– Конечно, насколько мне известно, – медленно произнес коронер, – в то время вы читали, сидя в саду на скамейке, возле большого окна будуара. Это правда?
А вот это уже новость! Я искоса глянул на Пуаро, предполагая, что он также впервые услышал об этом.
После секундной паузы, просто легкой нерешительности, она ответила:
– Да, вы правы.
– И окно было, очевидно, открыто, не так ли?
– Очевидно, – согласилась она, заметно побледнев.
– Тогда вы не могли не услышать доносившиеся из будуара голоса, тем более что разговор там шел на повышенных тонах.
– Да, возможно, я что-то слышала.
– Не могли бы вы рассказать нам, из-за чего произошла ссора?
– На самом деле я не помню, чтобы слышала что-то конкретное.
– Вы подразумеваете, что не слышали голоса?
– О нет, голоса я слышала, но не прислушивалась к тому, о чем они говорили. – На ее бледной щеке проступило розовое пятно. – Видите ли, я не имею привычки подслушивать конфиденциальные разговоры.
– Так вы ничего не помните? – настойчиво уточнил коронер. – Решительно ничего, миссис Кавендиш? Ни одного слова или фразы, по которым вы поняли, что разговор был именно конфиденциальный?
Она помедлила, казалось, вспоминая что-то, и внешне оставаясь спокойной, как всегда.
– Нет, я припоминаю… Миссис Инглторп говорила что-то… не помню, что именно… о скандале между супругами.
– Вот как! – Коронер удовлетворенно откинулся на спинку стула. – Ваши показания соответствуют тому, что слышала Доркас. Но, простите меня, миссис Кавендиш, осознав, что там ведется частный разговор, вы ведь не ушли из сада. Вы по-прежнему оставались на скамейке?
Мэри устремила взгляд в потолок, и я заметил, как сверкнули ее ореховые глаза. У меня появилось четкое ощущение, что она готова разорвать на куски адвокатишку за его инсинуации, но ответ ее прозвучал вполне спокойно:
– Верно. Там очень удобная скамейка. Но все мое внимание сосредоточилось на книге.
– И это все, что вы можете сказать нам?
– Да, больше мне ничего не известно.
Мэри позволили вернуться на свое место в зале, хотя я сомневался, что коронера удовлетворили результаты ее допроса. По-моему, он подозревал, что миссис Кавендиш предпочла умолчать о подробностях ссоры.
Затем на свидетельское место пригласили Эми Хилл, продавщицу, и та засвидетельствовала, что семнадцатого июля днем примерно в половине пятого продала бланк для завещания Уильяму Эрлу, помощнику садовника из поместья Стайлз-корт.
После нее выступали Уильям Эрл и Мэннинг, подтвердившие, что поставили подписи под каким-то документом. Мэннингу запомнилось, что подписание завещания произошло примерно в половине пятого, а по мнению Уильяма – немного раньше.
Далее очередь дошла до Синтии Мэрдок. Она, однако, мало что могла сказать, поскольку узнала о трагедии только после того, как ее разбудила миссис Кавендиш.
– Неужели вы не слышали, как перевернулся столик?
– Нет. Я очень крепко спала.
– Чем чище совесть, тем здоровей сон, – с улыбкой заметил коронер. – Благодарю вас, мисс Мэрдок, можете быть свободны… Мисс Говард!
Та предъявила письмо, написанное ей миссис Инглторп вечером семнадцатого июля. Мы с Пуаро, разумеется, уже читали его. Оно ничего не добавляло к нашему пониманию причин трагедии.
К делу приложили следующую копию, означив ее как «написанная от руки записка»:
[27]
Копию передали в руки присяжных, и они внимательно прочитали ее.
– Боюсь, это не особенно нам поможет, – вздохнув, признал коронер. – В записке ни слова не сказано о событиях того злосчастного дня.
– Для меня дело ясно как день, – заявила мисс Говард в своей отрывистой лаконичной манере. – Оно достаточно явно показывает, что как раз перед смертью миссис Инглторп поняла, как жестоко ее обманывали!
– Но по содержанию записки этого не скажешь, – возразил коронер.
– Верно, потому что Эмили терпеть не могла признавать свои ошибки. Но я‑то успела отлично узнать ее. Она захотела, чтобы я вернулась, но не собиралась признавать, что я оказалась права. Предпочла уклониться. Такая слабость свойственна большинству людей. Сама-то я от нее не страдаю.
Мистер Уэллс вяло улыбнулся. Такие же улыбки, как я заметил, мелькнули на губах нескольких присяжных. Очевидно, мисс Говард завоевала в этом местечке своеобразную репутацию.
– И вообще, все ваше шутовское дознание – пустая трата времени, – продолжила эта дама, смерив присяжных пренебрежительным взглядом. – Одна бесплодная говорильня! Хотя всем нам отлично известно, что…
– Благодарю вас, мисс Говард, – быстро прервал ее коронер, мучительно опасаясь ее опрометчивого обвинения, – и прошу вас вернуться на свое место.
Я услышал, как он с облегчением вздохнул, когда она подчинилась.
Следующее выступление стало сенсацией дня. Коронер вызвал Альберта Мэйса, помощника аптекаря.
Им оказался наш знакомый испуганный юноша с бледным лицом. В ответ на вопрос коронера он сообщил, что является квалифицированным фармацевтом, но поступил на службу в местную аптеку совсем недавно, поскольку прежнего помощника призвали в армию.
Покончив с формальностями, коронер перешел к делу.
– Скажите, мистер Мэйс, вы продавали недавно стрихнин какому-либо не имеющему специального предписания лицу?
– Да, сэр.
– Когда это было?
– В прошедший понедельник вечером.
– В понедельник? А не во вторник?
– Нет, сэр, именно в понедельник, шестнадцатого числа.
– Можете ли сказать нам, кому продали его?
В тот момент вы могли бы услышать, как по залу пролетает муха.
– Да, сэр. Мистеру Инглторпу.
Все головы одновременно повернулись к невозмутимому Альфреду, сидевшему в напряженной позе. Тот слегка вздрогнул, услышав осуждающие слова молодого фармацевта. Мне даже показалось, что он готов вскочить со стула, но ничего подобного не произошло; лишь на лице его проявилось замечательно разыгранное выражение нарастающего изумления.
– Вы уверены в своих показаниях? – строго спросил коронер.
– Совершенно уверен, сэр.
– Так у вас вошло в привычку продавать стрихнин из-под прилавка кому попало?
Несчастный фармацевт съежился под грозным взглядом коронера.
– О, нет, сэр… Ей-богу, нет. Но, зная, что мистер Инглторп живет в особняке, я подумал, что ничего плохого не случится, если я разок отступлю от правил. Он сказал, что отрава нужна для усыпления собаки.
В глубине души я ему посочувствовал. По-человечески понятно, что парню хотелось угодить обитателю «особняка», особенно сознавая, что в результате такой сговорчивости деревенская аптека может получить хорошую рекламу среди влиятельных покупателей.
– А разве не положено тем, кто покупает яд, расписываться в вашем журнале учета?
– Положено, сэр, и мистер Инглторп так и сделал.
– Вы принесли с собой журнал?
– Да, сэр.
Аптекарский журнал оформили в качестве вещественного доказательства, и коронер, кратко высказав суровое порицание, отпустил несчастного мистера Мэйса.
Далее, в мертвой тишине, был вызван Альфред Инглторп. «Осознает ли он, – подумал я, – что на его шею уже практически накинули петлю?»
Коронер перешел прямо к возникшему в связи с показаниями фармацевта вопросу.
– Итак, вы покупали в понедельник вечером стрихнин с целью усыпления собаки?
Инглторп ответил с полнейшим спокойствием:
– Нет, не покупал. В особняке нет никаких собак, за исключением дворовой овчарки, но она молода и абсолютно здорова.
– Так вы решительно отрицаете, что покупали стрихнин у Альберта Мэйса в понедельник вечером?
– Решительно.
– И вы также отрицаете, что это ваша подпись?
Коронер вручил ему журнал, где стояла подпись Инглторпа.
– Безусловно, это не моя подпись. Она совершенно не похожа на мой росчерк. Сейчас я докажу вам это.
Он вынул из кармана какой-то старый конверт и, расписавшись на нем, передал присяжным. Его подпись определенно отличалась от сделанной в журнале.
– Тогда как вы объясните показания мистера Мэйса?
– Должно быть, мистера Мэйса ввели в заблуждение.
Нерешительно помолчав, коронер сказал:
– Чисто формальный вопрос, мистер Инглторп: не могли бы вы сообщить нам, где находились вечером в понедельник шестнадцатого июля?
– Честно говоря… сейчас даже не вспомню…
– Глупости, мистер Инглторп, – резко произнес коронер. – Подумайте хорошенько.
Тот недоуменно покачал головой:
– Точно не помню. Возможно, отправился на прогулку.
– В какую сторону?
– Право, не вспомню.
Лицо коронера помрачнело.
– Вы гуляли в одиночестве?
– Да.
– Возможно, вы встретили кого-то во время прогулки?
