9 Швартовный узел
Достоинство этого узла заключается в том, что при правильном и аккуратном завязывании он не соскользнет со столба или мачты. Любой рыбак, оказавшийся в полном приливе после тяжелого трудового дня с привязанным к столбу фалинем на четыре или пять футов ниже верхнего уровня воды, почувствует желание научиться вязать этот узел.
«КНИГА ЭШЛИ ОБ УЗЛАХ»
Он пробился сквозь суетившиеся грузоподъемники и передвижные лебедки на дороге возле пристани. Лодки поблескивали дождевым глянцем. Далеко впереди он увидел черный паром с красными поручнями, на который грузили машины, и плавучий госпиталь «Лабрадор». На правительственной пристани виднелся оранжевый бок спасательного катера. Тральщик заходил на завод по переработке рыбы.
Дорога к пристани была вымощена вытертыми голубыми камнями, привезенными издалека в качестве балласта. Чувствовался запах нефти, рыбы и грязной воды. Дальше виднелись кабачки и бары. В одном из окон Куойл заметил огромную пирамиду упаковок с финиками, которые так любил Натбим: «Ююба» с красными верблюдами и падающими звездами на обертке.
К конторе начальника порта вели отшлифованные песком деревянные ступени.
***
Диди Шавел, начальник порта, наблюдал за тем, как Куойл в желтом непромокаемом плаще выбирался из машины, уронив блокнот на мокрую мостовую. Оценил его как сильного и неуклюжего мужчину. Шавел был хорошо известен благодаря своей огромной физической силе. Когда ему было двадцать лет, он организовал любопытное братство под названием «Клуб Пальца». Все семь его членов были способны повиснуть на перекладине винного погреба Эдди Бланта, держась на одном пальце. Настоящие богатыри тех дней. Повзрослев, он сначала дополнил, а потом и вовсе заменил свою физическую силу раскатистым, громоподобным голосом. Теперь он был единственным живым членом «Клуба Пальца». Его мысли часто возвращались к этому факту.
Через минуту Куойл уже открывал дверь. Он засмотрелся на окно более чем в три с половиной метра высотой. Это была настоящая стеклянная стена, выходящая на исчерченный косыми линиями дождя порт, государственные доки и причалы береговой линии, и дальше, на мрачную бухту, прикрытую лохмотьями тумана.
Раздался скрип. Деревянное кресло развернулось, и Куойл оказался лицом к лицу с начальником порта.
— Тебе надо было видеть его во время шторма, когда огромные тучи скатываются с гор. Здесь самые замечательные окна на всем Ньюфаундленде. — Глубокий мощный голос был похож на крик, отраженный стенами пещеры.
— Верю, — сказал Куойл. С него капало прямо на пол. Он нашел крючок для одежды в углу комнаты.
Кожа Диди Лопаты была похожа на асфальт: вся покрыта трещинами и складками. Время и непогода сделали ее жесткой, оставив на ней след прожитых лет. Сквозь кожу пробивалась жесткая щетина. Веки во внешних углах глаз собирались в защитные складки. Ощетинившиеся брови. Увеличенные поры создавали впечатление, что его нос вылеплен из песка. У куртки на плечах расходились швы.
— Я Куойл. Здесь недавно, работаю в «Болтушке». Приехал за списком судов. Буду рад любым предложениям. Относительно корабельных историй. Или чего-нибудь другого.
Начальник порта откашлялся. «Человек имитирует аллигатора», — подумал Куойл. Мужчина встал и, хромая, подошел к столу. Холодный свет из высоких окон падал на картину размером с простыню. На картине по волне несся корабль, а в самой нижней части волны, даже внутри нее, виднелся еще один корабль меньшего размера. Он тонул. По палубе бегали люди с искаженными от ужаса лицами.
Начальник порта вытащил тетрадь с выпадающими листами, пролистал ее большим пальцем, потом протянул Куойлу. На обложке было написано: ПРИБЫТИЕ. Со страниц веяло большими деньгами, заработком и потерями, грузами, пройденными расстояниями и запахом неведомых стран.
Он проследил за взглядом Куойла.
— Хорошая картина! Это «Королева Мария», сталкивающаяся со своим конвоем «Кюрасо». В 1942-м. Это произошло в тридцати семи километрах от побережья Ирландии, при ясной погоде и идеальной видимости. «Королева», водоизмещением восемьдесят одна тысяча тонн, была превращена из пассажирского лайнера в транспортное военное судно, а крейсер был всего-то четыре с половиной тысячи. Перерезало пополам как вареную морковь.
Куойл писал до тех пор, пока у него не заныла рука. Только тогда он обнаружил, что переписывал названия судов, которые зашли в порт несколько недель назад.
— А как я могу узнать, где сейчас эти суда?
Начальник порта вытащил еще одну тетрадь.
У нее была обложка из фанеры, и слово ОТПЛЫТИЕ было выжжено на ней волнистыми линиями.
— Ха-ха, — сказал Куойл. — А я думал, что у вас стоит компьютер. Заполнение этих журналов должно отнимать много сил.
Начальник порта указал на нишу позади стола. Экран компьютера напоминал кипящее молоко. Начальник порта нажал несколько кнопок, и появились огромные голубые буквы, обозначавшие названия судов, тоннаж, имена владельцев, страну приписки, вид груза, даты прихода и отплытия из порта, предпоследний порт захода, следующий порт захода, сколько дней прошло с момента выхода из родного порта, количество членов экипажа, имя капитана, дата его рождения и даже номер социальной страховки. Начальник порта снова застучал по клавиатуре, и тут же загудел принтер, сбрасывая листы бумаги в пластиковую корзину. Он взял листы и вручил их Куойлу. Это были корабельные новости.
Улыбка, открывшая вставные зубы до самых корней, расколола его лицо на две части.
— Теперь ты запомнишь, что мы делаем это двумя разными способами, — сказал он. — Чтобы, когда из-за шторма отключается электричество, ты смог все это посмотреть в старых добрых журналах. Выпей чашку чая. Нет ничего лучше в сырой день.
— Выпью, — сказал Куойл и сел на край стула. Потоки воды струились по оконному стеклу.
— Устраивайся, — сказал начальник порта, сталкивая со стула кота. — Сейчас к нам заходит много разных судов. Залив наполнен глубокой водой почти по самую береговую линию. Правительство два года назад вложило семнадцать миллионов долларов в обустройство этого порта. Перестроило доки, причалы, поставило новый терминал для контейнеров. В этом году шестнадцать круизных теплоходов подали заявки на прибытие. Они не стоят здесь дольше одного дня, но, мальчик мой, как только они ставят ногу на причал, вокруг них начинают крутиться деньги.
— Сколько вы уже этим занимаетесь?
— Смотря что ты понимаешь под «этим». Я вышел в море, когда мне было тринадцать лет, палубным матросом у моего дяди Доннала на шестидесятитонной парусной шхуне. Мы ходили вниз и вверх по побережью. Там я развил свою силу. Да, он кормил меня по-царски, но и работать заставлял будь здоров. Потом я какое-то время рыбачил на шхуне-плоскодонке у берегов острова Белл. Работал на прибрежном пароме, был в торговом флоте. Во время Второй мировой служил лейтенантом в Канадских морских силах. После войны вступил в береговую охрану. В 1963-м переехал в эту контору в качестве начальника порта Якорной Лапы. Прошло уже тридцать лет. В следующем году я выйду на пенсию. Мне всего лишь семьдесят лет, а они уже гонят меня. Вот, хочу научиться играть на банджо. Правда, если струны выдержат. Мне иногда трудно рассчитать собственную силу. А ты? — Он размял пальцы, и суставы затрещали как угли в костре. Показал свой мизинец, похожий на пастернак.
— Я? Я просто работаю в газете.
— Ты выглядишь как человек, родившийся здесь. Но речь у тебя чужая.
— Моя семья родом с мыса Куойлов, но я вырос в Штатах. Так что я в какой-то степени здесь чужой. — Рука Куойла метнулась к подбородку.
Начальник порта посмотрел на него и прищурился.
— Да, — сказал Диди Шавел. — Похоже, мальчик, у тебя за плечами целая история. Как вышло, что ты вырос так далеко от дома? И почему ты вернулся обратно? — Даже сейчас он мог проделывать трюки, достойные внимания.
Куойл постучал чашкой по блюдцу.
— Я был… В общем, это все запутанно. — И его голос сорвался. Он воткнул ручку в страницу блокнота. Надо менять тему.
— Этот корабль, — сказал он, указав в окно. — Что он такое?
Начальник порта нашел под стулом бинокль и стал смотреть на бухту.
— «Полярный Коренной Зуб»? Да, его хорошенько потрепало. Заходит сюда регулярно за рыбой и самками морского ежа для японских гурманов. Рефрижераторное судно, построенное в Копенгагене в «Северных Деликатесах» примерно в году 1970-м или 1971-м. Ты когда-нибудь видел, как они грузят самок морского ежа на заводе?
— Нет, — сказал Куойл, думая о зеленой подушечке для булавок в приливном бассейне.
— Красота! Красота. Роскошные деревянные лотки. Япошки считают это редким деликатесом и платят по сотне долларов за лоток. Они выкладывают их узором, как лоскутное одеяло. «Юми». Они называют их «юми». Едят их сырыми. Их еще подают в суши-барах в Монреале. Я их пробовал. Я все пробовал. Мясо буйвола. Покрытых шоколадом муравьев. И сырых самок морского ежа. У меня луженый желудок.