного сердца Жреца капала кровь, падая на пятна крови Красного, и смешивалась сила соперников, застывая темными, бордово-фиолетовыми непрозрачными рубинами. Один из них, похожий на свернувшуюся руту, и подняла Богиня, зажала в ладони.
— Ты не поставил условие на свой запрет, муж мой, — сказала она сверкающему глазами Воину, — я сделаю это. Что кровью закрыто, то кровью и откроется, да будет так. Обет даю на века. И мир спасется, и Жрец вернется. А пока землю будут держать наши дети, и будет этот камень увеличивать их силу, чтобы дать ему время найти путь обратно. Так я сказала, и никто не оспорит меня.
И снова зазвенели небеса, принимая еще одну клятву — пророчество. Эхо этого звона, тонкое напоминание о том времени, до сих пор слышала она. И все братья слышали. Но им не требовалось напоминаний — все осознавали, что миру приходит конец, и мало что могли сделать, сдерживаемые запретом Красного. И сам он не мог пойти против своего слова.
Он долго еще бушевал после этого — в Рудлоге запретили поклоняться Черному, упоминать его имя в молитвах. Казалось, ярость его никогда не выдохнется. И предательство Белого, и заступничество своей жены он не забыл. Но Синяя терпеливо ждала и плела свои нити, и знала она, что и другие братья искали выход. Много сотен лет прошло пока и Вечный Воин признал свою ошибку — совсем недавно, когда прервалась династия потомков Корвина Блакорийского, когда очевидны стали последствия изгнания Жреца. Но и он не мог уже ничего сделать, не мог нарушить свое слово.
В любой клятве есть лазейка, и богиня нашла ее — если они не могли вернуть изгнанника, то про людей ничего не было сказано. Люди могли удержать этот мир, люди могли вернуть его.
Но времени становилось все меньше, а раскинутые ею нити судеб все не сплетались, как нужно, и поколение за поколением слабели потомки богов — и слабела стихия Черного, поддерживаемая на Туре лишь одним его оставленным сердцем. И когда оно перестанет биться — нарушится цикл стихий, и Тура перестанет существовать. И они вместе с нею.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
