– А сам каких мест рожак?
– Чего, господин казак?
– Родился где, спрашиваю?
– А… так в Одессе.
– В Одессе? А здесь чего забыл?
– Так набирали людей, господин казак. А я со своими револьверами как жид со скрипочкой…
– Как жид… Револьвера то два что ли?
– Так и есть, господин казак.
– И стреляешь разом или обоих?
– Так чего хитрого, господин казак? Я с детства при тире, папаша даже в Губернаторском саду тир держал…
Пока Волков разбирался с вором – Велехов отошел к своим казакам. Эти не воры, все на лице написано, и худое и доброе. Как посмотришь – сразу и видно, кто виноват… На Митрии лица нет – дурковатый казак, молодой. Вот и впляпался. Но отзывы о нем хорошие с действительной. Все они по-первой дуркуют, тут главное – ума как следует вложить, пока до беды не дошло. А так… Велехов понавидался. У казаков проблема чаще всего одна – водка, но тут есть и похуже чего. Есть такая трава. Ее вместо табака курят – кто начал курить, тот пропащий человек. Есть другая, ее жуют. Кат[29] называется. Тоже ничего хорошего…
– Зачем на базар поперся, казак? – спросил Велехов
– Та посмотреть, как люди живут… – Митрий был наполовину украинцем, оттого говорил часто на этом языке. Но отец был казаком, потому и Митрий – казак
– И чего? Посмотрел? Хорошо живут?
– Зараз посмотрел.
– Давай, докладывай, что увидел.
Митрий рассказал, как было, не забыв упомянуть и про воровство. Велехов тяжело вздохнул
– Дурак.
Митрий ничего не ответил
– Значит, слухай сюда, казаки, второй раз повторять не буду. Здесь все кругом враги, ясно? Кто не понял – здесь башку отрезать могут только за то, что ты есть. Поэтому, правило номер один: отлучаясь в город, сообщать мне или Кательникову, куда и на какое время идете, в местах присутственных – находиться не менее чем по трое, не теряя друг друга из виду, и чтобы у каждого было оружие. Это первое – всем понятно?
– Так точно – кто-то вместо уставного так точно "закивал"
– Правило второе. Не ходите в места, о которых вы ничего не знаете, и из которых сложно выбраться. По шукам[30] местным – дальше второго, третьего ряда не заходить. Можете не выйти. Правило номер три – не привлекать к себе внимание, не устраивать никаких разборок, драк на виду у местных. Все вопросы решаются в лагере. Мафгум?[31]
Казаки снова закивали. По виду поняли, хотя черт их знает.
– Второй раз повторять не буду. А тебе, казак – как доберемся до лагеря, лично десять горячих по заднице всыплю. Чтобы наперед умнее был. Ясно?
– Так точно.
– Тогда – нечего тут стоять. Что – все обустроились? Заняться делом, приду – проверю, не дай Бог у кого срач будет. Бегом!
Казаки – тронулись к лагерным баракам. Конечно, они тут временно – но пока так, казаков чем то надо занять. Правильно на действительной говорят: казак, который ничем не занят – суть преступник.
Велехов вернулся к Мерседесу. Волков, завидев его, сплюнул на землю, как местные
– Короче, сотник, если этот шеболдай тебе не нужен, я его забираю. К делу пристрою, вот те крест, мотаться не будет.
– Да забирай.
Митька беззлобно улыбнулся.
– Покедоыва, господин казак. Со всем к тебе уважением – не понимай лихом Митьку, честного одесского вора. Лады?
Григорий сплюнул с досады
– Иди… честный одесский вор. Свечку поставь, что нагайки не выпал…
Лахедж
Княжество Лахедж, регион Абдали
03 мая 1949 г .
От Адена и Аль-Иттихада, через горные отроги – дорога идет на Лахедж, административный центр провинции Лахедж и перевалочный пункт для караванов, идущих на Катабу, в Йемен и дальше – в Неджд, и в Мекку. Там же, помимо казарм султанской гвардии – находятся русские казармы. В Лахедже, который расположен не на самом побережье – квартируют и некоторые другие службы, которым близость к враждебному морю не слишком то по душе. Затеряться там просто – слишком много караванов, слишком много купцов…
Сидя на переднем сидении Мерседеса идущего на полной скорости – Митька Шалый, честный одесский вор бездумно смотрел на полумертвую, выжженную солнцем землю по обе стороны дороги. Редкие оазисы – лишь оживляли пейзаж, говорили о том, что и здесь может быть жизнь. Горы остались за спиной… а он плыл по жизни, как и обычно, как и сложенный из бумаги кораблик, пущенный детьми по шаловливому весеннему ручью… и другой жизни для себя он особо и не хотел. Есть такие люди… перекати поле, называются. Они не плохие они просто другие. Сам Митька иногда думал про себя – открытый душой.
По дороге – попалась машина, точнее ее остов. Какая-то легковая – обстрелянная, сгоревшая и спихнутая на обочину, как будто так и должно быть. Митька присвистнул – лихой свист унес ревущий ветер, повернулся к Волкову, но тот и вида не показал. Как будто то, что они увидели на обочине – было вполне обычным делом.
Да… а похоже, тут беспредел в полный рост…
Лахедж – оказался неожиданно чистеньким, центральные улицы были замощены камнем, а среди обычной арабской одноэтажной и дувальной архитектуры – попадались и британские, а то и русские домики. Когда-то здесь – было стрельбище и казармы британской Морской пехоты Его Величества, потом – это место заняли русские, перестраивая на свой лад. В отличие от Адена, стиснутого со всех сторон горами, прижатого к воде – здесь места было, сколько хочешь. Унылая, прокаленная солнцем земля, уходящая куда-то за горизонт и переходящая в пустыню Руб эль-Хали. Дорога здесь – шла на Хариб и дальше, по пустыне – но, не выпуская из виду зазубренный монолит гор…
Было пыльно. Ветер нес пыль с пустыни, и это в спокойный день, при относительно несильном ветре. Митька – не знал, что такое хамсин – сильный, ураганный ветер, поднимающий тучи песка, тысячи и тысячи тонн песка и способный занести машину с людьми по крышу за десять – пятнадцать минут. Улицы – были занесены эти песком примерно по щиколотку – пустыня все равно возьмет свое, пустыню не победить.
Они заехали куда-то, в какое-то место, обнесенное забором. Это сильно напоминало купеческие склады, правда, новые, совсем не те лабазы, которые строили в начале века. Место было обнесено забором, на воротах стоял часовой с автоматической винтовкой, он кинул взгляд на въезжающую машину и на этом проверка закончилась.
Машина поехала мимо длинных, собранных из полукруглых стальных конструкций складов, заехала за них. Здесь стояли грузовые машины и в их тени прятались несколько бородачей в белых одеждах. Не курили – а просто сидели на корточках в тени. Увидев Мерседес, они начали нехотя вставать…
– Амила! Амила![32] – раздраженно закричал Волков, выскакивая из машины, и добавил еще что-то, чего Митька не расслышал
Арабы – побежали в сторону ангаров, не слишком быстро, впрочем.
– Вот скоты безрогие… – выругался Волков, бросая в машину казачью нагайку – целый день так сидеть готовы…
– А мне то чего делать, господин казак? – простецки спросил Митька
– Здесь сиди. Хочешь сбежать – давай. Тридцать верст по пустыне
– Да и я не думал…
Волков скрылся в небольшом, одноэтажном, сложенном из местного глиняного кирпича здании, Митька скосился на приборную панель. Машина была армейская, потому ключей к ней не было – повернул тумблер, мотор и завелся.
И куда дальше?
– Влип ты, братан… – сказал он сам себе – влип.
От нечего делать, он встал в машине в полный пост, посмотрел вдаль. За забором – редкий кустарник, мертвая, каменистая земля, версты и версты просоленной, каменистой пустоши. Солнце – как кара этого мира, чужого, грязного и непристойного, как сгусток ненависти тех, кто живет под ним, в страданиях бессмысленности. Здесь нет ничего кроме солнца, и оно неизменно как само неторопливое время…
– Ну и дыра… – вполголоса сказал себе Митька
Обернулся. С другой стороны был город – виднелись редкие, двухэтажные строения, все остальное – половодье плоских, одинаковых крыш, разбавленное бледно-зеленым цветом держащейся из последних сил зелени. Какие-то стальные вышки вдалеке, антенные что ли, и обязательно для восточного города – тонкие шпили минаретов. Просто удивительно – что в этом городе, в этой помойке на краю света – можно родиться, прожить всю жизнь и умереть, так и не видя ничего, кроме этой пустыни и этих занесенных песком улиц. Целая жизнь в этом маленьком, грязном мирке. Умереть, не зная, что такое настоящее море, не видя восторгов Генеральского сада, соблазнов одесских пляжей и ресторанов. Даже море здесь какое-то ненормальное, грязное – он уже успел увидеть. Совсем не Черное, на берегу которого он вырос. Неужели кто-то здесь живет по доброй воле?
И тут ему в голову пришла мысль, которая до этого – не приходила. Говорят, что взрослый человек исправиться не может, некоторые уголовники нарочно делают себе татуировку МИР – меня исправит расстрел. На самом деле это не так – взрослый человек может измениться и исправиться, но только не на каторге, каторга тут как раз и не поможет. Каких то общих для всех рецептов исправления нет – надо просто, чтобы в какой-то момент человек посмотрел на все вокруг себя другими глазами и увидел то, что до этого он не видел, и чему не придавал значения. И, забегая вперед, потом Митька осознал, что именно здесь, в Лахедже, на краю обитаемого мира, на краю пустыни – он вдруг осознал кое-что, что до этого не осознавал. Как вор – он противостоял обществу, как член воровской общины – он утверждал своими действиями совершенно иные, противоположные и глубоко чуждые нормальному обществу ценности. Например – вор не должен работать, никогда, вор не должен зарабатывать деньги, он должен добывать их только и исключительно преступлением. Как они говорили в таких случаях – пусть лошадь работает, она сильная. Но здесь и сейчас, в Лахедже, увидев работающих из-под палки арабов, и увидев, как и где они живут – он вдруг понял, что одно является прямым следствием другого. Что если не работать – то именно так и будет выглядеть мир вокруг тебя. Грязная, занесенная песком дыра.
