— Пойду подышу, — сердито сказала она, — не могу больше!
— Он же не велел уходить! — всполошилась Светлана.
— А я что, ухожу, что ли? — возразила Элеонора, выставляя ноги наружу. — Да и нет никого вокруг, сама видишь…
— Да, в самом деле, никого… — задумчиво ответила Светлана и тоже открыла дверцу — со своей стороны. — Правда, подышать надо, а то я совсем уже…
Что — совсем, она не сказала, но Элеоноре было достаточно и беглого взгляда, чтобы увидеть, что Светлана держится только на нервах, и тех осталось немного.
— Да что мы, в конце концов, — чуть не обозлилась она, — сидим, как привязанные?! Ну кому мы тут нужны, сама подумай? Зато проведем… рекогносцировку, вот, — Элеонора не без труда произнесла это слово.
— А что это? — насторожилась Светлана.
— Потом скажу, — отмахнулась подруга.
Светлана спорить и выяснять не стала, а просто вышла из машины и облегченно вздохнула, распрямляя затекшую в непрерывном ожидании спину.
Они по-прежнему неотрывно наблюдали за подъездом и как-то, видимо, невольно, не сговариваясь, — это точно, — медленно отправились к нему. Такое бывает. Когда идешь навстречу тому, кого давно ожидаешь, то думаешь, что поневоле ускоришь его появление. Это чисто машинальное. Тем более что и машина-то — вон, в десяти шагах сзади, а вокруг ни одного подозрительного человека. Не станешь ведь подозревать в попытке угона машины вон ту бабушку, что сидит на лавочке слева, под сенью кустов? И это ее внук, наверное, играет в песочнице. Элеонора посмотрела и отвернулась, ее все больше притягивал тот подъезд. Как, впрочем, и Светлану.
Женщины неторопливо, сдерживая свое естественное волнение, прошлись до подъезда, постояли и так же медленно отправились обратно, оглядываясь, словно боясь пропустить Антона. Вернулись к машине. Но снова забираться в душную тесноту — это при Элкиных-то замечательных габаритах, — не хотелось. И они неспешным, почти прогулочным шагом, отправились обратно, к подъезду.
Озабоченные женщины не обращали внимания ни на что постороннее. То есть, они фактически точно выполняли команду Плетнева — за одним, малым исключением: не сидели в машине, а прогуливались туда и обратно. И в данный момент шли туда, в сторону подъезда, наблюдая исключительно за ним. С машиной, по их мнению, ничего не могло произойти…
Позади «тойоты» как-то совсем незаметно возник серый тощий мужчина с плешивой головой. Он беспечной, развалистой походкой шел по тротуару мимо Плетневской машины, но, подойдя к ней вплотную, замедлил шаг и вдруг быстро открыл правую дверь и нырнул в салон, на переднее сиденье. Дверь захлопывать не стал, лишь прикрыл за собой. А короткое время спустя так же быстро и ловко он выскользнул из машины, опять-таки не хлопая дверцей, и пошел дальше, по направлению к прогуливающимся женщинам, которые собирались уже поворачивать обратно. Проходя мимо них, он даже слегка склонил голову и, бросив неразборчивое «здрассьте», взялся за ручку двери подъезда. Набирать цифры дверного кода ему нужды не было, маленький обломок кирпича, которым мальчишки, вероятно, пользовались для той же цели, аккуратно лежал в углу металлического косяка, не позволяя двери закрыться до конца. Со стороны небольшая щель была практически незаметна, зато она избавляла от хлопот.
Оглянувшись на уходящих женщин, серый мужчина удовлетворенно хмыкнул и исчез в подъезде…
Глава седьмая
ПЕРВЫЕ ХОДЫ
— Хелло, Алекс! — «грохотал» Питер Реддвей. — Я рад слышать твой живой голос! Вот, кстати, что такое «вертеть углы»? Это не связано с приготовлением пирогов?
Турецкий ухмыльнулся: старина Пит верен себе.
— А у тебя что, беда какая? Майданник на хапок взял? — небрежно спросил он и замер в ожидании ответа.
— Алекс… — после длительной паузы прорезался бас Питера. — Я глубоко уважаю твои лингвистические познания, но… однако…
Дальше он мог не говорить, Турецкий хохотал.
— Старина, все сказанное — проще пареной репы…
— О! — воскликнул тот. — Подожди, опять не торопись… Пареная репа… проще… Это как? — Он, очевидно, записывал новое выражение в свою книжечку.
— Тогда сначала, Пит, — Турецкий отсмеялся. — Вертеть углы — это значит, воровать чемоданы. На фене. А феня — это воровской жаргон. Я тебе когда-то книжечку такую подарил. Вот я и предположил, что у тебя какой-то вор в поезде украл чемодан. Или не было?
— Конечно, нет! Какой поезд? Я в последний раз ездил поездом, когда между нами была холодная война. Нет, я русского писателя читал… И не понял, хм… Ну, а репа?
— Это такой овощ, вроде большой желтой редиски. А выражение означает пустяк, — нечего делать, не о чем и говорить. Для любителя много и вкусно поесть это пустяк, не аппетитно. Едят для похудения.
— Боже избавь! Но — любопытно. И твой звонок, можно понимать, как простое дружеское пожелание узнать о здоровье старины Пита? Отвечаю: проще пареной репы. У тебя больше ничего нет? По моему вкусу?
— Есть, старина, мне твоя подсказка нужна, я одну девушку ищу.
— Я ее разве знаю?
— Еще как! Очень красивая и очень умная.
— Так бывает? — серьезно спросил Реддвей.
— Наша студентка, Пит! Первый выпуск, мы ее Машкой звали…
— А-а-а!.. — почти взвыл Реддвей. — Так это же Марго?! Она теперь очень большой человек, Алекс! Ты к ней на этой… Один момент! Сейчас, я должен посмотреть… — Он, видимо, листал свою записную книжку. — Вот, нашел! На козе не приедешь! (9)
— Да? Ишь, ты… И чем же она у нас занимается? Она, вообще-то, достижима по нашим каналам?
— Она для меня всегда достижима, — значительно и со вкусом произнес Питер. Это он, определенно, набивал себе цену. — Она — личный советник французского президента по вопросам культуры и образования.
— Быть того не может! — воскликнул Турецкий. — Так это ж в самую точку, Пит! Давай скорее ее координаты! Как с ней связаться, старина?
— Как связаться? — с задумчивой значительностью заговорил Реддвей. — Знаешь ли, Алекс, я должен обдумать, как тебе правильно посоветовать…
Вот это да! Кажется, Питера начинает заносить! Ну, жирный негодяй! Нет, немедленно — на грешную землю! Немедленно!
— Так это же превосходно! Значит, все мои надежды теперь только на тебя? А я уж подумывал было, стоит ли, вообще, говорить с тобой по моему делу? Ну, что, мол, сегодня может старина Пит? Правда? А вот когда-то… О-о-о! Президенты великих государств вежливо склоняли головы при встрече…
Турецкий привирал: никакие президенты ничего перед Реддвеем не склоняли, но, что уважали его — это точно. Однако даже такая примитивная лесть отставному генералу все равно была приятна. И, следовательно, одно вытекало из другого: теперь, воздав должное, можно было просить, чего надо.
— Да, было… было… — с достоинством подтвердил Питер.
«Все стареем», — подумал Турецкий.
— Тогда послушай меня, старина, — сказал он, — я по-телеграфному кратко постараюсь изложить тебе суть моего дела, а потом ты сам подумай и сделай вывод: стоит ли мне обращаться с такой просьбой к нашей Маргаритке. К слову, как она сейчас выглядит?
— Давай, я тебе сначала послушаю, — важно ответил Питер.
— Ну, валяй, — кинул Турецкий и спохватился: Питер мог прицепиться к любому, непонятному ему слову или выражению, и тогда весь разговор превратится в сплошной обмен лингвистическими хохмами и изыскам.
И Александр Борисович начал в темпе излагать краткую историю приглашения десятиклассницы Люси Махоткиной во французский колледж, а также — что из этого вышло. К чести Питера, он ни разу не перебил Алекса и не задал ни одного наводящего вопроса. Более того, можно было подумать, что ему, в принципе, безразлична причина, по которой высококлассный следователь Турецкий вдруг с жаром взялся за решение какой-то пустяковой проблемки, вроде той самой пареной репы, и собирается привлечь в качестве помощников чуть ли не самого президента Франции… Так, во всяком случае, могло выглядеть дело в пересказе Турецкого. Но когда рассказ был окончен, Питер позволил себе, наконец, задать и встречный вопрос:
— Алекс, я понял тебя, что ты хочешь обратиться за поддержкой прямо к их президенту? К Николя Саркази? Минуя при этом — тут я не могу не согласиться с тобой — действительно никому не нужных чиновников от образования, да? Которые обожают изображать свои ведомства в виде длинной и неприступной линии Мажино? Я думаю, это было бы очень большой ошибкой с твоей стороны. Если тебя интересует мое собственное мнение.
— Неужели ты именно так понял меня? — опешил Турецкий. — И в мыслях не имел! Я хочу попросить Марго о личном одолжении. Помочь мне каким-то образом связаться с конкретными людьми из приглашающей стороны, чтобы объяснить им всю абсурдность ситуации, в которой оказалась талантливая девочка исключительно по причине российского чиновничьего маразма. Они же этого не знают! Им врут, что она чуть ли не смертельно больна! А на самом деле пытаются воткнуть на это место, предназначенное французами для нее, своего, удобного и нужного им человечка, сынка совершенно охамевшего от вседозволенности богатого российского нувориша. Эти ж наивные французы способны легко клюнуть на элементарную фальшивку!
