— Почему? Это же стандартная процедура, насколько я в курсе?
— Не в подобных случаях — на это есть специальный приказ министра. Вся фиксация обстановки, в тех случаях, когда операция проводится совместно с «помогальниками» — возложена именно на них. Наши составляют протокол, а осмотр тел и оружия — на них, как на первых, прибывших на место происшествия.
— Ну… — чешу в затылке. — Я, конечно же, не спец… но, по-моему, это нарушение УПК…
— Не спец, верно! Только и УПК уже изменен — не знал?
— Откуда?
— Верно, об этом особо не распространялись… изменён, добавлены некоторые статьи относительно взаимодействия с международными силами по поддержанию правопорядка. И вот что я тебе скажу! — полковник снова встает и начинает расхаживать по галерее. — Я, возможно, и не очень хороший криминалист… но воевать — умею. И всегда смогу отличить поле недавнего боя — от неуклюжей имитации.
— То есть?
— Боя — как такового, там не происходило. Стрельба — да, имела место. И именно из того оружия, что и было обнаружено на месте происшествия. Тут всё верно и правильно — пули и гильзы совпадают.
Он останавливается и поднимает палец.
— Но! Я готов поспорить, что нападавшие, за небольшим исключением, погибли не там, где были обнаружены. То есть, на место происшествия были привезены уже мертвые тела. Ты ведь в фургоны «помогальников» не заглядывал?
— Каким образом, интересно знать?
— Ну да… А я вот — заглядывал! Среди них пару раз мне попадался и фургон-рефрижератор. Труповозка, по-русски говоря. Всего пару раз — в других случаях они успевали уезжать до прибытия наших нарядов.
— То есть, ты хочешь сказать…
— Да, Миш. Идет целенаправленная ликвидация опасных для властей людей, обставленная достаточно ловко, хотя и однообразно — видать, фантазии не хватает. Заметь, бригады телевизионщиков попадают по адресам погибших с рекордной скоростью! Полиция — и та приезжает позже! А у тебя, что, ещё какие-то иллюзии оставались на этот счет?
Я молчу. Нет, определенные догадки были и раньше, но Борис-то видит эту кухню изнутри! И в отношении телевидения… он прав! Центральные каналы сейчас ретранслируются по всей стране, а местные, по разным (но в основном — финансовым) причинам, как-то очень быстро скукожились. И исчезли с экрана, освободив его для разнузданной рекламы «нового» образа жизни. И теперь, куда ни глянь — либо мрачные новости повседневной жизни, либо эта самая «жизнь», но в красивой обертке новых «демократический достижений и ценностей».
— И ты не пробовал…
— Пробовал. Мои рапорты оставлены без последствий, и теперь я готовлюсь к выходу на пенсию.
— Даже так…
— Угу. А ты ещё колеблешься относительно исхода дела? Не сомневайся… Уголовное дело я закрою — благо что тут вы подсуетились вовремя, уважаю. Но вот относительно исхода другого, гражданского, процесса — здесь у тебя шансов нет. Да, мордобой, скорее всего, не докажут, тут отбрешешься. Но по остальным статьям — готовься. Тебя оштрафуют — и очень нехило!
— И все-таки — почему?
— Да потому, Миша, что армия осталась пока одной из немногих причин, благодаря которой, весь этот бардак ещё не развернулся в полную силу! Да, солдаты сидят в казармах… но ведь могут из них и выйти! И поэтому, сейчас поставлена задача…
— Кем?
— А ты не догадываешься? Задача, поставленная перед пропагандой, состоит в том, чтобы увидев военного — обычный гражданин переходил на другую сторону улицы! Не подавал ему руки и вообще — в упор не замечал! Чтобы молодежь, как огня, опасалась воинской службы. Статью-то за уклонизм тоже «модернизировали» — заплати штраф и свободен. А банк тебе на это кредит выдаст…
— И… как?
— Работает… Мы вообще сократили людей, которые раньше военкоматам искать «уклонистов» помогали. Нет нужды — все откупаются. Словом — я тебя предупредил. Дальше думай сам!
Хренасе он бухнул — думай!
Я бы и рад, да что тут изобретешь?
Но пророческие слова относительно штрафа запомнил. И кое-что предпринял…
Очередной вызов в полицию последовал достаточно быстро. И закончился с вполне ожидаемым результатом. Адвокат Олега явился туда самолично и раскатал по кирпичику все обвинения в рукоприкладстве. Продемонстрировал видеозапись (и как они только ухитрились это сделать?) где мы мирно разговариваем с Погониным около окна.
— Как видите, ничего не указывает на то, что мой клиент применил насилие хоть к кому-нибудь!
Следователь обреченно покивал и согласился с доводами.
Странное дело, но о том, что охрана здания лишилась некоторой части своего снаряжения — никто и не вспомнил. Отчего бы это?
Воспользовавшись встречей с Петряевым, задаю ему этот вопрос. Он только хмыкает в ответ.
— Чем у нас ЧОПы вооружают, ты, в курсе?
— Ну… Ружья у них есть, пистолеты — те же «ИЖ-71».
— Угу! А наган у них на вооружении состоит?
— Да он, по-моему, нигде на вооружении не состоит… а что?
— То самое! У них в сейфе оружейном ящик картонный был, припоминаешь?
— С патронами?
— Это, ежели, по маркировке судить. А вообще-то там два десятка этих револьверов оказалось. С боезапасом, правда, с небольшим.
— Во как?
— Угу… так что по этому поводу они шум поднимать не станут — себе дороже выйдет.
И — точно. Шума не подняли и вообще данный эпизод никак себя не проявил и нигде не фигурировал. Через месяц полиция вынесла решение об отказе в возбуждении уголовного дела. И уже на следующий день в моем почтовом ящике лежала повестка в суд.
Заранее настроившись на трудную борьбу, я прибыл в суд точно в срок, не желая давать против себя никаких лишних аргументов. Но, как показало дальнейшее, с таким же успехом я мог бы и вовсе туда не приходить.
Прочитав мне заявление, судья (благообразный пожилой дядька) интересуется — согласен ли я с изложенными фактами.
— Нет, ваша честь. Не согласен.
— Разве вы прибыли в этот дом по приглашению?
— Туда был приглашён мой друг. Я его сопровождал.
— Это не так. В журнале охраны имеется запись, из которой явствует, что он прибыл один.
— Я его на улице ждал, ваша честь. Он мне по телефону позвонил и попросил подойти.
— То есть, вы признаете, что господин Погонин вас не приглашал?
— В таком аспекте — да, признаю. Но охрана не возражала против моего присутствия.
— Это к делу не относится, она присутствует там для охраны общественного порядка и сохранности имущества. По этому вопросу суду все ясно. Далее. Признаете ли вы, что вели агитацию и пропаганду в общественном месте, не имея на это разрешения?
— Это где же там — общественное место?
— Согласно закону, любое помещение, предназначенное или могущее быть использованное для проведения собраний, встреч и митингов, вмещающее более 100 человек и расположенное в черте городской застройки — является общественным местом. Для выступления там, вы должны подать соответствующую заявку в мэрию за трое суток. Вы её подавали?
— Нет. Но и истец занимался там тем же самым!
— Имея на руках соответствующее разрешение на проведение там общественно-политических мероприятий, лекций и публичных чтений. Это вообще — его частная собственность и он волен там делать всё, что не запрещено законом. Хоть монастырь открывать!
— Я отвечал на его вопросы.
— Вы их задавали и сами. Обращались к присутствующим, не имея на то никаких полномочий и разрешений.
— Так как же я мог тогда спорить с истцом?
— Приватно. Тет-а-тет, на это никаких разрешений не требуется.
— Чтобы он и дальше морочил людям голову? А как ещё я мог разоблачить его ложь? Иначе, как доведением своей точки зрения до окружающих?
— Его право. Он получил соответствующее разрешение на проведение митингов и общественно-политических мероприятий. В том числе — и в своем доме. А вы?
— Нет, ваша честь, не получал.
— По данному вопросу суду всё ясно…
И так далее и в том же духе… Через час судья объявляет перерыв.
Все вместе выходим в комнату отдыха.
Все — это я, Погонин и его адвокат. Лысенков в суд не поехал — с его точки зрения, шансов не имелось вообще никаких, и он не планировал портить себе карьеру и реноме, ввязываясь в безнадежное дело.
— Ну что?! — ехидно спрашивает меня истец, плотоядно потирая руки. — Убедились? За все платить пришлось!
— Да? Ну денег-то вы с меня хрен получите.
— Отчего ж? Квартира ваша есть, имущество… счет в банке, наконец.
Саркастически хмыкаю. По документам — квартира моя выставлена в залог. Я видите ли, в долг взял… у Петряева. И квартиру, вместе с имуществом и обстановкой, выставил в обеспечение долга. В банке, а точнее — на социальной карте, лежит всего шестьсот рублей. Ну-ну… много ты получишь…
