Невозможно вообразить полный эстетический эффект: мы ничего не знаем о стенах из сырцового кирпича, взмывающих над украшенными скульптурами лестницами и уменьшающих их размеры. В Персеполе обнаружены знаки, говорящие, что кирпичи были гладкими, но несомненно использовались декоративные ткани, листовая медь и другие формы украшений. Скульптура в Персеполе, таким образом, является глубоко личной; она притягивает взгляд, но не принуждает ум к созерцанию, как великие скульптуры в ассирийских дворцах. Она помогает дать посетителю чувство стабильности, а не благоговейный страх перед военной силой повелителей. Поняв это, мы сможем простить ее монотонность.
Хотя Ахемениды до некоторой степени (особенно в Сузском дворце) переняли конструктивные и декоративные приемы Месопотамии, их поддерживаемые колоннами залы и портики, возведенные платформы, монументальные лестницы и форма самих колонн кажутся полным разрывом с традицией Ближнего Востока. Насколько оригинальны они в этих особенностях? С учетом значительной оригинальности синтеза археологи составили мнение о происхождении различных архитектурных элементов, особенно ападаны, проследив их в Вавилоне, Египте и сиро-хеттской архитектуре Северной Сирии. В царящей теперь в Иране атмосфере открытий мы не можем последовать примеру многих ученых и отбросить индийскую архитектуру из-за ее незначительности. Хотя Экбатана не раскопана и мы не обладаем ни одним зданием мидян, рост доступности месопотамских клинописей приводит нас к заключению, что мидяне были серьезными строителями. Если мы считаем важными их второстепенные ремесла, то готовы принять влияние их архитектуры и пересмотреть предположения Марселя Дьелафуа и других первых путешественников, что архитектура Ахеменидов содержит сильный местный элемент деревянного строительства горных обитателей Северного Ирана. Фасады вырезанных в скале гробниц в Накш-и-Рустаме демонстрируют зубцы на концах балок и тяжелую деревянную конструкцию крыш. Четырехколон-ные портики и низкие центральные порталы гробниц словно воспроизводят фасады сельского дома того типа, который до недавнего времени использовался в Мазендеране и в горах Эльбурс, описанный Дьелафуа и другими путешественниками. В таких жилищах, гробницах и огромных ападанах мы наблюдаем один и тот же важнейший принцип персидской архитектуры – покрыть квадратный участок тяжелой изолирующей крышей, опирающейся на лес правильно расставленных колонн. Затем этот участок может быть полностью окружен перегородками (не несущими тяжести) или огорожен лишь частично, чтобы оставить портики по краям.
Когда мы действительно поворачиваемся к гористому северу, нас не может не поразить здание, раскопанное советскими археологами в Арин-Берде, в Армении, на многонаселенной северной границе Урарту. Это фактически ападана, квадратное здание из сырцового кирпича, ярко раскрашенное, с крышей, поддерживаемой шестью рядами по пять правильно расположенных колонн. К сожалению, дату создания этого строения нельзя установить. Является ли оно прообразом ападаны или построено в результате значительной деятельности Ахеменидов в Армении? Обломки в верхнем слое внутри здания принадлежат к концу VI или к V в., и, таким образом, можно предположить, что оно заложено до Ксеркса, чья строительная деятельность в этом районе хорошо известна. Можно упомянуть о менее впечатляющем колонном зале VIII в. из Кармир-Блура, и, следовательно, кажется ясным, что у урартов были колонные залы, даже если нельзя доказать происхождение от них ападаны. Существуют, однако, более современные отчеты об одной ападане до эпохи Ахеменидов, обнаруженной в урартском месте Алтын-Тепе в районе озера Ван.
Как Гиршман, так и Барнетт предположил, что платформы зданий произошли из Урарту, где физические особенности местности неизбежно требовали строительства террасных крепостей. Три персидские платформы предшествовали Персеполю – так, по крайней мере, считалось. Две находятся в Восточном Хузистане: у Масджид-и-Сулеймана, в 50 километрах юго-восточнее Шустара, и в Бард-и-Нишандахе, в одной-двух милях от берегов реки Карун. Третья, так называемая Тахт-и-Сулейман, расположена у Пасаргад, севернее дворца. Два первых террасных сооружения построены из громадных необработанных камней, придающих им «циклопический» вид. На самом деле это не настоящая крупноблочная кладка, которая, как мы знаем, практиковалась в Ионии в течение VII в., а скорее повод к использованию огромных, не совсем ровных валунов, как во многих крепостях вокруг озера Ван. Известно об использовании кладки из красиво отесанных камней в Урарту, это такая же ортогональная кладка, как в Персеполе, но использование железных скоб, вставленных в свинец, для укрепления кладки в Пасаргадах и Персеполе, кажется, было заимствовано у ассирийцев. Также обнаруженная при раскопках в Кармир-Блуре квадратная башня, возможно, связана с квадратными пожарными вышками в этих двух ахеменидских местах (глава 9), где углубленные окна чрезвычайно похожи на окна бронзовой модели урартского здания из Топрак-Кале, хранящейся в Британском музее.
Характерные ахеменидские колонны не имеют единственного источника. Они состоят из разнообразных элементов, поднимаясь из кольца поникших чашелистиков (г) и венчика (в), происходящих от египетских капителей в форме пальмовых ветвей (см. рис. 25). Самые близкие параллели со снабженными листьями основаниями приходят с Ионийского побережья, из Неандрии, Фокеи и Байракли (старая Смирна), сравнимые по форме с основанием из Суз (рис. 29). Согласно Э. Акургалу, эти ранние ионийские колонны VI в. испытали влияние Урарту. До сих пор нам ничего не известно об урартских колоннах, но балясины на урартской мебели с украшениями в виде закручивающихся книзу чашелистиков решительно говорят об источнике колец из чашелистиков как на персепольских колоннах, так и более ранних ионийских колоннах из Неандрии, с Эгейского моря, Навкратиса и Дельф. Подушкообразные основания колонн из сиро-хеттских мест раскопок в турецком Хатае и в Северной Сирии (Телль-Тайнат, Сакджегезу, Сенчирли) имеют резные расчлененные листья, вьющиеся над краями, а двойные волюты на перекрещенных ножках кресла на резной работе из Сенчирли очень похожи на боковые волюты (б) на ахеменидских колоннах (см. рис. 25). В этой связи мы должны вспомнить, что арамейские сиро-хеттские царства в VIII в. находились под господством Урарту. Верхняя и наиболее характерная часть колонны – это блок пяты свода, выполненный в форме передних частей двух животных. Такой элемент мы уже встречали в луристанском искусстве, но эта, по существу, не месопотамская деталь обнаружена в соединенных затылками головах телят на урартском зеркале из Британского музея, недавно найденном Барнеттом, и на белой каменной головке рукоятки кинжала с озера Ван из Лувра. На зеркале, как и на капителях Суз (но не Персеполя), между двумя протомами изображен небольшой лотос. Был ли этот, по существу, иранский элемент характерной деталью мидийского или урартского искусства? Ведь увлечение урартов украшением мебели и посуды головами быков и грифонов хорошо известно.
Рис. 29. а – снабженная листьями фурнитура из Урарту, VIII в. до н. э., высота – около 10 дюймов; б – капитель колонны из Байракли (Смирна), Иония, начало VI в. до н. э.; в – основание колонны из Суз, VI в. до н. э., высота – около 18 дюймов.
Короче говоря, повсюду мы сталкиваемся с новыми данными, намекающими на образующее влияние Урарту и Мидии, но не доказывающими его. Мы не можем оценить размеры эламского наследия: персы, несомненно, позаимствовали у эламитов одежду и, вероятно, клинопись, хотя персидский шрифт имеет определенное сходство с урартским. Если мы утверждаем, что ионийское влияние, которое могло сказаться на ахеменидской архитектуре, не уникально само по себе, а также вдохновлялось урартами, не кажемся ли мы слишком пристрастными к государству Урарту? Запутанность ситуации связана в основном с нашим недостаточным пониманием взаимосвязей между урартским и финикийским, или северносирийским, искусством. Боковые завитки и кольца чашелистиков ахеменидских колонн были элементами, изначально присущими финикийскому искусству, но, я полагаю, нам следует предположить, что они переместились в Персию через Урарту, хотя окончательный ответ дать невозможно, поскольку архитекторы Ахеменидов, очевидно, были эклектиками. Финикийско-ионические связи также важны для ахеменидской проблемы из-за присутствия в Курдистане скальных гробниц с фасадами, украшенными колоннами ионического типа. Очевидно, что они выполнены мидянами, и среди этих гробниц есть особенно изящная в Да-у-Духтаре, в самом Фарсе, которую иногда называют могилой Теиспа, или Кира I. Определенно нет никакой возможности ее датировать, не считая того, что основания ее колонн такие же, как в Пасаргадах. Но происходят ли капители из Ионии, или они появились в Мидии, Персии и Ионии из одного источника? Этим источником могли быть только «протоэолийские» капители финикийской и израильской архитектуры, и намек на то, что они тем или иным образом довольно рано упрочились в Персии, можно найти на рельефе Саргона II (приблизительно 710 г. до н. э.) из Хорсабада с изображением маленького домика, не отличающегося от фасада Да-у-Духтара и имеющего очень похожие колонны. Он стоит вместе с персидским алтарем огня в очень лесистой горной местности, вероятно в Мидии. Вырубленные в скалах гробницы, предположительно без фасадов, многочисленны вокруг Кармир-Блура, и мы можем признать урартский район очевидным источником для ахеменидского обычая захоронения в вырубленном в скале помещении и не искать его дальше в Малой Азии.
