Ну а теперь Шарлотта наверстывает упущенное: не дожидаясь кофе, они с Джоном первыми поднялись из-за стола, чтобы отправиться на пробежку. И ведь это, должно быть, правда — кто бы стал выдумывать такой нелепый предлог? Наевшись индейки — О нет, пожалуйста, без подливки! — и пюре из цветной капусты, скачи галопом вокруг пруда, а то и по какому-нибудь более сложному маршруту. Интересно, а доктора Райкеры тоже восприняли это как невероятное и, по сути, недопустимое нарушение правил поведения, или в их глазах это проявление свободы, умения жить своей жизнью, которого другие молодые люди достигают лишь после нескольких лет на кушетке психоаналитика? Шмидт оглядел комнату в поисках кушетки и, разумеется, обнаружил ее слева от стола, замаскированную под диванчик со спинкой и подлокотниками, но вполне позволяющую, если убрать подушки, удобно улечься.
По-моему, обед вполне удался, но я рада, что он закончился!
Шмидт не слышал, как она вошла. Направившись прямиком к дивану, Рената переложила подушки, точно как он это себе представил, сбросила туфли и прилегла, указав Шмидту на кресло.
Что это, смена ролей?
Усталые ноги и больные сосуды. Вы-то их не видите сквозь шерстяные колготки. Не могу больше на ногах.
Я тоже, но у меня не ноги, а спина.
Спина и у меня не ахти. Как вы смотрите на то, чтобы пройти в столовую и налить мне виски и себе, что захотите? Виски с содовой и побольше льда.
А вы не думаете, что я уже достаточно выпил?
Ну на мой взгляд, вы совсем трезвый, но это уж как хотите. А мне надо.
В буфете Шмидт нашел только скотч, но ему все равно ничего особенного не хотелось, уж точно не шампанского, которое доктор Майрон так ловко подал, когда настала пора для тостов. Если поразмыслить, так почему бы не выпить с этой дамой после праздничного обеда на День благодарения? Он отнес Ренате стакан и опустился в кресло, наблюдая, как она массирует себе ступню.
Вы не думаете, что я специально всех услала?
Почему я должен так думать? И в любом случае, не могу представить, чтобы вы организовали это бегство Шарлотты и Джона. Думаю, вас оно изумило так же, как и меня.
Нет, это была не моя идея, но я знала, куда они собираются. Если бы Шарлотта не сказала мне об этом, тогда я попросила бы их найти какой-нибудь предлог и оставить меня с вами наедине.
А как же Майрон и остальные?
Я ничего не устраивала специально, а воспользовалась сложившейся ситуацией. Смотрите. Вот Майрон, например, счел должным навестить свою мать. Впрочем, я несправедлива, он сам действительно хотел поехать к ней. Она живет в доме престарелых в Ривердэйле. В другой день и я бы поехала с ним. Ну а моих родителей Сет повел развлекаться — представляете, они пошли на «Терминатора-2».
Правда?
Именно так. И если бы я не захотела пообщаться с вами, я тоже пошла бы, и Майрону все равно пришлось бы ехать к маме одному… Уоррены? Они только и мечтают, как бы поскорее удрать обратно в Филадельфию. Да, если бы я попросила, они могли бы задержаться и побыть со мной — ну, часик.
Закончив разминать ступни, Рената еще раз переложила подушки, уселась, сплетя вытянутые ноги, и уставилась на Шмидта.
Ну-у, я очень польщен.
Происходит кое-что важное, и что из этого выйдет, что ждет Шарлотту и Джона, зависит в какой-то степени и от нас.
От меня и вас? А как же Майрон? А почему не от Джона с Шарлоттой?
Сейчас с вами разговаривает не Майрон, правда? Майрон умыл руки. Так что я подумала, что лучше это буду я. Ну а дети — конечно, в конце концов, им придется устраиваться самим. Я говорю только про определенный момент, который мы переживаем сейчас, и про совершенно конкретную вещь — она целиком принадлежит их отношениям, но находится в вашей ответственности. Понимаете, мне очень нравится Шарлотта. Джон часто приводит ее к нам. У нас нет своих дочерей. По четвергам мы с ней иногда обедаем вдвоем: у меня в четверг нет приема.
Приятно слышать все это. Шарлотта — мой единственный ребенок. Я тоже пытался пообедать с ней — две недели назад, — но она была слишком занята.
Она много работает. Но, знаете, мне кажется, что разговор с вами ее нервирует. Не знаю, понимаете ли вы, насколько велика ваша власть?
Ну уж!
Шмидт не курил с той самой минуты, как переступил порог Райкеров. Он потянулся за своей коробочкой с сигарильями: Не возражаете, Рената? Она не возражала. Поднялась, принесла пепельницу и, не слушая Шмидтовых протестов, вышла за новым виски.
Мои ноги уже получше, — сказала она.
Я беспокоюсь не столько о ваших ногах, ответил Шмидт, сколько о ясности нашего рассудка. Что вы собирались мне сказать?
То, что вы и так знаете, но не хотите признать. Что Шарлотта и Джон очень боятся вас и вашего осуждения.
Да уж, такому старому грибу, как я, будет за радость перепугать двух взрослых молодых людей!
Вы пытаетесь насмешничать, но это правда. Как вы думаете, зачем существуют еврейские мамаши и злые феи? Чтобы пугать и наказывать! Они говорят — или молча думают — так: Вы ни во что меня не ставили, смотрели как на предмет обстановки, вы пригласили на ваш праздник всех этих людей, а про меня забыли или вспомнили в последнюю минуту. Но подождите! У меня есть колдовство как раз на такой случай! Ведь тут не может обойтись без колдовства. Укол веретеном повергает принцессу и все королевство в беспробудный сон. Но можно и просто изобразить такое лицо, будто ты Иисус на кресте и скорбящая Богоматерь в одном флаконе, загнать их в угол своим зловещим взглядом и сказать: Видите, что вы натворили! И сразу меркнет солнце, и пропадает всякая радость. Шмидти, вы тешитесь своей способностью напустить злые чары.
Она по-новому сплела ноги. Красивые, какие бы дефекты ни скрывались там под колготками. Шмидт докурил. Может, пора отставить свой запотевший стакан, поклониться и поблагодарить за обед и беседу? Не рискует ли он, если останется, потерять лицо, а если рискует, стоит ли его спасать? А что она скажет о нем, если он сейчас уйдет? Что скажет, если он останется? Шмидт зажег новую сигарилью и, затянувшись, решил, что пора применить терапию доктора Ренаты к самой Ренате.
Еще не так давно, начал он, я был практикующим юристом. Но когда я отправлялся куда-нибудь на обед или ужин или оказывался в компании, я считал себя обязанным оставить свои небольшие правовые познания, адвокатские повадки, и манеру выражаться за порогом. Ну скажем, у стойки для зонтов или в шкафу для верхней одежды. Не все юристы дают себе труд так делать, и я не уверен, что у меня всегда это получалось, но я старался. Я слабо представляю, как общаются психиатры, но, насколько я понимаю, сейчас вы говорили со мной, точно как говорите с пациентами, и не так, как говорят с гостем. Может, мне и нужно лечиться, но у вас я не лечусь. И сюда я пришел не на прием.
Она улыбнулась во весь рот — и довольно весело — и для разнообразия поджала ноги. Шмидт подумал, могут ли в ее возрасте быть такие белые зубы? Может быть, изобрели новую технологию, и, если она безболезненна, ему стоит попробовать?
Наверное, самое длинное неюридическое заявление за всю вашу карьеру? спросила Рената. Смотрю, я вас серьезно разозлила.
На самом деле я еще не закончил. Вы меня перебили, и мне это не нравится. Если вы собираетесь применить ко мне свою терапию, как бы вы это ни мыслили, я позволю себе слегка применить право. Мы разобьем проблему на отдельные составляющие. Первый пункт — Шарлотта. Давайте предположим — в рамках нашего разговора, — что я тоже немного с ней знаком, возможно, не меньше, чем вы. В конце концов, это мы с ее матерью растили ее. Так что оставим Шарлотту — или перейдем к ней в самом конце — и обратимся к пункту под названием «Джон Райкер». Вы только что заявили, что я его запугал. Хочу указать вам на полную безосновательность вашего заявления. Джон всегда был одним из моих любимчиков. Не вижу причины не сообщить вам в стенах этой комнаты некоторые факты, прекрасно известные Джону, но, возможно, не вам. Джон помогал мне так много, что, наверное, не стал бы партнером в компании, если бы я его не продвинул. Я его полностью поддержал. Из глубокого уважения к его замечательным качествам и без всякой личной корысти. Что Джон переключится на тяжбы, было решено уже тогда, и никто не мог бы обвинить меня в том, что я продвигаю его в партнеры для того, чтобы он остался в фирме и продолжал делать мою работу. Если вам так уж по нраву эти сравнения, то я для Джона скорее добрая фея-крестная: я дал вашему сыну то, чего он больше всего хотел.
Теперь вы закончили?
Нет, но я говорил достаточно долго, так что не возражаю, чтобы вы вставили слово.
Именно так Джон и сказал нам с Майроном: без вас он не стал бы партнером. Он был вам очень благодарен, и мы тоже, вся его семья. Мы знаем, что Джон умен и много работает, но знаем также — ведь он все время это повторял, — что в «Вуде и Кинге» заработать статус партнера — только начало. И он особенно благодарен вам за то, что вы не изменили своего отношения к нему когда он стал встречаться с Шарлоттой.
