Это была главная политическая ошибка. Подписывая договор, мы обрекали себя на его выполнение. По моему мнению, величайшая политическая ложь, отравлявшая Европу более двадцати лет, началась в день подписания Версальского мирного договора.
Споря с правительством, Брокдорф настаивал на отказе от подписания договора, хотя полностью сознавал последствия подобного шага для Германии. Фельдмаршал фон Гинденбург, проконсультировавшись по поводу возможности военного сопротивления, заявил, что подобное сопротивление на Западе было бы бесполезным, учитывая превосходство врагов. Однако он прибавил: «Мой долг, как солдата, предпочесть смерть позорному миру». Брокдорф советовал позволить союзникам вторгнуться в Германию и тем самым возложить на них ответственность за военные действия против народа, который не может себя защитить. Он предусмотрел перспективы иностранного господства, оккупации, голода…
«Можем ли мы сейчас требовать подобных жертв от немецкого народа? – обратился он к немецкому канцлеру Фридриху Эберту и гордо добавил: – Полагаю, что должны, ибо это последние жертвы, коих война требует от нашего народа».
Эберт хорошо понимал сложившуюся в стране ситуацию. Он знал, что отказ, требуемый Брокдорфом, может привести к революции. Он боялся привести Германию к коммунизму и анархии. По моему мнению, Эберт преувеличивал опасность, что позже, во время оккупации Рура, подтвердило потрясающее поведение всего населения.
В трогательном письме, адресованном канцлеру-социалисту, Брокдорф все же признал мотивы Эберта весьма убедительными. «Однако, – добавил он, – если положение дел действительно таково, я не могу проводить внешнюю политику, которую намеревался проводить». И он подал в отставку.
Дилемма, подкараулившая немецких лидеров, была трагической. Они знали, что одобрение договора в предложенной форме представляло обман союзных держав и обман немецкого народа, поскольку договор был невыполним. С другой стороны, отказаться от подписания договора значило обречь страну на немедленную иностранную оккупацию и революционный переворот. В ноябре 1918 года Эберт заявил: «Я ненавижу революцию так же, как ненавижу грех». Он решил подписать договор. Его поддержал лидер партии «Центр» Маттиас Эрцбергер, по своему политическому темпераменту склонный к компромиссу и тайным интригам. Он никогда ничего не считал окончательным; по его мнению, для изменения хода событий и исправления ситуации необходимы лишь терпение и ловкость.
Для нас с отцом отказ подписать договор повлек бы за собой самые мрачные последствия, так как рейнско-вестфальская промышленность первой почувствовала бы железную хватку союзных держав. Это стало очевидным несколько лет спустя, когда Пуанкаре отдал приказ оккупировать Рур. Враждебное иностранное давление спровоцировало неожиданный всплеск патриотизма. Может быть, это все равно произошло бы. Как бы то ни было, мы с отцом освободились от абсолютно невыполнимых обязательств. Именно в тот момент мы порвали с Эрцбергером, несмотря на тесную дружбу, связывавшую его с моим отцом. Мы вышли из партии, которой традиционно принадлежала наша семья и членом которой мой отец был с самого ее основания, – партии «Центр».
Экстремистские бури 1918 и 1919 годов грозили уничтожить Германию в огне и крови. Подписание унизительного договора приговорило целую нацию к некоему экономическому рабству, которое – кроме всего прочего – предназначено было оскорбить немецкий народ и заставить его признать свою вину. Капитуляцию, навязанную так называемым «военным преступникам», все ветераны войны восприняли как возмутительную и оскорбительную. Угроза революции и унижение Версальского договора вызвали взрыв националистических и антисемитских настроений по всей Германии.
Для предотвращения беспорядков повсеместно формировались группы под командованием бывших армейских офицеров, получившие название «добровольческие корпуса» («фрайкоры»). Правительство относилось к ним весьма терпимо, ибо члены правительства – социалисты, и особенно военный министр Густав Носке[8], были убеждены в необходимости создания прочного барьера наступлению анархии ради возрождения страны. Сам Эберт, которому впоследствии предстояло стать президентом республиканской Германии, вовсе не был экстремистом. В те трудные годы именно благодаря его личному влиянию и абсолютной гармонии его отношений с фельдмаршалом фон Гинденбургом (его возможным преемником на посту президента) армия смогла внести свой вклад в восстановление дисциплины и ощущение порядка в Германии.
Именно военные и консервативные круги Германии совершили первый военный переворот в 1920 году. Даже во время подписания Версальского мирного договора, в июне 1919 года, группа офицеров хотела установить военную диктатуру и обращалась к своему шефу Густаву Носке, министру обороны, социалисту. Мартовский переворот 1920 года фактически был возрождением этого проекта. Только на этот раз генералы хотели полностью избавиться от радикализма левого крыла: они оттеснили Носке, освободив место доктору Вольфгангу Каппу, чиновнику-консерватору из Восточной Пруссии, основателю партии «Фатерланд» (отечество), в военное время возражавшему против мирного решения, за которое рейхстаг проголосовал в 1917 году.
Новый проект был поддержан генералом Людендорфом. Война доказала, что этот генерал – великий солдат, но ему всегда недоставало политического чутья. Величайшей ошибкой его карьеры была просьба освободить его от командования осенью 1918 года. Я убежден в том, что если бы он остался на своем посту, то сумел бы предотвратить отречение кайзера и его побег в Нидерланды. В этом случае история послевоенной Германии была бы совершенно иной.
Переворот 1920 года, впоследствии названный Капповским путчем, был в политическом отношении плохо подготовлен. Единственной подлинной поддержкой заговорщиков была лишь бригада морской пехоты капитана Эрхардта и несколько других военных частей. Однако армию в целом убедить не удалось. Тем не менее путчистам удалось захватить Берлин и расположенные в городе правительственные учреждения, после чего правительство объявило всеобщую забастовку.
В промышленном регионе последствием сей неуклюжей попытки контрреволюции стал новый подъем революционного движения. В Эссене, Дуйсбурге, Дюссельдорфе и Мюльхайме революционные комитеты, напоминающие советы рабочих и солдат 1918 года, под предлогом объявленной правительством Эберта всеобщей забастовки захватили политическую власть. Ситуация еще более обострилась, когда рабочие узнали о том, что генерал Ваттер, командовавший рейхсвером в Мюнстере и сочувствовавший берлинским контрреволюционерам, готовится войти в Рур. Рабочие немедленно организовали милицию, большую часть которой вооружили сохранившимися с послевоенного времени винтовками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
