– Стало быть, они выманили его из дома, – задумчиво заговорила она, – но он вернулся раньше времени, и тогда… тогда они убили его.
– Это мог быть и он, – уронил Готье.
– Что? – Амалия непонимающе уставилась на него.
– Вы говорите «они», как будто вам известны эти люди, – небрежно заметил полицейский. – А ведь это мог быть и он, и она… Мужчина или женщина.
Вот уж воистину, язык мой – враг мой. Мысленно Амалия выругала себя за неосторожность.
– Но ведь в газете писали, что в доме графа побывали грабители, – внезапно вспомнила она. – Поэтому я и сказала «они».
– В какой газете? – деловито спросил Готье.
К счастью, Амалия вспомнила издание и назвала его.
– Прошу меня простить, – промолвил молодой полицейский. – Работа, сами понимаете… – Он развел руками и улыбнулся своей чарующей улыбкой.
Однако Амалия моментально догадалась, что за этим последует. «Ну да, сейчас ты поулыбаешься, чтобы усыпить мою бдительность и расположить меня к себе, а потом – раз! – и огорошишь каким-нибудь головоломным вопросом, от ответа на который я не смогу отвертеться». И чтобы инспектор не понял, что она его раскусила, Амалия постаралась улыбнуться пошире, сделав самое глупое лицо, на какое только была способна.
– Вот видите, как все получается, – сказал Готье бесхитростно. – Вы едва знали графа, а между тем, как только ему принесли приглашение на встречу с вами, он сразу же бросил все дела… и поспешил к вам.
– Не ко мне, – резко сказала Амалия.
– Но он-то думал, что идет к вам, – мягко промолвил Анри. – Поэтому я повторяю свой вопрос: что у вас были за отношения с этим человеком?
– У меня не было с ним никаких отношений, – с металлом в голосе отчеканила Амалия. – И я бы попросила вас, сударь, прекратить свои оскорбительные намеки.
Готье метнул на нее быстрый взгляд.
– Скажите, мадам… Он вас шантажировал?
– Что? – болезненно вскрикнула Амалия.
– В первом письме, которое, по вашему же собственному признанию, писали именно вы, вы умоляете его пощадить вас, – безжалостно продолжал Анри. – Далее вы даете понять, что почти готовы согласиться на его условия. Что за условия? Почему граф с таким нетерпением ждал встречи с вами? Как могло так получиться, что в роковой для графа день в его доме не оказалось ни одного человека из прислуги? Почему человек из русского посольства запрашивал план особняка, в котором проживал граф? Откуда взялось второе письмо, автор которого, несомненно, был знаком с первым, раз имитировал и почерк, и бумагу? Что за оборванец только что сидел рядом с вами на скамейке? Оборванец, с которым вы беседовали, как со старым другом… И, наконец, что за бумаги лежали в сейфе у графа в той самой загадочной шкатулке, которая бесследно исчезла? Скажите…
Но вместо ответа Амалия лишь размахнулась и влепила Анри Готье пощечину. Слишком уж долго она терпела все это.
Инспектор отшатнулся, схватившись за щеку. Амалия поднялась со скамьи. Мгновение баронесса и полицейский смотрели друг на друга, и в их скрестившихся взглядах не было ничего, даже отдаленно похожего на приязнь. Скорее, они напоминали скрестившиеся клинки двух врагов.
– Мне кажется, сударь, вы зашли слишком далеко, – ледяным тоном промолвила баронесса Корф. – Что же до ваших вопросов, то ответы на них ищите сами. Я вам не помощник.
И, даже не кивнув на прощанье растерянному полицейскому, она гордо удалилась. Но, по правде говоря, ее уход куда больше походил на бегство – бегство с поля боя, на котором только что она потерпела сокрушительное поражение.
Глава 7
Войдя в особняк княгини Лопухиной, Амалия налетела на Добраницкого.
– Все в порядке? – спросила она. – Никто не приходил?
Добраницкий заверил ее, что все спокойно. Амалия перевела дух.
– Хорошо, – сказала она. – Если придет человек по имени Франсуа и скажет, что он мой дворецкий, велите, чтобы он подождал и никуда не уходил. Я скоро вернусь.
И, взяв фиакр, она направилась в банк, где в ячейке депозитного сейфа хранился заветный вексель на семьдесят пять тысяч франков.
Амалия обменяла его на деньги, взяла из них пять тысяч франков, а остаток положила в тот же сейф. Сунув руку в сумочку, она обнаружила там пустую шкатулку. «Если меня возьмут с этой уликой, – подумала Амалия, – мне конец». Дернув щекой, она швырнула шкатулку в сейф, поверх пачек с купюрами, захлопнула дверцу и заперла ее. Даже если Готье добьется разрешения на обыск в ее доме, в банк его не пустят никогда.
«Так, – подумала Амалия, переведя дух. – А теперь – Франсуа».
Когда она вернулась в особняк, вор уже ждал ее. Он обрадовался ей, словно они были старыми друзьями.
– Прекрасно, – сказала Амалия Добраницкому и двум агентам, которые были с ним. – А теперь можете идти.
Добраницкий со значением кашлянул, покосившись на Франсуа.
– Но наше дело…
– Когда у меня будут новости, – нетерпеливо оборвала его Амалия, – я дам вам знать.
Добраницкий и его люди покинули особняк, а Амалия обернулась к Франсуа.
– Ну что, мадам? – спросил мошенник, блестя глазами. – Вы его видели?
– Он прислал вместо себя какого-то шаромыжника, – отозвалась Амалия. – Разговора не получилось. – Она поколебалась, но потом все-таки сказала: – Когда мы с ним беседовали, в саду откуда-то появился инспектор Готье. Посланец решил, что я с ним заодно, и бежал.
– Черт возьми! – пробормотал ошарашенный Франсуа. – Вот черт возьми!
Амалия отвернулась.
– Боюсь, вам лучше некоторое время не встречаться с вашими… мм… друзьями, – выдавила она из себя. – Мало ли что они могут подумать. Мне очень жаль, что все так получилось. Я думаю, Готье следил за мной, но вряд ли мне удастся убедить в этом принца воров. – Она протянула своему помощнику деньги. – Держите, Франсуа. Здесь пять тысяч франков вместо двух. Да, и еще… – Амалия подошла к дивану и, приподняв одну из подушек, извлекла из-под нее сверток с драгоценностями герцогини де Лотреамон. – Забирайте. Здесь все, как и договаривались.
Франсуа не верил своим глазам. Он был готов к любому подвоху, но то, что с ним обошлись честно, да еще дали больше денег, чем обещали, подкосило его. Он посмотрел на деньги – они явно не были фальшивыми. Драгоценности тоже оказались все на месте.
– А что теперь? – спросил он, чтобы хоть что-то сказать.
– Ничего. – Амалия рухнула на стул и, поставив локти на стол, подперла руками голову. – Теперь уходите. И постарайтесь не попадаться полиции.
– А как же те письма? – пробормотал Франсуа, ничего не понимая.
– Письма теперь для меня потеряны, – горько отозвалась Амалия. – После того, что случилось сегодня в саду Тюильри, принц воров точно не захочет иметь со мной дела.
Она хотела, чтобы Франсуа поскорее ушел, но он все мешкал и никак не решался удалиться.
– Однако, может быть, вам все-таки удастся объясниться… – робко пробормотал он. – Ведь люди не безгрешны, они совершают разные поступки… и часто ошибаются. – Амалия молчала, и Франсуа решил, что дело именно в этом. Когда-то она совершила ошибку, и Монталамбер пытался шантажировать ее, и теперь она боится, как бы ее муж не узнал о той ошибке. – Я уверен, если ваш муж любит вас, он вас простит, – закончил Франсуа.
Это было уже слишком, и Амалия сорвалась с места.
– Да при чем тут любовь?! – в ярости вскричала она. – При чем тут любовь, боже мой?! Мне нужен развод, понимаешь ли ты, развод! А у меня сын, и если я не добуду эти проклятые письма… если я не найду их… муж отберет у меня ребенка, и я никогда его не увижу! Это ты понимаешь? Не понимаешь? – По ее щекам текли слезы. – Ну, тогда убирайся ко всем чертям!
Не помня себя, Франсуа опрометью выскочил на лестницу и опомнился только тогда, когда за ним захлопнулась дверь особняка.
«До чего же по-разному устроены люди! – думал вор, бредя по улице в направлении вокзала Сен-Лазар. – Моя собственная мать бросила меня на помойке, стоило мне родиться, и если бы меня не подобрали добрые люди, я бы наверняка не прожил и дня. А эта странная женщина готова на все, лишь бы ее ребенок остался с ней. Казалось бы, такая молодая, могла бы пожить для себя, тем более что у ребенка отец имеется, а вот поди ж ты…» И он вздохнул, вспоминая глаза Амалии, ее сосредоточенное лицо и маленький рот с твердо очерченными уголками. «Как это скверно – быть никому не нужным!» – подумал он через несколько мгновений и вздохнул снова.
Если бы Франсуа поменьше вздыхал и внимательнее смотрел по сторонам, он бы наверняка уже заметил щуплого бледного мальчишку, который следовал за ним от самого дома Амалии. Но так как Франсуа был погружен в свои невеселые мысли, он, ничего не заподозрив, добрался до вокзала, где и купил билет на ближайший поезд. Амалия была права – после того, что случилось в саду Тюильри, оставаться в Париже ему было небезопасно.
Что же до самой Амалии, то как раз в эти мгновения она переодевалась в свое любимое золотистое платье, расшитое золотистыми же цветами. Ей еще предстояло отчитаться перед графом Шереметевым, а разговор, как она предвидела, предстоял нелегкий.
