6. По открытии Думы политика правительства должна быть направлена к достижению соглашения с нею или же получить направление весьма твердое и решительное, готовое на крайние меры. В первом случае изменение состава министерства должно облегчить задачу, устранив почву для наиболее страстных нападок, направленных против отдельных министров и в особенности главы министерства, по отношению которых за бурное время накопилось раздражение той или другой влиятельной партии, в таком случае все соглашения будут достигнуты гораздо легче. При втором решении правительственная деятельность должна сосредоточиться в лице министров внутренних дел, юстиции и военных властей, и при таком направлении дела я мог бы быть только помехою, и, как бы я себя ни держал, в особенности крайние консерваторы будут подвергать меня злобной критике.
Я бы мог всеподданнейше представить и другие, по моему мнению, основательные доводы, говорящие в пользу моей просьбы освободить меня от поста председателя Совета Министров до открытия Думы, но мне представляется, что и приведенных доводов достаточно, чтобы моя просьба была милостиво принята Вашим Величеством. Я бы гораздо раньше обратился с этой просьбою, уже тогда, когда я заметил, что положение мое, как председателя Совета Министров, было поколеблено, но я не считал себя вправе этого сделать, пока финансовое состояние России внушало столь серьезные опасения. Я сознавал свою обязанность приложить все мои силы, дабы Россию не постиг финансовый крах или, что еще хуже, чтобы не создались такие условия, при которых Дума, пользуясь нуждою правительства в деньгах, могла заставить идти на уступки, отвечающие целям партий, а не пользе всего государства, неразрывно связанного с интересами Вашего Императорского Величества. Все революционные и антиправительственные партии недаром ставят мне в особенную мою вину мое преимущественное, если не исключительное участие в этом деле. Теперь, когда заем окончен и окончен благополучно, когда Ваше Императорское величество может, не заботясь о средствах для ликвидации счетов минувшей войны и при наступившем, до известной, по крайней мере, степени, успокоении, обратить все высочайшее снимание на внутреннее устроение империи, направив в надлежащее русло деятельность Думы, я считаю за собою некоторое нравственное право возобновить перед Вашим величеством мою просьбу. Поэтому осмеливаюсь повергнуть к стопам Вашего императорского величества всеподданнейшее мое ходатайство о всемилостивейшем соизволении на увольнение меня от должности председателя Совета Министров.
Вашего Императорского Величества покорнейший слуга
Сергей Витте".
Государь показал Трепову письмо Витте после ужина, сыграв две партии в шашки с императрицей, - Александра Федоровна говаривала: "Я не люпиль шакмат с детстфа, там много есть китрость, а ф шашки есть доферчифость, они нрафятся детям".
Трепов от Дурново знал, что Витте отправил письмо в Царское Село, понимал, что государь сначала будет обсуждать это с Александрой Федоровной, и потому затаенно ждал, когда же обратится к нему, спросит совета.
Внимательно прочитав три странички, написанные рукою Витте, буквочки все тщательные, в готику тянутся, - хочет быть у г о д н ы м государыне, хитрит, черт, - Дмитрий Федорович сказал:
- Я что-то не пойму, ваше величество, - это ультиматум или просьба об отставке?
- Где ты увидал ультиматум? Ты в страхе живешь, Трепов, зачем так?
- Эх, доброта, доброта, - тяжело вздохнул Трепов. - Он же прямо и пишет: "Пусть перестанут меня щипать честные люди, пусть отойдут в сторону всякие там Треповы, слишком уж преданные русской православной идее самодержца нашего, тогда я останусь, и буду по-прежнему властвовать в империи, и Думу зануздаю, если позволите Дурново прогнать".
- Признайся, это ты его с Дурново столкнул лбами?
- Да господи, что вы такое, ваше величество? - чуть не заплакал Трепов, испугавшись: откуда мог узнать государь о его блоке с Дурново? Кто сказал? Все ведь перекрыл, никого не пускал без контроля, к а к такое могло произойти?
- Жаль, - сурово поглядев на Трепова, сказал царь. - Напрасно, коли не ты. Я был о тебе более высокого мнения; всякий конфликт среди кабинета служит на пользу двора в смутное время.
"А признайся, что я, - понял Трепов, - болваном буду выглядеть и трусом. Эк он меня мордой об стол, и ему революция на пользу пошла, скалиться начал".
- Я-то, дурак, как раз хотел, чтоб все миром, я, когда с Дурново видался, только об вашем императорском величестве думал, только о благоденствии династии...
- Не пой! Я все знаю... Что будет, коли я уступлю и отправлю в отставку Дурново? Сможет Витте подобрать верных министров?
- Кому верных-то? Себе или вам?
- Что ж, Витте, по-твоему, республику думает провозглашать? Ты что, Трепов?! Надо уметь скрывать и симпатию и антипатию, ты ведь человек государственный, твое лицо обглядывают, а оно вроде плохой дипломатической ноты, на нем видно даже то, что писать не след, разве можно так?
- Ваше величество, свет наш, вы б так-то с Витте говорили, как со мной, чтоб он силу чуял, а вы с ним все молчите да молчите!
- Говорят с тем, кому верят, Трепов.
Дмитрий Федорович не удержал благодарственной слезы, потянулся к р у ч к е, приложился, государь милостиво соизволил разрешить.
- Как думаешь, позицию Горемыкина по аграрному вопросу Дума не примет?
- Никогда, ваше величество! Их позиция - наша, они ведь не допускают даже и мысли, чтоб крестьянский уклад менять хоть в малости, они никогда не пойдут на то, чтобы отдать дворянство на растерзание. Другое дело - помочь мужику купить землю, под кредит, под процент, - это пожалуйста. Купит-то кто? Верный мужик купит, горлопан разве сможет? Проект Горемыкина хороший, ваше величество, его все губернаторы поддержат, вся власть за него, власть истинная, русская, а не виттовская.
- Ты полагаешь, что Думу не удастся повернуть к горемыкинскому проекту?
- Кадетскую? Да никогда, ваше величество! Разве кадет губернатору верен? Он верен живчикам, с о в р е м е н н о м у помещику он верен, который норовит ужом всюду пролезть, никакой солидарности, старину не чтут, с мужиком на равных в трактирах калачи едят, чистые прасолы!
- Разве Трубецкие - прасолы? Они княжеского рода, их мои предки подняли...
Трепов чуть было не выпалил: "В семье не без урода, мало ли чьи предки силу умели показать", - но вовремя остановился, испугавшись, что могут н е в е р н о понять.
Царь накинул шинель:
- Пойдем прогуляемся.
Когда спустились в парк, Николай спросил:
- А что Витте пишет о Думе: "Или сговориться, или крайние меры?" Как полагаешь?
- Полагаю, что на крайние меры он никогда не решится: кто ж на свое дитя руку поднимает?
- Это как? - удивился царь. - По-твоему, Дума - его детище, а не мое? Ты это что, Трепов?!
- Ваше величество, государь, Дума - ваше детище, ваше, чье же еще?! Да только и м е н н о эта ли?
- А кто, по-твоему, может распустить э т у Думу, чтоб подобрать новую, мою?
- Горемыкин, - не задумываясь ответил Трепов. - Только он, только Иван Логгинович! Ему все эти игрушки надоели, дело к старости идет, спокойствия хочет, а Витте всего пятьдесят семь, он как конь норовистый, ему б только функционировать!
- Ишь какие слова знаешь, - усмехнулся государь, - а прикидываешься: "Я, мол, мужик темный, неученый..." Хитрован ты, Трепов, необыкновенный хитрован... Ну, положим, Горемыкин - верный нам старик, положим, э т у Думу он погонит взашей... А кто ответит за спокойствие в стране?
- Дурново, - так же определенно ответил Трепов. - Кто же еще?
Государь зябко поежился, посмотрел на небо:
- Дождь будет завтра... Погода как меняется, а? Прямо будто господне неудовольствие сошло... Так вот, Дурново мне не нужен, его Горемыкин станет бояться: кто одному хозяину изменил, тот и второго предаст. Столыпин придет на его место.
Трепов сразу понял: против него ведут партию. Но кто же, кто?
- Столыпин - это хорошо, - согласился сразу же. - По отзывам, крут, этот сдержит хаос, этот такой порядок наведет, что ух! Никто не шелохнется...
- Разве плохо?
- А разве я сказал, что плохо? Только он, слышал, дворянства сторонится, все больше с промышленной партией сносится, с Гучковым да Шиповым...
- Пусть себе, - рассеянно откликнулся государь. - Промышленник - не бунтарь, пусть...
Трепов не мог уснуть до утра: думал, анализировал, прикидывал, что можно сделать, - прямо хоть Витте моли не уходить. Однако наутро государь показал ему свой Витте ответ - время графа кончилось.
Какое же начнется? Горемыкин - шашка, в дамки не пройдет.
Двое осталось: Столыпин и он, Трепов. Кому ж победа достанется?
"Граф Сергей Юльевич, вчера утром я получил письмо Ваше, в котором Вы просите об увольнении от занимаемых должностей. Я изъявляю согласие на Вашу просьбу.
Благополучное заключение займа составляет лучшую страницу Вашей деятельности. Это большой нравственный успех правительства и залог будущего спокойствия и мирного развития России. Видно, что и в Европе престиж нашей родины высок.
