– Уф, – выдохнул он, завинчивая пробку. – Хороша, сволочь! А ты, Катька, впустую-то лучше не глазей.
– А что сделать? – послушно спросила Катерина.
– Сделать? – задумался Алексей Георгиевич. – Будто дел мало… Разогрей ужин, пожалуй. Пораньше сегодня поедим. Галина занята, все Ваську твою нянчит.
Катерина кивнула и скользнула мимо тестя. Проводив ее взглядом, Алексей Георгиевич покосился в окно, за которым оседала пыль от машины, и вышел из комнаты.
Вместо того чтобы остаться на кухне, Катерина Балукова дождалась, пока тесть уйдет на огород, и вышла за ним следом. Но пошла не за зеленью для супа, а завернула в сарай, где Балуковы хранили весь свой огородно-садовый и прочий инвентарь. Прикрыла за собой дверь, постояла минуту в темноте, дожидаясь, пока привыкнут глаза. Когда предметы стали видны, медленно прошла по сараю, всматриваясь в аккуратно сложенные лопаты, грабли, тяпки и пилы.
Около небольшого топорика Катерина остановилась. Взяла его, ощутив всю тяжесть маленького на вид топора. Подумала, покачала головой и положила обратно.
Следующей на очереди была ржавая мотыга, лежавшая в углу сарая с незапамятных времен. Осторожно проведя пальцем по лезвию, Катерина сдула с мотыги пыль и чуть не чихнула. Прикинула что-то и вернула мотыгу на место. «Не то, все не то. Что же придумать-то, а?»
Дверь сарая распахнулась, солнечный свет высветил ярко и мотыгу, и стоявшую около нее в раздумье Катерину. Сначала в сарае появилась тень Василия, а затем и он сам.
– Катька, ты, что ли? – удивленно прищурился он. – То-то я слышу, вроде шуршит кто. Че тут делаешь, а?
– Мотыга упала, Вась, – оборачиваясь к мужу, улыбнулась Катерина. – Пойдем, петрушки мне нарвешь.
Повернувшийся к ней спиной Василий не увидел выражения лица жены, бросившей молниеносный взгляд на мотыгу, а затем на крепкую, загоревшую докрасна шею супруга.
Сергей Бабкин с аппетитом доел тетушкин борщ, но от голубцов отказался.
– Макар, я к Егоровым загляну, – сообщил он, быстро меняя домашнюю футболку с дыркой под мышкой на более приличную.
Дарья Олеговна сочувственно покивала головой и предложила:
– Если чем помочь надо Веронике – так, скажи ей, я помогу. Впрочем, сама зайду попозже. Ох, бедняжка, бедняжка… А знаешь, Сережа, – передумала она, – давай-ка вместе пойдем. С ней по-женски поговорить надо, успокоить… Вот сейчас кофту накину, и пойдем.
Бабкин сосредоточенно взглянул на тетушку и спросил:
– А почему ты Макару голубцы не предлагаешь? Посмотри, какой он худой.
Дарья Олеговна, собиравшаяся достать из шкафа кофту, обернулась и всплеснула руками:
– Ой, и впрямь, совсем у меня мозги отбило! Макар, я же тебя обедом не докормила, а уже уходить собралась. А все ты, Сережа, виноват – сбил меня своими словами с толку, прохиндей! Не пойду я с тобой сейчас, и не проси! Сам сходи, поговори с Вероникой, узнай, чем помочь можем. Давай тарелку-то, Макар, я тебе побольше голубцов положу.
Она вышла с тарелкой и загремела кастрюлями на кухне.
– Вы, господин Бабкин, мелкий манипулятор. – Макар откинулся на спинку стула и с тоской посмотрел на огромную пустую тарелку, в которой на дне в крошечной лужице бурого бульона плавал кусочек свеклы. – Если я умру от обжорства, ты останешься без работы.
Бабкин ухмыльнулся без тени раскаяния.
– Не умрешь, в тебе глист сидит, – непочтительно бросил он и выскочил из дома, пока тетушка не придумала что-нибудь новое.
Калитка Егоровых была открыта. Из сада доносились детские голоса, в одном из которых Сергей узнал Костин. Поколебавшись секунду, он поднялся по ступенькам и открыл дверь на веранду.
Маленькая худенькая Вероника сидела за столом спиной к нему, и плечи ее содрогались в рыданиях. Светлые волосы рассыпались по плечам некрасивыми, спутавшимися прядями. Маша наклонилась к ней в неуклюжей попытке обнять, и Сергей услышал окончание фразы – «…ничего не случится!».
Голос Маши звучал мягко, просительно.
– Вероника, милая, ну что же ты расклеилась! Я понимаю, Митю арестовали, и это кажется очень страшным. Но ведь арест – на очень короткое время, пока все выясняется. Не плачь, пожалуйста!
Бабкин услышал, что голос у самой Маши задрожал, и понял, что сейчас и она расплачется. Видимо, поняла и Вероника, потому что плакать прекратила и подняла на Машу покрасневшие глаза.
– Машенька, неужели ты думаешь, что я из-за этого плачу? – тоскливо спросила она, и Маша растерянно промолчала в ответ. – Только из-за того, что Митю заподозрили…. Да нет же, все силы бы собрала, никогда детям слабости бы не показала!
– Тогда… почему же? – тихо спросила Маша.
Вероника помолчала, и Бабкин, не видя ее лица, был уверен, что по нему текут слезы. Она молчала, не в силах произнести то, чего так боялась и отчего плакала сама.
– Не договаривались мы выгораживать его, – наконец с безысходностью в голосе продолжила она. – Маша, ты понимаешь? Он ушел, принес фотоаппарат, а потом мы вернулись – а Юля мертвая. Убитая. Ни о чем мы не договаривались, ни с Димкой, ни с Ириной! Каждый из нас сказал, что Митя все время с нами был… – голос ее прервался, – потому что… потому что мы не знаем, – закончила она шепотом.
– Что – не знаете?
– Да что не Митя ее убил! – с неожиданной силой выкрикнула Вероника и ударила сжатым кулаком по столу так, что зазвенела посуда на полках. – Машенька, ведь он ненавидел ее, ты же сама все видела! Она с дочерью его ссорила, со мной, перед сыном оскорбляла! Так теперь скажи мне, скажи – ты знаешь, что Митя этого не делал? Я – не знаю! Муж – родной, любимый, все для него сделаю, жизнь отдам, а вдруг это он… вдруг он – убийца? Как тогда жить с этим, а?! Это же я настояла, чтобы взяли мы ее в дом, чтобы не умерла она на улице, в нищете. Неужели… Митя… из-за меня и детей…
– Вероника, милая моя… – пролепетала Маша.
– Она мне сказала, – выдохнула Вероника, – что самый темный час мой впереди. А я ей не поверила! Зря, зря… Вот он, Машенька, вот он – мой самый темный час. И Димка думает, что это папа Юлю убил. И Ирина, наверное, тоже. А я не знаю. И не хочу верить – и само что-то внутри нашептывает: хотел убить, ради вас хотел навсегда избавиться от нее. – Она застонала, и у Маши сжалось сердце. – Против бед, которые снаружи, Маша, можно защититься – ты сама знаешь, нам с Митей не раз приходилось тяжело. А что делать с той бедой, которая внутри? Что делать мне, Маша, что детям говорить, если я сама не верю до конца, что Митя невиновен?
Голос ее потух, она уронила голову на руки. Маша молча гладила Веронику по спине. Бабкин шевельнулся, Маша заметила его и приглушенно вскрикнула.
– Здравствуйте. – Он шагнул от двери и сразу словно занял всю веранду – большой, грузноватый. – Вероника…
– Привет, Сережа. – Вероника шмыгнула носом и вытерла слезы со щек. – Митю арестовали, знаешь…
Бабкин молча кивнул. Он не знал, что полагается говорить в таких случаях и по какому поводу выражать сочувствие. Точнее, знал, но язык не поворачивался произносить казенные, пустые слова.
По крыльцу простучали две пары ботинок, и на веранду зашли запыхавшиеся Димка и Костя.
– Мы яблок набрали, – сообщил Костя, ставя большую корзину около стола. – Здрасте, дядя Сережа!
– Здрасте, – уныло кивнул Димка. – Ма, там ветка у яблони сломалась.
– Ты постарался? – вставая, спросила Вероника.
– Не, мам, честное слово, не я! Ирка говорит, ее можно оживить. Вот пойдем, посмотришь!
Вероника посмотрела в сад. Около забора, освещенная лучами заходящего солнца, стояла Ирина и пыталась что-то примотать к стволу старой яблони. Издалека дочь показалась Веронике очень взрослой. «Господи, Митенька, что же ты…» – мысленно произнесла она, но услышала сзади сопение Димки и заставила себя собраться.
– Пойдем посмотрим яблоню. – Вероника сняла с вешалки старую кофту и накинула на плечи. – Сережа, ты извини, я недолго…
Вероника с Димкой вышли, Костя увязался за ними, и Маша с Бабкиным остались вдвоем.
Сергей уселся за стол и пристально посмотрел на Машу. Глаза у нее были чуть припухшие, лицо осунулось. Волосы собраны в хвостик, но пряди у лица выбились и растрепались. Свет в комнате не был включен, и в начинающем сгущаться сумраке она была похожа не на взрослую женщину, мать двенадцатилетнего сына, а на заплаканную девушку.
– Вы все слышали, – Маша не спрашивала, а констатировала факт. – Вероника… бедная…
Она тяжело вздохнула.
– Да… – неопределенно кивнул Бабкин. – Маша, почему Митю задержали?
– Потому что он был в доме, когда ее убивали. Есть свидетель или свидетели, я точно не знаю. – Она дернулась, словно просыпаясь, и первый раз взглянула Сергею в глаза. – Слушайте, но это же чушь собачья! Митя не мог ее убить, не мог!
– Почему? – Сергей встал, бесцеремонно снял с сушилки самую большую кружку и налил себе остывшего чая. – Почему вы так уверены, что он не мог ее убить?
