Я честно попыталась вспомнить цвет машины, из которой меня только что обстреляли, но никак не могла сообразить: то ли черная, то ли синяя, а может быть, даже зеленая. Одним словом — какая-то темная. Господи, марку тоже не запомнила, что-то незатейливое, а что именно? Какие уж тут приметы… Видно, у меня от страха память отшибло. Так я и сказала Самойлову.
— Все у тебя с памятью в порядке, — успокоил он меня. — Понимаешь, Татьяна, человек, в принципе, так устроен, что, когда в него неожиданно начинают стрелять из автомата, он на цвет машины не смотрит.
Когда мы добрались до стоянки, Витя велел мне устраиваться на заднем сиденье, а сам в машину садиться не стал, вместо этого потребовал мой мобильник. Если честно, больше всего мне сейчас хотелось не с дежурной группой общаться, а убраться отсюда по-тихому, да побыстрее. Поехать домой, например. Я деликатно намекнула на предпочтительность такого поворота событий, но Самойлов пропустил мои намеки мимо ушей. Пришлось выдать ему телефон.
— Равнодушный ты человек, Витя, — пожаловалась я, глядя, как он набирает номер. Вздохнула и добавила: — Даже жестокий.
— Ага, — спокойно согласился он и заговорил с дежурным, не обращая на мои выразительные стоны совсем никакого внимания.
Самойлов коротко описал все, что произошло возле ресторана, и сказал, чтобы объявили розыск темно-синих «Жигулей», назвал номер, отметил, что левое крыло помято, и предупредил, что в машине находятся два человека, оба вооружены и чрезвычайно опасны.
— Думаешь, те самые? — спросила я.
— А кто же еще? И что это им синие машины так нравятся? Только на них и катаются.
— Опять бросят или взорвут.
— Вполне возможно, — согласился Самойлов. — На выдумку они не горазды.
— А ты как здесь оказался? — наконец заинтересовалась я. — Охранял меня, что ли?
— Еще чего. Просто шел с работы, гляжу — ты стоишь, как столб, смотришь, как тебя расстреливать собираются, вот я и решил, что дружеский толчок в спину тебе в данный момент не помешает, — совершенно откровенно соврал Витя.
Ладно, пусть врет. И так ясно, что страховал меня. Хороший все-таки в отделе народ…
Мы дождались приезда группы, слава богу ребята добрались до нас очень быстро. Я в работе почти не участвовала, как-то не было настроения. Прилегла себе на заднем сиденье, пока Витя подробно рассказывал, как все произошло, и рисовал свои схемы. А что, я все равно ничего толкового рассказать не могла. Как Андрей тогда сказал: «Только дуло автоматное перед глазами пляшет». Очень точно выразился.
Наконец Витя закончил, подошел к машине, где я уже почти задремала, постоял, глядя на меня внимательно и серьезно.
— Тебе, наверное, не стоит сейчас за руль? — спросил он.
— Пожалуй, — согласилась я. — Раз уж ты, Самойлов, спас мне жизнь, вези теперь домой.
Витя не только отвез меня, он зашел со мной в подъезд, поднялся на мой этаж, одним словом, проводил до дверей квартиры, по полной программе. Лампочка на нашем этаже всегда яркая и всегда горит, за этим я слежу строго. При моей профессии лестничная площадка перед квартирой всегда должна быть хорошо освещена. Так что Витя сразу заметил, что дверь в мою квартиру взломана.
Все-таки, когда возвращаешься домой с мужчиной, да еще если этот мужчина — милиционер при исполнении служебных обязанностей, это дает возможность переложить на его плечи неприятную работу, а самой немного расслабиться. Я прислонилась к стенке и прикрыла глаза, пока Витя, с пистолетом в руках, производил осмотр. Собственно, я была уверена, что взломали только наружную дверь. Дело в том, что внешняя дверь у меня самая обычная, деревянная, как у всех в подъезде, только открывается не в квартиру, а на лестничную клетку. А вот за ней стоит дверца посерьезнее, фирменная металлическая, с гарантией. Ее вскрыть не проще, чем сейф в солидном банке.
Действительно, около замка на металлической двери было несколько глубоких царапин, но этим ущерб и ограничился. Я достала ключи, Витя тут же отобрал их.
— Балкон, окна?
— Там у меня решетки.
— Молодец, — коротко одобрил он. Осторожно открыл дверь, скользнул в коридор. Через минуту зажег свет.
— Заходи.
— Спасибо, Витя, — я машинально двинулась на кухню. — Кофе хочешь?
— Нет, — голос у Самойлова был напряженный. — Я хочу, чтобы ты сейчас собрала вещи и шла ночевать к нам.
— Да ладно тебе, у меня же здесь крепость, сам видишь! Что со мной сделается?
— Таня, в тебя сегодня стреляли, ты не забыла еще?
— Забудешь такое, — меня передернуло.
— К тебе в квартиру попытались забраться. Тоже, думаю, не для того, чтобы поздравить с днем ангела, — продолжал Витя. — Так что одно из двух: или ты ночуешь у нас, или я ночую у тебя под дверью. Танька, если с тобой что случится, Мельников меня убьет. Ну пожалей мою Маруську, не оставляй девчонку сиротой!
— Да, против такого не возразишь, — хихикнула я. — Ладно, только ради Маруськи. Сейчас соберусь.
Я быстро покидала в сумку необходимые для ночевки в чужом доме вещи, сунула туда же магнитофон с недослушанной кассетой. В буфете зачерпнула из вазочки горсть конфет для Витиной дочки.
— Я готова, поехали.
— А переодеваться не будешь? — немного удивился Витя.
— Елки зеленые, — застонала я, подойдя к зеркалу. Мое синее в блесточку платье после тесного общения с грязным и шероховатым асфальтом выглядело, как поломойная тряпка. — Ну что за дело такое дурацкое, второе парадное платье на нет свожу!
С Любашей, Витиной женой, мы были знакомы, встречались на разных милицейских семейных мероприятиях, но и только. Но эта святая женщина совершенно спокойно восприняла мое появление на своем пороге, накормила обалденно вкусной гречневой кашей с тушенкой и постелила на полу в Маруськиной комнате. То есть сначала, по всем правилам гостеприимства, хозяева хотели уступить мне свою кровать, но я отбилась, упирая на то, что по летней жаре на полу гораздо приятнее.
Пока мы с Витей ужинали, дослушали до конца кассету. Как и ожидалось, ничего, кроме невнятного шума, на ней не было. Так что можно было и не оставлять там магнитофон на ночь.
Разбудили меня часов в шесть утра непривычные звуки. Это проснулась Маруська, завозилась в своей кроватке, села. Я открыла глаза и увидела, что трехлетняя Витина дочка, вцепившись крохотными пальчиками в прутья боковой стенки, хмуро смотрит на меня. Моя широкая улыбка и «Доброе утро, Маруся!«, сказанное тем старательно бодрым тоном, каким люди, не имеющие своих детей, разговаривают с чужими, ее не смягчили. Она продолжала супить бровки, разглядывая меня, потом ее румяные со сна щечки задрожали, нижняя губка оттопырилась сильнее, и наконец Маруська зажмурилась и заорала:
— Ма-ам-мма!
Тут же раздался легкий топот, в комнату, в одной ночной сорочке и босиком, влетела растрепанная Любаша, одним движением подхватила Маруську на руки и прижала к себе. Та сразу же замолчала, словно ее выключили. Сидела у матери на руках и нахально на меня поглядывала.
— Что, будильник сработал? — за спиной Любаши появился Витя. Протяжно зевнул и пощекотал девочку под подбородком. Она захихикала и еще крепче обняла Любашу за шею. — Встаем, Иванова, работать пора!
Пора, кто же спорит. Если предлагать Косачевой купить пленку с записью, то хорошо бы поймать ее с утра дома, до того как она уйдет на работу. В офисе разговор вести будет несколько неудобно.
После завтрака мы вышли на улицу, и я попыталась напомнить Самойлову о массе неотложных дел, которые наверняка ждут его в управлении.
— Там Венька оборону держит, — на мой взгляд, легкомысленно отмахнулся он. — А мы с тобой теперь все равно что собачий хвост и репей, поняла? Если не поняла, то уточняю, репей — это я.
— А я, значит, собачий хвост! Ну, спасибо, друг!
— Всегда пожалуйста. Ну что, едем к Косачевым?
Уже в машине я почувствовала, что сначала надо заехать домой.
— На одну минутку, только глянем, как там, и поедем дальше.
— Смотри, тебе виднее, — пожал плечами Витя.
Лампочка на площадке не горела, точнее говоря, ее вообще не было. Мне это активно не понравилось.
— Да ладно тебе, — не понял меня Самойлов, — пацаны вывинтили, эка невидаль!
— Именно невидаль. Я всем окрестным вывинчивальщикам давно объяснила, что если будут мои лампочки воровать, то ушей недосчитаются. Так что это не пацаны.
— Ну, значит, бомж какой забрел…
— Может, и бомж, но давай все здесь аккуратненько и осторожненько все осмотрим.
Результат аккуратненького и осторожненького осмотра нас потряс.
— Таня, — спросил Витя шепотом, — ты тоже это видишь?
— Ага, — я сглотнула.
Вправо от дверной ручки тянулась еле заметная в тусклом утреннем свете леска. Она почти совсем терялась на фоне шероховатой стены, и конец ее прятался в смятой коробке из-под конфет, валяющейся на полу.
