Интересно, что радикализм римских евреев породил по контрасту в самых просвещенных и светских умах внутри общины насмешки и нетерпимость. Лео являлся воплощением духа сарказма, а Рахиль по-своему толковала роль возрожденной римской общины. И это стало предметом споров супругов Понтекорво.
Рахиль, казалось, делала все, чтобы усложнить жизнь семейства, выкапывая традиции, которые, в сущности, имели к ним такое же отношение, как белые одежды, которые носили римские матроны времен Августа. Лео в свою очередь вел счет всем просвещенным евреям в мире, которые достигли значительных успехов в кино, литературе, музыке, медицине, физике и прочая, забывая о том, что многие из них не имеют никакого отношения к римским евреям. К тому же он был склонен переоценивать и свои профессиональные достижения, чтобы почувствовать себя частью того славного списка. На первый взгляд перебранки между Лео и Рахилью касались только особого образа жизни евреев, в действительности же они маскировали истинные причины подобной агрессии: иначе говоря, принадлежность различным и в какой-то мере противостоящим друг другу сословиям. В целом религиозные разногласия были только прикрытием, эдакой жестяной крышкой, которой желали закрыть кипящий котел классовой борьбы. В их отношениях достаточно было знать только это. Классовое различие объясняло все. Объясняло, например, почему отец Рахили отравил столькими запретами жизнь двадцатичетырехлетней дочери, чтобы она в одном шаге от получения диплома по медицине прекратила вдруг учиться из-за этого щеголя, своего профессора.
Тот Лео Понтекорво, будучи тогда еще только ассистентом, завоевал ее, приобщив к другой вселенной, жизнь которой состояла из удовольствий, которые девушка, воспитанная в строгости отцом и набравшаяся романтических бредней из голливудских комедий, не могла себе даже представить. Принадлежность к разным мирам объясняла также жестокую нетерпимость по другую сторону баррикады: мать Лео, придумав в качестве предлога недавнюю смерть мужа одной своей дорогой подруги, появилась в храме на ненавистной свадьбе «своего мальчика и дочери уличного торговца шинами», облачившись в траур.
Прозвищем «дочь уличного торговца» Рахиль была обязана профессии отца — типичного представителя категории «рыночных евреев», столь презираемых состоятельными соплеменниками: его экономическое процветание началось в послевоенное время, когда он со своим не менее предприимчивым братом приобрел оборудование для ремонта шин грузовых прицепов. В то время массовой автомобилизации Чезаре Спиццикино арендовал небольшой участок в Тибуртине, неподалеку от Пирелли, и основал свою маленькую фирмочку, которая постепенно превратилась в одно из самых процветающих предприятий в округе. По мере того как кошелек синьора Спиццикино раздувался и росло его благосостояние, его желание каким-то образом забыть свое жалкое происхождение становилось все острее. Именно это внушило ему мысль возложить на своих дочерей обязанность, столь дорогую всем выскочкам мира, завоевать общественное положение и уважение через образование и воспитание. Сестры стали первыми в семье, кто получил высшее образование: фармацевтическое — покойная Стелла, медицинское — Рахиль. Это завоевание переполняло гордостью массивную фигуру синьора Спиццикино, а на его глаза наворачивались слезы.
Совсем иначе дела обстояли в семье Понтекорво. Медики в четвертом поколении, помимо способности быстро усваивать профессиональные навыки, отличались умеренным добродушием, которое можно было бы назвать снисходительностью, если не небрежностью.
Объяснить и понять тот факт, что эти два абсолютно противоположных мира — до сих пор соединенные в одно целое браком, который упорно держался благодаря сильнейшему чувству, — находили самые глупые предлоги для стычек, было несложно. Что бы там ни думали некоторые просвещенные люди, конфликты всегда неприятны, но ничто так не ободряет, как борьба с тем, чего ты не способен понять. Любить друг друга, не понимая, было судьбой и тайной Лео и Рахили и многих счастливых пар их поколения, напоминающих несмешивающиеся вещества.
Как раз осенью перед их последним Рождеством в Швейцарии спокойствие супругов Понтекорво подверглось опасности из-за случая, вошедшего в историю под названием «кризис Сигонеллы».
Это случилось во времена Беттино Кракси, когда в ночь с 10 на 11 октября карабинеры хотели арестовать группу палестинских террористов рядом с американской базой. Местом действия этой международной психологической драмы стала взлетная полоса в военном аэропорту Сигонеллы. На этой заасфальтированной дорожке, обдуваемой свежим ночным ветерком, итальянские и американские солдаты едва не перестреляли друг друга из-за лакомого куска. Террористы захватили итальянский круизный корабль «Ахилл Лауро» и убили одного из заложников, коим оказался американский еврей Леон Клингхоффер. Ясно, что для американцев поймать убийцу их соотечественника имело символическое и практическое значение. Кроме того, американцы должны были показать, кто является хозяином территории. В конце концов итальянские военные, не прибегая к оружию, но благодаря националистической гордости и международному праву одержали победу над своими соперниками, подобно Давиду над Голиафом. Это сильно возмутило Рахиль и преисполнило патриотической гордостью Лео. Этот дипломатический конфликт между Италией и Америкой нашел живейший отклик в доме Понтекорво. Кризис в Сигонелле как будто вобрал в себя все мотивы разногласий, изначально существовавшие между двумя супругами. Начиная с политической и чисто человеческой оценки личности Кракси и заканчивая традиционными проблемами семитизма и антисемитизма — в этих спорах Лео и Рахиль никак не могли найти компромисс.
Рахили показалось символичным, что этот политикан, столь обожаемый Лео, запятнал себя причастностью к преступлению, которое для нее было самым ужасным, — антисемитизму. С другой стороны, для такого человека, как Лео Понтекорво, который всегда носил в кармане партбилет социалиста и который пусть даже ни разу не посетил ни одного партсобрания, но с преданностью футбольного болельщика следил за всеми перипетиями любимой партии, наблюдать за выступлением Беттино Кракси на взлетной полосе Сигонеллы было настоящим праздником.
Вот он, тип социалиста у власти, социалиста, умеющего убедить в своей правоте, современного социалиста, желающего внести передовые преобразования в левое движение, социалиста, ненавидящего коммунистов и ненавидимого ими, социалиста, которого все уважают и боятся, и именно благодаря этому уважению и страху он сможет выстоять против жалких нападок конформистов… И наконец, это тот социалист, который сумеет утереть нос зарвавшимся американцам, не позволит этим ковбоям Рональда Рейгана сесть себе на шею. Действительно, было от чего прийти в экстаз. Как видите, любовь Лео к Кракси была одним из наиболее ярких проявлений его доходящего до шивинизма пристрастия ко всему заграничному. Обожание, которое Лео испытывал к Кракси, было столь же сильно, как чувства, которые Рахиль питала по отношению к евреям. Вот почему случай в Сигонелле вызвал столь отчаянное противостояние в доме Понтекорво.
Основная стычка произошла в любимом месте обоих супругов. Как всегда вечером, Лео принял душ и брился перед зеркалом, запотевшим от пара. В это время Рахиль в своем маленьком будуаре выбирала, как обычно, дотошно платья, которые она наденет на следующий день. В конце диалога оба оказались лицом друг к другу в спальне: он с воспаленной после бритья шеей, она в ночной рубашке, сжимая в руке платья:
«При чем здесь антисемитизм? Вы вечно делите мир на евреев и не евреев!»
«Почему ты так говоришь, будто тебя это не касается! Представь, что на месте несчастного еврея оказалась бы и красивая девушка-католичка… не знаю, из Катании, твой герой, твой кондотьер, проявил ту же уступчивость по отношению к этим убийцам?»
«Какая еще уступчивость? О какой уступчивости, черт возьми, ты говоришь?! Я не вижу здесь никакой уступчивости! Напротив, я увидел в этом случае настоящую твердость главы правительства, который устал быть мальчиком на побегушках у американцев!»
«У тех самых американцев, которые помешали нацистам завершить их грязные делишки! Ты об этих американцах говоришь? Да что ты об этом знаешь? Что вы вообще обо всем этом знаете, проведя военные годы в горах, играя в бридж среди коров?»
«Я должен стыдиться… Ты мне это хочешь поставить в вину?»
«Я только хочу сказать, что мы говорим об американцах, которые нас освободили, которые нас спасли!» (Здесь голос Рахили впервые дрогнул.)
«И сколько мы еще должны оплачивать счет? „Ахилл Лауро“ — итальянская территория. Равно как и аэропорт, в котором эти мерзавцы, как всегда, хотели навести свои порядки. Почему я не могу порадоваться тому факту, что на их пути наконец-то встал ответственный правитель? Настоящий мужик, которого не так просто запугать. Который умеет держать себя с фашистами!»
