Да, Николай Николаевич много бродил по земле, получал горы писем, в том числе и от уголовников, болтающихся в разные времена на золотых приисках Бодайбо. Раньше Аверин обладал громким, энергичным голосом, чеканил слова, никогда не ставил в конце фраз многоточия.
Что же у него там стряслось? В прошлом году у профессора была жена, трое детей, внуки. Кроме той самой кражи, он не имел особых неприятностей. Помнится, Озирский тогда обронил, что при затруднениях криминального характера можно обращаться лично к нему. Профессор сообщил, что с трудностями привык справляться сам, но, конечно, воров искать не умеет. А вот с теми, кого уже нашли, общался достаточно и накопил в этом кое-какой опыт.
Сейчас же почтенный профессор явно в шоке, более того, в глубочайшей депрессии. Но почему? Вроде бы, сильный человек, умеет держать удар. Там, в Бодайбо, слюнтяй просто не выжил бы. Видимо, дело действительно серьёзное, раз Аверину запретили обращаться в милицию.
Впрочем, эту угрожающую фразу, насколько знал Андрей, писали как раз со страху. Рассчитывали на то, что адресат струсит и не привлечёт к делу профессионалов, которых писавшие как раз и боялись. Сын пропал, больше двух недель его нет – и вдруг не заявлять в милицию! Странно, что профессор до сих пор этого не сделал…
Озирский решил предупредить Маяцкого о том, что едет по делу на Витебский проспект. Затем Андрей достал свою записную книжку с золотым вензелем «А.О.» на обложке под гранит и вслух послал себя в даль заоблачную. Он ведь обещал сегодня вечером быть у Севки Грачёва на Кировском, но совершенно забыл об этом. Видимо, мозг уже не справляется с наплывом разнообразной информации, а отдохнуть никак не получается.
Всеволод обещал поподробнее рассказать о том, как задерживали и разминировали поезд «Камикадзе». Всё прошло удачно, и можно было списать дело в архив, но Андрей хотел удовлетворить свой личный, чисто человеческий интерес. А что, если совместить эти два дела? Можно взять Грачёва с собой, но представить его, к примеру, журналистом – вроде той же Галановой. А по дороге, в машине, выслушать увлекательные подробности, доложенные Грачёву Борисом Гуком и Тенгизом Дханинджия, которые вчера вечером вернулись из Азербайджана.
Кировский проспект вишнёвая «пятёрка» пролетела быстро, и вскоре Андрей уже звонил в дверь Грачёва. Открыла ему Севкина мачеха Лариса Мстиславна – стройная миловидная особа с ярко-рыжими волосами, в бледно-зелёном пушистом джемпере и тёмно-серой юбке, застёгнутой сбоку на три большие пуговицы.
– Ой, кто пришёл! – Лариса искренне обрадовалась и улыбнулась, украсив щёки пикантными ямочками. О недавнем утреннем визите Андрея она ничего не знала. – Сколько лет, сколько зим! Милый мой, как у вас дела? Мама, надеюсь, здорова? А малыши?
– Благодарю вас, пока всё в порядке. – Андрей не сдержался и галантно поцеловал Ларисе руку.
– Вы-то, как всегда, молодцом! – Лариса сияющими глазами смотрела на Андрея и любовалась им. – У меня в семье сотрудники органов и были, и есть, а потому тревога уже всосалась в кровь. Когда вы надолго пропадаете, мне кажется, будто опять что-то случилось, как зимой, на этом окаянном поле в Ручьях. Сейчас плечо не беспокоит, а, Андрей?
– Нет, всё прошло. Я почти перестал вспоминать человека, который целился мне в сердце.
– Ой, извините, заговорила я вас! – встрепенулась Лариса. – Вы к Севочке?
– Да, если позволите. Мы договорились сегодня встретиться. Он дома, никуда не сорвался?
– Недавно приехал, только успел поесть. Вы будете раздеваться?
– Да нет, мы сейчас уходим. Не хотелось бы терять время.
– Ох, опять уходите! – Плечи Ларисы опустились, а углы губ обиженно опустились. – Ладно, значит, так надо…
Андрей вспомнил, что когда он поднимался по лестнице, из-за дверей доносились звуки рояля – там в бешеном темпе играли гаммы. Дверь в комнату Севкиной сестры оказалась открытой, и Андрей сначала увидел крышку рояля, потом – непосредственно Дарью. Она выглядела, мягко говоря, странно, да и вела себя неадекватно.
Озирский плохо знал сестру Грачёва, но мог поручиться, что в таком виде не заставал её никогда. Девчонка сидела на вертящейся табуретке только в узеньких кружевных трусиках и таком же лифчике, а всё её тело лоснилось от пота. На сервировочном столике рядом с роялем стояли чашка кофе и пепельница с окурками.
Лариса ушла на кухню, а Андрей, задержавшись у двери комнаты, перехватил Дашин взгляд – отрешённый и печальный. Вдруг она загадочно улыбнулась, крутанулась на табуретке, и Озирский увидел сквозь мокрое от пота кружево тёмные соски. Подавив раздражение, он всё-таки ещё взглянул туда, в комнату. Дарья теперь курила, всё с той же полуулыбкой рассматривала гостя, словно сравнивая его с кем-то. Никогда, даже у самых пропащих потаскух, не замечал Озирский такого бесстыдно-оценивающего взгляда. Волосы цвета воронова крыла свисали по обеим сторонам её смугло-бледного лица.
– Привет! – Всеволод, в белой рубашке с галстуком, встал из-за письменного стола, где изучал очередное дело. – Выпьем кофе? Или ты хочешь пообедать? Знаю ведь, что голодный…
– Нет, спасибо. Я хотел бы попросить тебя составить мне компанию. И по дороге ты расскажешь мне про эшелон с наркотой.
– Составить компанию? А в чём дело, если не секрет? – Грачёву явно не хотелось больше никуда ехать. – У тебя опять нет времени? Мы же заранее договорились.
– Да, но позвонил мой знакомый и задал головоломку. Я только об одном тебя попрошу – не проговорись, что работаешь в милиции. Я тебя представлю «жёлтым писакой» – так будет лучше.
– Допустим, я так и представлюсь. – Грачёв покусал губу. – Но к чему всё это?
– Я хочу помочь одному очень порядочному и умному человеку. У него что-то произошло – он почти безумен. К тому и сын пропал две недели назад. Аверин просил не приводить с собой ментов, но у меня другое мнение.
– Ладно, доверимся твоей интуиции, – решил Всеволод. – Сейчас я свободен, поэтому могу с тобой поехать. Это далеко?
– На Витебском, угол Благодатной, – быстро ответил Озирский.
– Ты на машине?
– Само собой.
– Хорошо, что я без тебя пообедал, – пробурчал Грачёв. – Как чувствовал, что опять весь вечер пойдёт кувырком. Хоть один-то раз могу я расслабиться после такой нервотрёпки?..
– Ты стал таким же нытиком, как Захар. Видимо, быть начальником очень трудно, – подколол его Озирский. – Именно поэтому я никогда не соглашусь занять руководящее кресло.
– Скорее бы Петренко вернулся, а то меня текучки накопился полный сейф! – Грачёв открыл шкаф, снял с плечиков пиджак.
Застёгивая пуговицы перед зеркалом, он увидел, что Андрей напряжённо смотрит на стену, за которой опять рассыпались гаммы.
– Тебя Дашка уже достала, а мне так жить приходится! – Всеволод по-своему понял взгляд друга. – Надо бы к Лильке перебраться, С двумя детьми и то легче, чем с одной великовозрастной дурой…
– А что с ней вообще-то происходит? – оживился Озирский. – По-моему, раньше она другая была.
– Она никогда не отличалась приятными манерами, а теперь вообще с тормозов сорвалась. Если тебе это интересно, могу кое-что сказать…
Озирский испугался, что Грачёв сейчас пойдёт вправлять сестрице мозги, и они потеряют драгоценное время. Но тот, похоже, больше всего на свете хотел поскорее убраться из дома.
– Смотреть на неё противно!
Всеволод скрипнул зубами, и глаза его метнули молнии. Они были сейчас так похожи с сестрой, что Андрей едва не рассмеялся.
– Курить, стерва, начала! А я ничего сказать не могу, мать с бабкой тоже – все курим. Вроде как и права не имеем запрещать. Но ей-то ещё семнадцати нет! Ребёнком считается, а уже, вижу, загуляла…
Всеволод вышел в прихожую, Андрей последовал за ним. Дверь в Дарьину комнату оказалась предусмотрительно закрыта. Её брат вытащил из стенного шкафа чёрный, в заклёпках, макинтош, быстро натянул его и открыл дверь на лестницу.
– Хамит и хамит, особенно маме Ларе. Бабушке тоже достаётся. Меня-то она боится, знает, что даже врезать могу. Примерно за две последние недели вообще оборзела. И пьяная приходит, и ночует, где попало. Сами, между прочим, виноваты – нашли гения, вознесли до небес, пылинки с неё сдували. Вот и получили манию величия – теперь никакой психиатр не вылечит. Если сейчас Дашке не обломать рога, она мать с бабкой в могилу сведёт. Надо бы прикинуть, как это лучше сделать. Я бы закрылся с ней в комнате и заставил курить до потери сознания, чтобы заблевала всё…
– Дело твоё. – Озирский теперь хотел закончить этот разговор и поскорее перейти к обсуждению деталей операции по задержанию поезда «Камикадзе»…
* * *
Николай Николаевич Аверин встретил приехавших у парадного, но Андрей не узнал его и чуть не прошёл мимо. Профессор похудел, опустился, и выглядел сейчас безумным. Кроме того, теперь не носил бороды, был гладко выбрит – видимо, перед важной встречей. На это указывал и сильный запах одеколона, которым профессор окропился не в меру обильно.
