«Но я все равно замерз бы где-нибудь в лесу в эту проклятую стужу, — пытался он оправдать свое поведение. — А в избе было тепло, и так хотелось спать… Ведь человек же я, наконец!» — бросил он про себя кому-то со злобой.
Но другой голос в его душе холодно и настойчиво отрицал все это. Он говорил: «Ты — разведчик…»
— А вы уже здесь?… Наш пострел везде поспел, — загудел старый Лоазари, протискиваясь в избу вслед за Большаковым и лесником Кярне.
За ними вошли в избу и другие лесорубы. Все были вооружены топорами, охотничьими ружьями, ножами; кто захватил сплавной багор. Все годится. А у одного на плече красовалась даже рыбачья сеть.
— Что ты их, как рыбу, ловить собираешься? Они на земле не плавают, — шутили над товарищем лесорубы.
— А может, живыми придется взять голубчиков, вот и запеленаем, — объяснил он насмешникам.
Лесорубы входили в избу, снимали шапки и здоровались с гостем. Народу — полная изба.
Кто не смог протиснуться в дверь, глядел в окна. Все с любопытством смотрели на раненого «пограничника» и прислушивались к разговорам.
Большаков сердечно поздоровался с гостем и назвал свою фамилию.
Анни, как внимательная хозяйка, выдернула из-под Тяхти табуретку и подставила ее Василию Федоровичу.
Он сел подле раненого гостя и сразу же приступил к делу:
— Мы отправили в погранотряд гонца. Сегодня ночью на заставе будут знать все, а к утру, наверное, ваши будут здесь.
— Очень хорошо! — И мнимый пограничник приподнялся на локте. Его глаза блестели, а лицо с крепкими челюстями было бледно.
— Но и мы не собираемся на полатях лежать. Люди готовы, — оглядел собравшихся вокруг него лесорубов Большаков.
Они были серьезны, полны решимости и гнева.
— Медлить нельзя ни одной минуты, — заговорил раненый глуховатым голосом. — Их было трое. Одного, переодетого пограничником, я убил, а двое, в крестьянском платье, ранили меня, и я едва спасся. Убили и мою чудесную собаку — Дика.
Он тяжело вздохнул и опустил голову.
— Вы, товарищ, не волнуйтесь. Враги далеко не уйдут. К утру будут пойманы. Я ручаюсь, — горячо уверял молодой лесоруб.
— Это еще неизвестно, — усмехнулся «пограничник».
— Какие они с виду, куда пошли? — приступил к нему с вопросами Большаков.
Раненый подробно описал наружность выдуманных им диверсантов и направление, по которому они двинулись.
Он хорошо знал местность и намеренно указал лесорубам район гнилых болот.
Они не замерзают даже зимой. Люди всегда стараются обходить эти гиблые места. Но никто из лесорубов даже не задумался.
— Болото так болото, лишь бы поймать молодчиков. Раненый мельком взглянул на ходики. Время мчалось как сказочный олень.
— Торопитесь, товарищи, торопитесь, — устало сказал «пограничник». — Я бы сам повел вас, но не могу ступить на ногу. Боюсь, что никогда не смогу больше ходить…
Он в самом деле почувствовал себя неважно и, побледнев, опустился на подушку.
Большаков заметил его состояние и дал знак лесорубам выходить.
Тихонько, стараясь не шуметь, выходили люди из избы.
— А вы, мелочь, марш по домам! — приказал он детворе. — Дайте товарищу покой!
— Сейчас уйдем, — тянули ребята, а сами не двигались с места и во все глаза смотрели на «героя».
— Я сейчас вернусь, дочка, — и Кярне вышел вслед за Василием Федоровичем, на ходу отдававшим распоряжения своим лесорубам.
Глава XX. ПО СЛЕДАМ ВРАГА
В тишине послышалось сначала царапанье когтей в дверь, затем душераздирающий вой. В нем была тоска погибающего зверя и глухой, неукротимый гнев.
Раненый с необычайной живостью вскочил с постели.
Тодди бросился к дверям и распахнул их.
Через порог шагнула собака с черной мордой и страшно разорванным боком.
— Дик! — вскрикнули ребята.
Собака чуть покосилась глазом в их сторону.
Оставляя на полу кровавые следы, она прямо подошла к раненому и вцепилась зубами в свисавшую с койки его шинель.
С лицом, искаженным от страха, он заметался на постели, отыскивая глазами что-либо для защиты от страшного зверя, и схватил со стола левой рукой пукко.
Но собака последним судорожным движением вцепилась в его руку. Он выпустил нож.
Анни снова подобрала его.
Челюсти собаки медленно разжались. Ее глаза затягивались пеленой. Она ослабевала.
Негодяй поднял ногу, чтобы добить погибающее животное.
— Не бейте! — отчаянно взвизгнул Юрики. Рыженькая Мери громко заплакала. Анни, бледная, не спускала глаз с «пограничника».
«Какой безжалостный… грубый…» — подумала Анни.
Образ героя-пограничника в ее представлении потускнел, а добрые чувства к нему, к этому человеку, как-то незаметно для Анни ушли из ее сердца.
— Собака взбесилась, она перестала узнавать меня, — говорил раненый, прислушиваясь к голосам удалявшихся лесорубов.
Собака неподвижно лежала на полу, уткнувшись мордой в лапы, и тихо рычала.
Анни налила в плошечку, из которой она поила своих кур, воды и осторожно поставила собаке. Собака потянулась к воде. В это время «пограничник» дотронулся рукой до края посуды.
Собака глухо зарычала и отвернулась.
— Вот видите, — печально сказал «пограничник». — Она взбесилась: она хочет пить и не может…
Потрясенная детвора молчала. Глаза детей были полны слез и страха.
Гость заметил вдруг на их лицах выражение неприязни и отчужденности и сразу переменил тон.
— Надо прекратить страдания бедного животного. Придется его убить… — сказал он мягким, проникновенным голосом. — Жестоко оставлять его так мучиться.
— Если собака взбесилась или тяжело ранена, конечно, ее лучше убить, — сказал вернувшийся в избушку Кярне. Он снял со спины ружье.
— Мы сами отвезем ее в лес, — решили огорченные ребята.
Анни молча убрала воду в курятник. Ее куры, за которыми она любовно ходила, разбуженные светом и шумным поведением людей, недовольно расхаживали по клетке, топорщились и кудахтали. Им, видите ли, не нравилось, что их разбудили.
Молча двинулась за санями расстроенная детвора. На санях лежал Дик. Он был неподвижен, в забытьи. Ребята укрыли его тулупом.
— Мы похороним ее под самой большой сосной, напишем на доске, что ее звали Дик и какая она геройская собака, — сказала, глотая слезы, Мери.
— Да, напишем, как она словила семь штук нарушителей в один раз, которые все шпионят, — пылко говорил всегда спокойный Тяхтя.
— Вот только пусть я вырасту… пусть… они тогда узнают! — грозился Юрики и сжимал кулаки в своих теплых варежках.
Анни молчала.
Лесник выбрал маленькую круглую полянку неподалеку от своей избушки.
От луны было светло как днем.
Анни сняла тулуп с собаки. Дик задрожал, поднял голову и умными глазами оглядел детей и человека с ружьем.
Животное почувствовало, что пришел его последний час, и, не имея сил защищаться, собака снова опустила голову. Из уголка ее горящего глаза выкатилась слеза.
Лесник отвернулся и поскорее зарядил ружье.
— Ну, ребята, не глядите… Щелкнул затвор.
— Отец, отец, не стреляй! — закричала Анни. — Посмотри: она глотает снег. Какая же она бешеная?
Лесник и ребята наклонились к собаке. Она действительно, свесив голову, жадно хватала снег.
— Отдай ее нам! — попросили ребята. — Мы свезем ее к Ивану Фомичу. Наш учитель все может, он ее вылечит…
Ребята обступили лесника.
— Отдай ее нам, дяденька Матти. Если она выживет, вот он обрадуется! Всегда будет нас помнить!
— Только мы ему скажем, чтобы сапогом не пырял, — мрачно добавил Тяхтя. Ребята говорили и спорили все сразу.
— А что я ему скажу? Ведь собака его, и он велел ее убить, — упорствовал Кярне.
— Собака Дик не его, а служебная. Понимаешь? — строго сказала Анни.
— Понимаю, — серьезно ответил отец и выстрелил прямо в воздух.
Ребята повеселели. А вдруг Дик останется жить? Анни снова укрыла собаку потеплее.
— Везите-ка поскорее к Ивану Фомичу. А завтра, пораньше — к нам. Будем выхаживать все вместе.
Ребята деловито запахнули тулупчики, надели рукавицы и потянули саночки.
Когда ребята увезли Дика, Анни, сияя глазами, подошла к отцу. Громадный Кярне наклонился к девочке. Она обняла его за шею и потерлась щекой о жесткую щетину его бороды.
— Ну, беги, дочка, домой, к гостю. Может, ему чего подать надо. Ведь взять и сделать себе чего — он не может. Беги… А я пойду… Василий Федорович каждому задал на сегодняшную ночь дел.
Кярне погладил дочку по плечу, вскинул на спину ружье я торопливо исчез в лесу.
Глава XXI. НОЧЬ В ЛЕСНОЙ ИЗБУШКЕ
Анни, очень довольная, возвращалась домой. Она улыбалась, представляя себе, как завтра обрадуется пограничник, когда увидит Дика живым и невредимым.
