Я не слукавил: увлекшись рассказом Хорхе, она и впрямь немного расслабилась. Ощущение надлома исходило скорее от самого Лоуренса, не сводившего с подруги своих огромных беспокойных глаз.
— Вы мне не сказали, что она американка.
— Разве? А вы как думали, откуда она родом?
— Я так понял, что из Судана.
— Из Судана? — удивился он. — Нет, нет, она из Штатов. Я хотел спросить, — продолжал он как ни в чем не бывало, — не окажете ли вы мне одну маленькую услугу.
— Что за услуга?
— Вы случайно не могли бы составить ей компанию завтра вечером? Всего часа на два, не больше. У меня дежурство. Я не хотел бы бросать ее совсем одну.
— Э-э… Конечно, могу. А с доктором Нгемой вы поговорить не хотите? Она перенесет ваше дежурство.
— Нет-нет, не стоит.
— Но Занеле приехала, чтобы навестить вас. Разве вам не хочется…
— Нет, нет, дежурство — мой долг. Я не хочу ему изменять.
Около месяца тому назад доктор Нгема впервые поручила Лоуренсу дежурить самостоятельно. Он до нелепости гордился своим новым статусом. Впрочем, на деле его дежурство сводилось к присутствию в ординаторской. Если поступал тяжелобольной, Лоуренсу предписывалось вызвать кого-нибудь из нас. Перенос его дежурства не возымел бы никаких последствий.
— Она сама не хочет, чтобы я переносил дежурство, — добавил он.
— Кто не хочет?
— Занеле. Для нас обоих работа на первом месте. В воскресенье мы все равно увидимся. Большое спасибо, Фрэнк. Буду вам очень признателен.
Я поймал себя на том, что мне хочется поскорее опьянеть. По-видимому, взвинченность Лоуренса передалась и мне. Я вливал в себя стакан за стаканом, пока веселье других участников вечеринки не показалось мне искренним. И тогда я растворился в этом веселье.
Расстановка фигур в комнате изменилась. Темба и Джулиус бухнулись на мою кровать. Хорхе исчез, зато появилась Клаудия. Она, Занеле и Лоуренс, устроившись на полу, глубокомысленно беседовали. Я же оказался на второй кровати — сидел между Техого и его другом.
Друга Техого звали Рэймонд. Его имя казалось мне знакомым, звучало привычно; следовательно, я просидел здесь с ними уже довольно долго. Я и раньше часто видел Рэймонда на больничной территории, но обычно мы обменивались лишь несколькими вымученными фразами. Он был молод, смазлив почти по-девичьи: обаятельная улыбка, гладкая, словно пластик, кожа. Рэймонда и Техого роднило общее чувство стиля; коротко остриженные, модно одетые, увешанные золотыми украшениями, оба выглядели здесь инопланетянами. Наша дружеская беседа тоже казалась какой-то нереальной, фантасмагоричной. За все годы Техого и я ни слова друг другу не сказали. Если я и говорил, Техого в ответ лишь сердито хмыкал. Но сегодня беседа струилась легко и непринужденно. Нить разговора возникла как бы ниоткуда. И сидели мы близко друг к другу, так близко, что становилось жарко. Рэймонд упирался локтем в мое плечо. Несмотря на сумрак, оба друга не снимали темных очков и потому походили на слепцов.
Речь почему-то зашла о том, как мне живется в одной комнате с Лоуренсом. И я неожиданно для себя проболтался, что когда-то хотел занять комнату Техого.
Его улыбающееся лицо застыло, как маска. Я немедленно принялся оправдываться:
— Никаких проблем. Я раздумал. Больше не хочу в ней жить.
— Вы хотите мою комнату?
— Нет, нет. Теперь меня все устраивает. Я один раз спросил у доктора Нгемы, но на том все и кончилось. Никаких проблем. Я всем доволен.
Рэймонд что-то сказал Техого, и оба расхохотались. Рэймонд обратился ко мне:
— Вы хотите его комнату? Вы ждите.
— Нет, нет, я вам уже сказал, мне не нужна его комната.
— Один месяц, два месяц, — сказал Рэймонд. — Вы ждите.
— Вы не поняли… — Но тут до меня дошел смысл сказанного: — А что будет через два месяца?
— У него будет новая работа, — сказал Рэймонд.
— Серьезно?
— Новая работа, — подтвердил Техого. — Хорошая работа.
— Что за работа? — спросил я. — Вы можете мне сказать. Я умею хранить секреты.
— Работа хорошая, но плохая, — сказал Рэймонд. — Такая хорошая-плохая работа.
Техого дружески потрепал меня по плечу:
— Не волнуйтесь. Живите здесь. Берите мою комнату. Потом я приду и отрублю вам голову.
Оба вновь затряслись от хохота. Затем заговорили между собой, перегибаясь через меня, в более серьезном тоне.
— Это разговор-шутка, — сказал Рэймонд.
— Нет никакой работы, — заверил меня Техого. — Все только разговор-шутка.
Не успел я отреагировать, как перед нами возник встревоженный Лоуренс:
— Фрэнк, что-то меня эта музыка смущает. Как вам она, нормально?
— Не волнуйтесь вы так из-за музыки.
Тут вмешался Техого.
— Эта музыка плохая, — сурово объявил он. — У меня есть хорошая. Ждите. Две минуты. Сейчас приду.
И он пошел к себе. В его отсутствие Рэймонд, наваливаясь на меня, нашептывал мне на ухо что-то о девушке Лоуренса. Что именно, мне никак не удавалось расслышать, но тон был добродушный, вкрадчивый, — по-видимому, какие-то остроумные замечания.
Тут вернулся Техого с целой горой кассет без коробок и немедленно уронил их на пол. Ритм изменился — стал более быстрым, энергичным, бездумным. Поразительно, но танцевать пошли все. Все, кроме Лоуренса. Сидя на моей кровати, он смотрел на нас с озадаченным, скорбным видом. Я поманил его, но он покачал головой.
Я сам себе дивился. Последний раз я танцевал, вероятно, на собственной свадьбе. А тут обнаружил, что прыгаю и машу руками в паре с самым неожиданным для меня партнером — Техого. Я едва узнавал в нем того зажатого, сутулого парня, который не столько ходил, сколько волок с места на место свои кости. Техого отлично владел своим телом. Оказался гибким и вертким, но самое удивительное — он был весел. Его ухмыляющееся, потное лицо казалось мне безумным, пока я не увидел в нем, как в зеркале, свое собственное.
В тот вечер с нами что-то случилось. Казалось, мы проломили собственными телами стену, которая обычно преграждала нам путь, не давала пошевелиться. Комната стала как цветок — то распускалась вокруг меня ядовито-пестрым бутоном, то вновь смыкала лепестки. Я был уже не я. Меня прорвало. Мной овладела хмельная раскованность, совершенно чуждая моей натуре. Я словно бы вознесся над своей привычной жизнью, увидел сверху, как она узка и ограниченна. Решил, что никогда не вернусь вниз, к прежнему существованию. Я знал: все мы навеки останемся здесь, на этой высоте, сохраним это умилительно-дружелюбное настроение, которое пролилось на нас, точно божественная благодать.
И тут все потянулись к двери. Кассеты были прослушаны, вино — выпито, Техого с Рэймондом звали меня к Маме Мтембу — еще выпить и потанцевать. Но я осознал: на сегодня с меня хватит. Голова у меня уже ныла. Я встал у двери, учтиво говоря всем «доброй ночи», словно я был хозяином, а они — гостями, которых пригласил я лично.
— Утром увидимся, — сказал я Техого, обнял его, почувствовал, как ходят под моими ладонями его узкие лопатки.
— Помните, — сказал Рэймонд. — Через два месяца вы будете иметь свою комнату.
— Он шутит, — сказал Техого. — Это неправда.
— Я уже не знаю, где правда, где неправда, — сказал я.
Опять хохот, беспричинный, чрезмерный. Затем комната опустела. В тусклом свете лампы я вновь узнал свое жилище, грязное, замусоренное. Из динамиков доносилось тихое потрескивание.
— Пойду отвезу Занеле, — сказал Лоуренс. — Через минутку вернусь.
Занеле, смущенно улыбаясь, засовывала одну из своих косичек за ухо. На меня она не смотрела.
— Возвращайтесь утром.
— О, не могу же я переложить на вас уборку. Это несправедливо.
— Отложим на завтра.
— Нет, нет, я сейчас вернусь.
Когда за ними закрылась дверь, я окинул взглядом мусор, сдвинутую с мест мебель. Ликование стало отступать. Неужели я только что пил и отплясывал, словно юнец, который мне в сыновья годится? Но чувствовать себя молодым было так славно! Зато Лоуренс Уотерс сквозь зыбкий туман моего нынешнего настроения выглядел старым, усталым, побитым жизнью. Почему он не хочет остаться у подруги на ночь?
Он вернулся минут через пятнадцать. Вопреки всем давешним разговорам про необходимость уборки, лишь покосился на разгром в комнате и бухнулся на свою кровать.
— Как, по-вашему, прошло? — спросил он.
— Что именно?
— Вечеринка. Все было нормально? Людям понравилось?
— Наверно, да.
— Правда? А по сравнению с другими вечеринками как?
— Лоуренс, за все годы, пока я здесь работаю, никто ни разу не устраивал вечеринок. Ваша первая.
— Правда? — снова спросил он. На его обеспокоенном лице заиграла слабая улыбка. — Фрэнк, вы были сногсшибательны.
— Это потому, что я пьян.
— Разве?
— Лоуренс, я пьян. Ужас как пьян. Господи ты боже, я уже много лет так себя не чувствовал.
