А еще в коробке сыскался кусок кожаного ремня с двумя кольцами на одном конце — жгут, который он наложит на ногу, прежде чем резать.
Ну вот, собственно, и все… Уинтроу бросил последний взгляд на приготовленные инструменты. И обернулся к Этте:
— Я хотел бы вознести молитву… Несколько мгновений медитации смогут лучше подготовить всех нас к…
— Давай, только не тяни, — буркнула она без лишней учтивости. Ее губы сошлись в одну черту, кожа туго натянулась на скулах…
— Итак, крепко прижмите его к палубе и держите, — распорядился Уинтроу. Его голос прозвучал так же хрипло, как и у Этты. Интересно, был ли он так же бледен, как и она?… Глубоко внутри разгорелась искорка гнева, вызванная ее презрением. Уинтроу не стал ее гасить, напротив, постарался раздуть в себе — и перековать в решимость.
Этта опустилась на колени возле головы Кеннита, но не стала касаться его. Двое мужчин наложили руки на его здоровую ногу, пригвождая ее к палубе. Брик хотел было поддержать голову своему капитану, но Кеннит высвободился из его слишком осторожной хватки и, оторвав голову от палубы, вытаращил глаза на Уинтроу.
— Ну что… Сейчас? — спросил он задиристо и сердито. — Сейчас?!
— Да, сейчас, — ответил Уинтроу. — Наберись мужества. — И обратился к Брику: — Держи его голову, да покрепче. Положи ладони ему на лоб и наваливайся всем весом. Чем меньше он сможет биться, тем для него же и лучше.
И Кеннит сам, не противясь, откинул голову и зажмурил глаза. Уинтроу снял одеяло, прикрывавшее обрубок ноги… За несколько часов со времени предыдущего осмотра дело стало явно хуже. Опухоль туго натянула кожу, и она очень скверно блестела, отливая синевато-серым.
«Надо начинать, пока я вконец мужества не лишился…» О том, что от успеха зависела его собственная жизнь, Уинтроу старался не думать. Он осторожно приподнял обрубок ноги и подвел под него жгут, стараясь не думать о боли, которую причиняет Кенниту каждое движение. «Надо сосредоточиться на том, чтобы резать аккуратно и по возможности быстро. А о боли забыть. Боль значения не имеет!»
Когда Уинтроу последний раз присутствовал при отнятии пораженной ноги, это происходило в славной, теплой комнате. Горели свечи, курились благовония, а Са'Парте готовился исполнять свой долг, воспевая молитвы… Уинтроу же довелось вознести всего одну, да и ту — молча. Зато такую, которую можно было повторять с каждым вздохом. «О Са, милостив буди, силы подай…» Милостив буди — это на вдохе. Силы подай — на выдохе. Бешено колотившееся сердце начало самым замечательным образом успокаиваться. Сознание очистилось, и даже зрение, кажется, обострилось… Тут Уинтроу понял, что в эти мгновения Проказница была с ним — и гораздо ближе, интимнее, чем когда-либо прежде. Он даже Кеннита смутно ощущал сквозь ее восприятие. Поддавшись любопытству, Уинтроу попробовал испытать эту новую и едва ощутимую связь. Впечатление было такое, словно Проказница старалась докричаться до Кеннита сквозь неизмеримое расстояние, призывая его явить силу и мужество и обещая, что она будет с ним, поможет ему и поддержит… Уинтроу ощутил укол ревности, и его сосредоточение было нарушено.
Милостив буди — силы подай, — неслышно напомнил ему корабль. «Милостив буди… силы подай!» — выдохнул он в ответ. Продел свободный конец жгута в кольца и надежно затянул его на бедре Кеннита.
Кеннит немедленно взревел сквозь зубы — боль, надобно полагать, была адская. Как ни удерживали его матросы, его спина выгнулась дугой, отрываясь от палубы. Он бился, точно сильная рыба, выброшенная на берег. Сквозь потревоженные струпья на конце обрубка брызнула жидкость и загадила палубу. Разлился омерзительный запах. Этта, вскрикнув, навалилась Кенниту на грудь, помогая удержать его. И был момент жуткой тишины, когда его дыхание вдруг прервалось.
— Будь ты проклят, режь же его! — пронзительно крикнула она, обращаясь к Уинтроу. — Не тяни!
Ибо Уинтроу буквально застыл, стоя на коленях, — мука, испытываемая Кеннитом, парализовала его, обдав ледяной, отнимающей силы волной. Передавшись от Кеннита кораблю, невыносимое страдание перелилось от Проказницы Уинтроу. Да так, что на какое-то время он собственное имя забыл. И лишь молча смотрел на говорившую с ним женщину, не в состоянии сообразить, кто она такая и за что она ЭТО причиняет ему.
Тут Кеннит наконец вобрал в себя воздух, и у него вырвался пронзительный вопль. Уинтроу же показалось, будто он сам разлетелся на части, как кусок промороженного стекла, ошпаренный кипятком. Он был никем и ничем… потом превратился в Проказницу… и как бы толчком снова стал Уинтроу. Его мотнуло вперед, он почти упал ладонями на палубу, жадно вбирая собственную личность из диводрева. «Я Вестрит, я Вестрит… Я — Уинтроу Вестрит… мальчик, который должен был стать жрецом…»
Кеннит страшно содрогнулся и потерял сознание. Страдание прекратилось, и Уинтроу смог в полной мере ощутить себя — собой. Он отчаянно уцепился за это ощущение. Милостив буди — силы подай… — где-то вовне продолжалась молитва. Это говорила Проказница, подсказывая ему правильный дыхательный ритм. Молитва помогла. Уинтроу окончательно обрел себя и услышал, как ругается и плачет Этта. Она так и лежала у Кеннита на груди, держа и в то же время обнимая его. Уинтроу отметил это — и перестал обращать на нее внимание.
— Держите крепче, — приказал он сквозь сжатые зубы. Взял в руки первый попавшийся нож… И вдруг со всей очевидностью понял, что единственный путь к спасению был — скорость. Резать надо по возможности быстро, вот в чем вся штука. Потому что подобная боль может запросто человека прикончить. Итак, скорость. Хорошо бы еще закончить прежде, чем Кеннит очнется…
Он приложил блестящее лезвие к уродливо распухшему телу и повел поперек ноги, вглубь. И сразу понял, что опыт всей его предыдущей жизни плохо подготовил его к тому, чем он теперь занимался. В монастыре он помогал разделывать туши во время забоя скота. Занятие было не из приятных, просто он делал дело, которое должно быть сделано. Но тогда он резал остывшую плоть, лишенную движения и жизни, плотную и окоченевшую через сутки после забоя… Нынче все было по-другому. Воспаленное тело Кеннита было живым. Оно мягко уступало острому лезвию — и смыкалось за ним. Изливалась кровь, и он не мог рассмотреть, что делается внутри раны. Пришлось схватиться за ногу Кеннита ниже того места, где проходил разрез. Там тело было очень горячим, и пальцы Уинтроу буквально погружались в него. Он очень старался резать побыстрее. Под ножом что-то двигалось, рассекаемые мышцы подергивались и сокращались. И кровь, кровь, бесконечно лившаяся ярко-алыми струйками… Рукоятка ножа мгновенно сделалась липкой и скользкой. Кровь собралась на палубе лужицей под ногой Кеннита, потом лужица растеклась, и кровь стала впитываться в одеяние Уинтроу. Несколько раз он замечал сухожилия — блестящие белые веревки, которые, будучи перерезаны, втягивались внутрь культи и пропадали из виду. Ему казалось, прошла вечность, но вот нож ударился в кость.
Уинтроу бросил нож на палубу, торопливо вытер руки о передок рубашки и крикнул:
— Пилу!
Кто-то сунул ее ему в руку. Пилу пришлось запихивать прямо в кровавую рану — Уинтроу взмок, но все-таки сделал это. И начал пилить. Раздался жуткий звук — этакий влажный скрежет…
Ему все-таки не повезло — Кеннит очнулся. Он издал какое-то тявканье и принялся биться затылком о палубу, его торс выгибался, преодолевая вес и усилие державших людей. Уинтроу отчаянно напрягся, полагая, что боль пирата сейчас снова затопит его сводящей с ума волной… Однако этого не произошло — Проказница приняла боль на себя и удержала ее, не допустив до Уинтроу. Он не позволил себе терять время, гадая, чего это ей стоило. Ему некогда было даже ощутить благодарность… Он крепче нажал на пилу, работая изо всех сил. Кровь из-под зубьев разлеталась по палубе, пятная его руки и грудь. Он ощущал на своих губах ее вкус… Кость подалась так неожиданно, что он не сумел вовремя удержать руку, и пила врезалась в плоть. Уинтроу с усилием вытащил ее из раны и отшвырнул в сторону. Нашарил чистый нож…
— А!.. А!.. А!.. — короткими лающими вскриками вырывалось у Кеннита. Это были даже не вопли, а нечто вообще запредельное…
Потом раздалось бульканье, и что-то, шлепая, полилось на палубу. Уинтроу ощутил кислый запах блевотины.
— Проследите, чтобы не задохнулся! — велел он, не глядя. Оказалось, однако, что вывернуло не Кеннита, а одного из матросов. На это тоже не было времени…
— Держи его, мать твою! — обложил Уинтроу провинившегося моряка. И продолжал резать, пока не подобрался к самой коже с нижней стороны культи. Тут он повернул нож под углом и выкроил кожный лоскут, чтобы потом покрыть рану. Последнее движение лезвия — и гниющие остатки ноги, ничем более не удерживаемые, откатились по палубе прочь.
