в любви призналась! Разве не об этом ты грезил? Об этом, но эти слова я всегда желал услышать не от Брэнды. А теперь они ставили точку на всём, превращали происходящее в гребаную шутку.
"Я влюбилась в тебя".
В контексте всех прошлых событий подобное признание от Брэнды действительно здорово походило на злую шутку. Я вроде как и прекрасно знал о её чувствах, но нарочно игнорировал их. Она любила меня, но увы – я тоже любил. Любил Лену. А влюбленные глухи к любым признаниям, если только они не исходят из уст объекта тайного обожания.
– Для тебя было бы лучше, – тихо сказал я, – если б ты ошибалась.
– Почему?
Я пожал плечами. Я не хотел с ней разговаривать. Не хотел слышать ничьи голоса. Мне нужен был покой и немного времени, чтобы свыкнуться с этим жестоким "никогда", которое я породил своими руками ради собственного блага. И что же теперь? Вот оно, моё счастье – оплакивать умирающие чувства, выслушивая признания.
– Ты не любишь меня, да?
Ого, какая ты догадливая! Черт возьми, почему ты просто не можешь оставить меня одного? Разве не видишь, что я сейчас готов взвыть? Господи, ну почему мне так наплевать? Почему в ушах звучит только одно имя, в которое я так влюблен: Лена, Лена, Лена…
– Что я делаю не так? – спросила Брэнда.
– М-м?
– Что я делаю не так? Ты ведь меня понимаешь. Ты тоже всегда задаешь себе этот вопрос, когда дело касается девушек. Вот и я хочу знать – что я делаю не так?
– Ты всё делаешь так, – милосердно соврал я. У меня не было желания расстраивать ее и доводить до своего состояния, а ещё меньше было желания разговаривать вообще. Будь я проклят, но я уже тогда скучал по ней, поэтому и чувствовал себя так паршиво.
– И все равно ты говоришь, что лучше б я тебя не любила.
У меня не было сил с ней спорить как обычно. Мне хотелось как можно скорее остаться в одиночестве.
Я резко поднялся, пробубнив что-то насчёт того, что мне пора. Брэнда встала напротив меня и протянула руку, изобразив на лице измученную улыбку. Интересно, кому из нас в тот момент было паршивее? Каждый любит своё горе и считает его необъятным, исключительным. А на деле что? А на деле каждая трагедия одинакова, поскольку делает одно и тоже – причиняет боль.
– Пока, – сказала Брэнда. – А может прощай.
Я заметил у нее на кисти нарисованный фломастером пунктир.
– Не нужно резать по пунктиру, – сказал я ей в спину. Она обернулась и снова улыбнулась. Послушалась ли она меня? Не хватало только, чтобы на моей совести было самоубийство этой девчонки. Ведь она точно оставит записку, в которой попросит винить в своей смерти меня, бесчувственную скотину. Самое смешное не то, что мне даже тогда было бы наплевать, а то, что я бы поступил так же. У меня в тот момент и правда проскочила мысль покончить с собой с ней за компанию. И оставить записку, отсылающую к Лене…
С этими мыслями я поднялся на свой этаж и зашёл в квартиру. Эдди дремал в своей комнате. По запаху духов в коридоре я понял, что Софи совсем недавно покинула наше скромное жилье.
Даже не сняв верхнюю одежду, я зашёл в телефон и первым делом удалил свою страницу в социальной сети, чтобы окончательно поставить на всём точку. У меня было одно непрочитанное сообщение, и я даже знал, от кого оно. Читать его я всё равно не стал. Некоторое время я пялился на столь лаконичную фразу "Ваша страница удалена", прежде чем закрыться в своей комнате. В тот день и умер мой аккаунт вместе (как я наивно считал) с любовью к Лене. Осознание этого не доставляло тогда радости, а наоборот – тянуло на самое дно бездны, лишая всяких чувств.
Ближе к вечеру мне пришло сообщение от Арии в мессенджер. Прошло уже три часа с тех пор, как я удалил аккаунт, а лучше мне не стало – апатия сожрала меня целиком. Я лениво потянулся за телефоном. Стоило мне прочесть первое её сообщение, как внутри меня вскипела страшная злоба.
– Лена просила передать тебе это, – писала Ария, а ниже пересылала обещанное сообщение, читать которое у меня не было никакого желания, потому что иначе мне могло стать ещё хуже. А ещё я мог захотеть ответить на её послание или вовсе решить всё вернуть, а допустить этого было нельзя ни в коем случае.
С закрытыми глазами я удалил сообщение Лены. Единственное, что я успел прочесть, так это фразу в конце сообщения "Прощай, Спэнсер". Значит, прощай… Действительно, навсегда. Так легко, без всякой анестезии. После всех этих "ни с кем у меня больше нет таких бесед", после стольких часов тёплого общения, после всего хорошего, что я сделал, она так легко отпустила меня, будто я был посторонним человеком.
– Пожалуйста, больше ничего мне от неё не передавай, – написал я в ответ, чувствуя, как грусть сменяется чем-то новым, безжалостно разрывающим сердце в клочья. – Мне не нужны её прощания, поскольку я попрощался за двоих. А если она хочет, чтобы я вернулся, что мало вероятно, то это бесполезно – я всё решил и не собираюсь что-либо возвращать.
В ответ я получил "Хорошо". Меня это не особо успокоило. Убегая от несчастной любви, я чувствовал себя всё хуже. Наконец я понял, что это за чувство начало разрывать мне грудную клетку: то была ярость. Я злился и сам не понимал почему. Я ненавидел себя за то, что был таким наивным дураком; за то, что позволил себе вновь влюбиться безнадежно, прекрасно понимая, что шанса у меня нет. Я сидел, тупо уставившись на черный экран телефона и проклинал себя за собственную слабость. Черный пластик контрастировал в моих бледных руках. Святая злоба вместе с ненавистью подчинила каждый участок моей белой кожи. Я ненавидел себя, ненавидел Лену, ненавидел Арию, ненавидел весь мир вокруг. Мне как будто был нужен лишь объект для обвинения. Кто-то, на кого я мог свалить причины собственного провала. Лучшей жертвой, разумеется, была Лена, но я не мог позволить своим черным липким мыслям запятнать ее. Для меня, несмотря ни на что, она оставалась идеальна, и я не мог позволить себе оскорблять её даже мысленно. И одновременно с этим у меня слёзы выступали на глазах каждый раз, когда я смел думать о ней. От грусти или от злобы? Я
