Стоя в аэропорту, Гайтнер, конечно, чувствовал себя опустошенным, в основном потому, что его водитель не появился. «Может, просто взять такси?» – спросил Митчелл.
Гайтнер – возможно, второй по значимости банкир в стране после Бернанке – встал в очередь из двадцати человек.
Похлопав по карманам, он растерянно посмотрел на Митчелла: «У вас есть наличные?»
* * *
Если бы несколько месяцев назад жизнь Тима Гайтнера просто приняла немного другой оборот, он мог быть генеральным директором Citigroup, а не его регулятором.
6 ноября 2007 года, когда кредитный кризис только начинал наносить удары, Сэнфорд «Сэнди» Вейл, создатель империи Citigroup и один из крупнейших ее частных акционеров, запланировал звонок Гайтнеру на 15:30. Двумя днями ранее, после объявления о рекордных убытках[123], главный исполнительный директор Citi Чарльз О. Принц III был вынужден уйти в отставку. Вейл, рубаха-парень старой школы, который был известен тем, что распознал и воспитал талант молодого Джейми Даймона, хотел поговорить с Гайтнером о членстве в совете директоров. «Что вы думаете о том, чтобы заняться управлением Citi?» – спросил Вейл.
Гайтнер, уже четыре года работавший президентом Федерального резервного банка Нью-Йорка, был заинтригован, но моментально осознал конфликт интересов. «Я не подхожу»,[124] – почти автоматически ответил он.
Всю следующую неделю он не мог думать ни о чем другом, кроме этой работы, связанных с ней денег и обязанностей. Он обсуждал проблему с женой Кэрол, он думал о предложении, выгуливая собаку по кличке Адоб по Ларчмонту, богатому пригороду в часе езды от Нью-Йорка. По большому счету все было хорошо: он зарабатывал 398 200 долларов в год[125] – огромная сумма для регулятора, но по сравнению с соседями по Мейпл-Хилл-драйв это была средненькая зарплата. Его привычки стоили не так дорого, за исключением ежемесячной стрижки за 80 долларов[126] в спа-салоне Gjoko, но нужно было думать о высшем образовании дочери Элизы, учащейся средней школы, и сына-восьмиклассника Бенджамина, так что деньги, безусловно, не помешали бы.
Наконец он позвонил старому приятелю Роберту Рубину, бывшему секретарю казначейства и главе Citigroup, чтобы убедиться, что не совершает ошибки. Рубин, давний наставник Гайтнера, вежливо сказал, что поддерживает Викрама Пандита на эту должность, и посоветовал Тиму остаться на нынешней работе. Но сам факт того, что кандидатура Гайтнера рассматривалась на столь высокую должность, был важным показателем авторитетности Гайтнера в финансовом мире.
В своей работе в Федрезерве он часто сталкивался с неуважением со стороны Уолл-стрит. Дело в том, что он был не из той породы банкиров центральных банков, с которыми финансовые магнаты традиционно чувствовали себя комфортно. За 95-летнюю историю Федрезерва президентами Федерального резервного банка Нью-Йорка были восемь человек, и каждый из них в прошлом работал на Уолл-стрит как банкир, юрист или экономист. Гайтнер, напротив, был карьерным технократом из казначейства, протеже бывших секретарей казначейства Лоуренса Саммерса и Роберта Рубина. Его авторитет также слегка скомпрометировало то, что в сорок шесть лет он все еще был похож на подростка и не отказывал себе в удовольствии иногда прокатиться на сноуборде или вставить в речь крепкое словечко.[127]
Некоторые вашингтонские чиновники, журналисты и даже банкиры были очарованы Гайтнером, чьи сила и сухое, самоуничижительное остроумие помогли создать образ принимающего политические решения специалиста. Хотя он часто казался невнимательным и отвлекался во время заседаний, Гайтнер дожидался момента, когда все выскажутся, и в нескольких простых выражениях выдавал глубокий анализ дискуссии.
Другие же расценивали эти выступления как попытку утвердиться. Каждый месяц в Федрезерве Нью-Йорка проходил обед для лидеров Уолл-стрит – тех самых людей, за которыми надзирала организация Гайтнера, и каждый месяц Гайтнер сутулился на своем стуле, шаркал ногами, потягивая диетическую колу, и молчал. Он был настолько же непонятен, как и Гринспен, один из его героев, но у него не было того авторитета, особенно перед аудиторией основных игроков Уолл-Стрит.
* * *
«Да ему двенадцать лет!»[128] – такова была реакция удивленного Питера Дж. Питерсона, бывшего главы Lehman Brothers и соучредителя частной фирмы Blackstone Group, при первой встрече с Гайтнером в январе 2003 года. Питерсон искал замену Уильяму МакДоноу, который уходил в отставку после десяти лет на посту руководителя Федрезерва Нью-Йорка. МакДоноу, обаятельный бывший банкир из Первого национального банка Чикаго, прославился тем, что вызвал руководителей[129] четырнадцати инвестиционных и коммерческих банков в сентябре 1998 года, чтобы организовать ссуду частного сектора в 3,65 млрд долларов для спасения задыхающегося хедж-фонда Long-Term Capital Management.
У Питерсона были проблемы с поиском кандидата – ни один из тех, кому он предлагал работу, не был в ней заинтересован. Двигаясь по списку все ниже, он наткнулся на незнакомое имя Тимоти Гайтнера и назначил ему встречу. На интервью он был смущен мягкой речью Гайтнера[130], которая почти граничила с бормотанием, а также его худощавостью и кажущейся молодостью.
Ларри Саммерс, который рекомендовал Гайтнера, пытался развеять озабоченность Питерсона. Он сказал, что Гайтнер гораздо жестче, чем кажется, что он «был единственным человеком, который когда-либо работал со мной и мог войти в мой кабинет со словами: ‘Ларри, тут ты облажался по полной’».
Эта прямолинейность была родом из детства, проведенного в постоянной адаптации к новым людям и новым обстоятельствам. Гайтнер был сыном кадрового офицера, колесящего по миру, потому что его отец Питер Гайтнер, специалист в области международного развития, работал сначала на Американское агентство по международному развитию, а затем на фонд Форда. К тому времени как Тим поступил в среднюю школу, он успел пожить в Родезии (ныне Зимбабве), Индии и Таиланде. Семья Гайтнеров давно работала на государство. Чарльз Мур, отец его матери, был спичрайтером и советником президента Эйзенхауэра, в то время как его дядя Джонатан Мур работал в Госдепартаменте.
Следуя по стопам отца, деда и дяди, Тим Гайтнер отправился в Дартмутский колледж, где специализировался в государственном управлении и исследовании Азии. В начале 1980-х кампус Дартмута был основным полем битвы культурных войн, которые разгорелись с появлением газеты правых «Дартмутский обзор». Газета, которая издавалась известными консервативными писателями Динешем д’Сузой и Лорой Ингрэм, опубликовала ряд провокационных статей[131], в том числе одну, в которой был приведен список геев, состоящих в Ассоциации студентов колледжа, и другую, выступающую против позитивных действий, написанную якобы в манере негритянского английского. Заглотив наживку, либеральные студенты Дартмута начали протест против газеты. Гайтнер исполнял роль посредника, пытаясь убедить либералов выражать возмущение выпуском собственной газеты.
После окончания колледжа Гайтнер учился в Школе перспективных меж дународных исследований Джона Хопкинса, которую в 1985 году окончил со степенью магистра. В том же году он женился на Кэрол Зонненфельд, своей возлюбленной из Дартмута. Свадьбу отпраздновали в летнем родительском доме на Кейп-Коде, отец был шафером.
Имея рекомендацию декана школы Джона Хопкинса[132], Гайтнер получил работу в консалтинговой фирме Генри Киссинджера, где вел исследования для книги Киссинджера и произвел очень благоприятное впечатление на бывшего министра иностранных дел[133]. Гайтнер научился эффективно работать в окружении властных людей, не становясь подхалимом, он интуитивно чувствовал, как дать им понять, что он признает их значимость. Затем при поддержке Киссинджера он поступил в казначейство и стал помощником финансового атташе при посольстве США в Токио, где со своей агрессивной конкурентоспособностью стал королем грунтовых теннисных кортов. Именно на теннисных кортах он мог вести неофициальные беседы с корреспондентами крупных изданий Токио, дипломатами и своими японскими коллегами.
Во время поездки в Японию Гайтнер увидел впечатляющие темпы дефляции и разрушительное снижение уровня цен. Именно благодаря работе в Японии он попал в поле зрения Ларри Саммерса, в то время занимавшего пост заместителя секретаря казначейства, который начал продвигать его на все более и более ответственные должности. Во время азиатского финансового и русского рублевого кризисов 1997 и 1998 годов Гайтнер играл теневую роль[134] в «Комитете спасения мира»[135] (по меткому определению Time), помогая найти более 100 млрд долларов на поддержку развивающихся стран. Когда были предложены пакеты помощи, Гайтнера вызвали в кабинет Саммерса. Гайтнеру повезло – он был специалистом по той части мира, которая вдруг оказалась жизненно важной. Он также располагал отточенными дипломатическими навыками, которые впервые проявил в Дартмуте, когда он был посредником между Саммерсом, который, как правило, выступал за агрессивное вмешательство, и более осторожным Рубином.
