Таллок скрылась в дверях собора. Я встала, поблагодарила обоих операторов и вышла из комнаты.
А если Джосбери поднатужится, то узнает и следующее: родилась я в Шропшире, отца не знала, воспитывали нас с братом бабушка и дедушка, а иной раз, когда наша несовершеннолетняя мать-наркоманка не справлялась с родительскими обязанностями, нас отправляли и в приют. После того как бабушка с дедушкой умерли, у меня начались проблемы с наркотиками, и я несколько лет бродяжничала и жила где придется. Возможно, ему будет небезынтересен и тот факт, что брат мой живет в Канаде и мы с ним уже несколько лет не разговаривали.
Вот, кажется, и все. Надеюсь, что все.
25
В соборе уже готовились к закрытию. Пожилой дьячок, растопырив пальцы, показал обе кисти, прежде чем улыбнуться и пустить меня внутрь: мне дали десять минут.
Таллок сидела прямо перед алтарем, уставившись невидящим взглядом в громадный витраж по центру. Мои шаги она, должно быть, услышала, но оставалась неподвижной, как иконы на стенах. Я хотела было уйти, но передумала и тихо окликнула:
— Мэм…
Она вздрогнула, будто ее разбудили.
— Что ты здесь делаешь?
Хороший вопрос.
— Извините. Я просто увидела, как вы вошли, и… — Я замолчала, так как и сама не знала, зачем пошла следом.
— И тебе стало интересно, почему я торчу в церкви, а не патрулирую улицы? — Она снова отвернулась к витражу. — Громкий вышел бы заголовок, правда? «Следователь молится, пока маньяк наносит новый удар».
Я не смогла ответить: слишком уж ее слова походили на мои мысли.
— Ты опоздала к вечерне, — сказала она немного погодя.
— Да я не то чтобы воцерковленная.
— Я тоже раньше не была. А сейчас все готова отдать, лишь бы убедиться, что там, наверху, кто-то таки есть. Что все это не просто так.
Я об этом никогда не задумывалась и не хотела начинать сейчас.
Таллок привстала и отодвинулась, не оставляя мне выбора. Пришлось присесть рядом. И ждать.
— Я знаю, что это ты была в туалете пару дней назад, — тихо сказала она.
— Простите, я не хотела лезть не в свои дела.
Ответа не последовало. Я легонько покачала носком подушечку для коленопреклонения, висевшую на крючке.
— Я подумала, может, вы съели что-то…
И замолчала. На самом-то деле ни о чем таком я не подумала, а эту женщину на мякине не проведешь.
— Да что бы я ни ела, результат один и тот же. Я не могу есть, Лэйси.
Я отвела взгляд. С моей фигурой в общество по борьбе с ожирением и на порог бы не пустили, но по сравнению с Таллок я казалась толстухой.
— У меня еще в школе началось расстройство питания. Я думала, что уже прошло, но не тут-то было. Я сблевываю все, что глотаю. Живу на одном обезжиренном молоке, апельсиновом соке и витаминах.
Я еще раз ткнула ногой подушечку. Зря я вообще потащилась в эту комнату с экранами… Таллок посмотрела на качавшуюся подушечку, потом снова на витраж.
— Знаешь, зачем я сюда пришла? — спросила она. — Чтобы составить текст прошения о переводе.
Прошение о переводе означало добровольное отстранение от расследования. Прошение о передислокации означало конец карьеры в органах.
— Пока что неплохо получается, — продолжила она как ни в чем не бывало, словно мы обсуждали вчерашние сериалы. — Скромно, но без пресмыкательства. В таком, знаешь, слегка извиняющемся тоне, иначе нельзя.
Мне нечего было на это сказать.
— Все друзья — прямо скажем, немногочисленные, — умоляли меня отказаться от этого повышения.
Нужно было ехать домой. Мне такое не под силу. К тому же в ноге проснулся настоящий нервный тик. Если я не встану и не уйду сию же минуту, бедная подушечка для коленопреклонения в любой момент может улететь к чертовой матери.
— Мне говорили, что я не готова. Что нужно повременить. — Она посмотрела на меня. — Но скажи, Лэйси, разве часто подворачивается такой шанс? Следующего пришлось бы ждать лет пять. — Она снова отвернулась и тяжело вздохнула. — И мне казалось, что Лондон — это так далеко…
— От Шотландии? — рискнула я.
Голова Таллок непроизвольно, по-змеиному дернулась в мою сторону, но тут же развернулась обратно к витражу.
— А что ты знаешь о Шотландии?
— Ничего, — честно сказала я. — Ну, почти ничего. Знаю только, что у вас там было какое-то громкое дело.
Таллок молчала.
— Не только громкое, но и страшное. Очень страшное. Не все шрамы затягиваются.
Когда я снова на нее посмотрела, она уже зажмурилась и тянула рукава пиджака, словно норовила спрятать запястья. Почувствовав на себе мой взгляд, она открыла глаза.
— Я так рассудила: ну что уж такого ужасного может случиться в южном Лондоне? Какая-нибудь мелкая поножовщина. Домашняя ссора с мордобоем. С этим я бы справилась. А вот к такомуоказалась не готова.
— Ничего такогопока не случилось, — поправила я. В голосе у меня уверенности было куда больше, чем в душе. — Такоееще не произошло. Одно убийство, только и всего.
На сей раз она не отвернулась. По ее переносице и щекам, что нетипично для женщин с ее цветом кожи, были рассыпаны мелкие веснушки.
По проходу, мимо массивных арок светлого камня, расставленных вдоль нефа, уже брел дьячок, которого я встретила у входа.
Таллок не сводила с меня глаз.
— Полицейских, искавших Джека-потрошителя, буквально распяли. И с тех пор их репутация нисколько не улучшилась. Чарльзу Уоррену даже пришлось уйти в отставку. Я своей отставки ждать не намерена. Понимаешь, Лэйси, я не смогу жить с пятью трупами на совести. Просто не смогу.
Что ж, ее можно было понять. Те несколько часов, когда я считала, что виновна в смерти Джеральдины Джонс, были не самыми приятными в моей жизни. Я также понимала: если убийства будут продолжаться, а преступника не поймают, Таллок возьмет всю ответственность на себя.
— Можно задать вам вопрос?
Если уж она, будучи старше по званию, доверилась мне, то почему бы и мне не высказаться на этот счет?
Она едва заметно пожала плечами. Я расценила этот жест как утвердительный ответ.
— Сколько вы пока что допустили ошибок?
Между ее бровями идеальной формы пролегла морщина.
— Я не…
— Если бы была возможность начать расследование заново, что бы вы изменили?
Она затрясла головой, давая понять, что не согласна на такие правила игры.
— Если бы расследованием занимался более опытный человек, не отягощенный проблемами личного плана, что бы он сделал иначе?
Мы обе смотрели на алтарь, над которым тянулся двойной ряд статуй. Еще выше изгибались дугами три окна в витражах.
— Вы все сделали правильно, — сказала я. — Никому и в голову не придет вас в чем-то упрекать. А что будет дальше — этого уж нам знать не дано. На вашем месте я бы подождала еще хоть сутки.
Таллок уперлась локтями в колени и положила голову в ковш ладоней.
— Как ты думаешь, почему я тебе об этом рассказала?
Да черт тебя разберет!
— Наверное, я просто попалась под руку.
— Я сделала это, чтобы мне пришлось уйти. Рассказав тебе о своих планах, я как будто уже осуществила их. Теперь я не могу вести это дело. Потому что хотя бы один человек в моей команде знает, как я себя чувствую.
— Значит, нам повезло, что я не из вашей команды. — Я откинулась на спинку скамьи, прекрасно понимая, что веду себя развязно. — Вы же сами не раз это подчеркивали.
Она, кажется, хихикнула. Или всхлипнула. Сложно было понять.
— Ты напоминаешь мне одного человека.
— Это хорошо или плохо?
Дьячок прохаживался поблизости от нас и, поймав мой взгляд, указал пальцем на левое запястье.
— Извините, нам пора закрываться.
Мы встали почти одновременно и прошлись до противоположного конца здания. В пустом соборе шаги буквально грохотали.
— В общем-то, хорошо. Это была моя близкая подруга. Но она была девушка, скажем так, неусидчивая. Вечно куда-то встревала. И не понимала, что если будешь высовываться, то рано или поздно тебе попадет. У тебя, видимо, та же проблема.
