– Да нет, не про еду, – по-прежнему бодро ответил следователь на реплику Мити. – Я пришел спросить у вас, уважаемые мои: знаете ли вы, что врать нехорошо?
Все дружно взглянули на него. Маша бросила короткий взгляд на Веронику, потом на Митю и с неприятным чувством увидела, что на их лицах нет удивления – только страх и обреченное ожидание.
– Вы о чем? – звонким, чересчур звонким голосом спросила Вероника.
Борис Петрович уселся за стол, открыл портфель и выложил какие-то бумаги, которые всего пятнадцать минут назад туда спрятал.
– Я о том, что вот ваши показания, – помахал он у них перед лицами исписанными бланками, – где все вы дружно свидетельствуете: Дмитрий Егоров провел весь день со своей семьей на берегу озера и никуда от вас не отлучался. Так?
Егоровы молчали. Маша, поняв, что происходит неладное, тоже.
– А вот показания свидетеля, который сообщает: он видел Дмитрия Егорова в два часа дня крадущимся по огороду к дому.
– Я не крался! – выкрикнул Митя, и Маша открыла рот, а Вероника тихо ахнула.
– Митя… – попыталась сказать она, но муж перебил ее.
– Я не крался, а шел к дому огородами, потому что так значительно ближе, чем обходить половину деревни, – уже спокойнее повторил он. – И не надо на меня так смотреть, будто я убийца! Мы забыли дома фотоаппарат, поэтому я решил за ним вернуться.
– И… – приглашающим тоном проговорил Забелин.
– И взял его, – закончил Митя. – Вот и все.
– А ваша теща… – тем же тоном начал Борис Петрович.
– Я не видел ее, поймите! Фотоаппарат лежал на буфете, я взял его и вышел из дома. И все! В комнату Ледяниной я не заходил!
– Почему же?
– Потому что не хотел видеть ее лишний раз, – отчеканил Митя, и Маша поняла по лицу следователя, что зря, зря он это сказал.
– Я помню о ваших… – Забелин чуть помедлил, – …о ваших крайне неприязненных отношениях. Значит, вы не знаете, была ли ваша теща, – он упорно продолжал называть Юлию Михайловну именно так, – жива в то время.
– Нет, не знаю. Я взял фотоаппарат и вышел. Специально старался не шуметь, чтобы…
Он замолчал.
– Чтобы что? – дружелюбно, чуть подавшись к нему, спросил Забелин.
– Чтобы не получить очередную порцию помоев, которыми покойная любила окатывать и меня, и всех остальных.
– Допустим, – кивнул следователь. – Допустим, все так, как вы говорите, Дмитрий Евгеньевич. Только одно не укладывается в вашу стройную версию. – Голос его стал откровенно насмешливым. – То, что вся ваша семья, включая сына, сообщила следствию ложь о вашем нахождении вдали от места преступления. Я не могу расценивать это иначе, как сговор.
– Да поймите вы… – начала Вероника.
– Понимаю, понимаю, – перебил ее следователь. – Не хотелось вашему супругу, чтобы его обвинили в причастности.
– Да как вы смеете! – возмутился раскрасневшийся Митя.
– Вы гонор-то свой успокойте, – посоветовал ему Забелин снисходительно, торопливо строча в очередной бумажке. – Распишитесь-ка вот тут, и проедемте с нами.
– Куда?
– В город, разумеется.
– И что? – растерянно спросила Вероника. – Что в городе?
Ирина и Димка молчали, словно онемев.
– А в городе видно будет, что дальше. Пока задерживаем вашего супруга, – объяснил Борис Петрович, не глядя на нее. – Будет следствие. А потом суд решит его дальнейшую судьбу.
– Но я не убивал! – Митя обращался к следователю, но смотрел почему-то на Ирину. – То, что я был в доме в то время, когда произошло убийство, чистое совпадение!
– Говорю вам: окончательно все решит суд, – словно потеряв к нему всякий интерес, прохладно ответил Забелин. – И в ваших интересах не громоздить одно вранье на другое, как вы пытались сделать.
«Жигуленок» поднял клубы пыли и уехал, увозя Забелина, оперативников и Митю. Вероника стояла около калитки, глядя, как оседает пыль, до тех пор, пока Маша не позвала ее. Ей пришлось повторить дважды, прежде чем Вероника услышала.
– Иду-иду, – отозвалась она без выражения. – Иду, конечно.
Она поднялась на веранду, взяла Димкину тарелку и вылила остывший суп в ведро. Маша хотела что-то сказать, но в это время хлопнула дверь, и в комнату ввалился Костя.
– Ма, кто приезжал? – спросил он, тщетно стараясь придать голосу налет трагизма, соответствующего случаю. – И где дядя Митя?
Услышав вопрос, Димка всхлипнул и внезапно отчаянно, громко заплакал.
– Папочка… папа! – всхлипывал он, закрыв лицо ладонями. – Он же хотел как лучше…
Плач его был таким горьким, таким безысходным, что Маша, собиравшаяся успокоить мальчишку, замерла на полпути, поняв, что ничего у нее не получится. И Костя встал, растерянно переводя взгляд с Вероники на маму и на содрогающегося в рыданиях Димку. Вероника хотела обнять сына, но неожиданно для всех вмешалась Ирина, до того сидевшая молча и механически помешивавшая в чашке давно остывший чай.
– Ну-ка прекратить балаган! – строго сказала она, и в ее интонациях прозвучало что-то неуловимое от Юлии Михайловны. – Как тебе не стыдно!
Она присела перед братом на корточки и отняла его руки от лица.
– Папа даст показания в милиции, – медленно и внятно объяснила она, как малышу. – Его показания проверят, а потом отпустят, потому что папа ни в чем не виноват. Понимаешь?
Димка всхлипнул еще раз и кивнул.
– И папа очень огорчился бы, узнай он, что ты так ревешь, – продолжала Ирина, в волнении прикусывая нижнюю губу. – Мы должны его поддерживать. Понял?
– Понял, – прошептал мальчик.
– Тогда пойдем умоемся, а потом… – Девочка замялась. – Мам, что нужно сделать? А, яблок на компот набрать. Значит, потом наберем яблок на компот. И Костя… – Она взглянула на Костю, и тот закивал, не дожидаясь продолжения. – Да, Костя нам поможет. Давай, вставай.
Она вывела Димку за руку с веранды, а за ними пошел Костя, косясь на мать. Маша хотела напомнить про рагу, но, ткнув в него пальцем, обнаружила, что оно совершенно остыло, и только вздохнула.
– Какой компот? – удивленно спросила Вероника, поворачиваясь к ней. – Маша, какой компот? Куда она их повела?
«Вот так Ирка, вот молодчина! – восхитилась Маша, до того относившаяся к младшей Егоровой без особого восторга. – Надо же, и сама не разнюнилась, не раскисла, и брата вдобавок успокоила. Неужели Вероника тоже такой была в юности?»
Вероника смотрела в окно, пытаясь заправить за ухо светлую прядь, а та не заправлялась. Она взяла с полки ободок, которым обычно скрепляла свои тонкие волосы Ирина, и прижала его к голове, но ободок слетел и упал прямо в помойное ведро. Вероника с каким-то отчаянием посмотрела на Машу и оставила ободок плавать в остатках супа и рагу.
– Машенька, – проговорила она, ежась, хотя было тепло, – Машенька, милая, что же мне теперь делать?
В ее голосе звучала такая растерянность, и вся Вероника с падающей на лоб белой прядью, съежившаяся посреди комнаты, казалась такой жалкой, что Машу охватила злость.
– Делать надо Мите, – жестко ответила она. – А тебе – перестать быть принцессой, взять себя в руки и не закатывать истерики без повода. Можешь, кстати, поучиться у собственной дочери. С Митей все будет хорошо, просто нужно пройти некоторые неприятные процедуры. – Маша не вслушивалась в то, что говорит, зная, что интонация важнее слов. – А вот ты должна подавать пример и Димке, и Ирине. Ты просто не имеешь права быть слабой и блеять, как овца: «Ах, что мне делать, что мне делать!»
Ее во всех отношениях правильная речь должна была принести свои плоды. Вероника должна была устыдиться, взять себя в руки и заняться домашними делами. Но вместо этого она села на стул, обхватила голову руками, совсем как ее сын пять минут назад, и заплакала почти так же, как он – отчаянно и горько. Только тихо-тихо, уткнувшись носом в брошенную Митей пляжную подстилку, которую дети так и не повесили сушиться.
Глава 10
Катерина Балукова из окна следила за машиной. Сзади негромко скрипнула дверь, раздались тяжелые шаги.
– Чего интересного разглядела? – спросил Алексей Георгиевич, подходя к ней.
– Убийцу поймали, Алексей Георгич, – живо ответила Катерина. – В тюрьму повезли.
– Поймали? – искренне удивился тесть. – Быстро, однако! И кто ж он?
– А зять ее, убитой-то. Не зря она все жаловалась, что нет ей с ним жизни. Вот и не стало.
Алексей Георгиевич качнул головой, подошел к буфету и достал оттуда чекушку водки и стопку. Ловко налил, не пролив ни капли, опрокинул в рот и словно присосался на секунду к краю стопки.
– Уф, – выдохнул он, завинчивая пробку. – Хороша, сволочь! А ты, Катька, впустую-то лучше не глазей.
– А что сделать? – послушно спросила Катерина.
– Сделать? – задумался Алексей Георгиевич. – Будто дел мало… Разогрей ужин, пожалуй. Пораньше сегодня поедим. Галина занята, все Ваську твою нянчит.
Катерина кивнула и скользнула мимо тестя. Проводив ее взглядом, Алексей Георгиевич покосился в окно, за которым оседала пыль от машины, и вышел из комнаты.
