Уборевича и Орджоникидзе еще не было. Примаков, широко улыбаясь, поздоровался с латышами. Отношения у них всегда были очень хорошими. Недавно один из латышей сказал ему:
- Когда нам говорят, что впереди червонцы, - значит, можно раздеваться и спать спокойно.
Это - большая похвала в устах командира одной из самых стойких частей. Но сегодня они не отвечали улыбкой на улыбку. Латыши были сумрачны. Калнин- начдив. Командир бригады Стуцка, в очках, с длинными волосами, с виду студент. Артиллерист Фрейберг, бородатый.
Калнин и Стуцка помалкивали. Вайнян, комбриг-3, был более говорлив, махал руками, рассказывал. Сапоги растрепались и раскисли в невылазных боях по осенней грязи. Идут холода, в шинелишках холодно по ночам. Огромная убыль комсостава и рядовых бойцов. Две недели напряженных боев, когда дрались за каждую рощу, за каждый бугор, за каждую речку, за каждое село.
- Ты понимаешь - сзади никого нет, резервов тоже нет, а у меня вчера было донесение от разведки: к корниловцам подходит четвертый полк, к дроздовцам тоже идет запасная часть. Плохо. Очень плохо! Фронт очень растянулся, трудно ввести что-нибудь в резерв, очень большая усталость от боев.
Примаков, сдвинув брови, внимательно слушал товарищей, хотя все, что говорили латыши, он знал по себе.
В середине разговоров в хату вошли Орджоникидзе - в солдатской шинели, в кудлатой папахе, с маузером- и командарм Уборевич- аккуратный, молодой, с худым лицом, поблескивавшим при свечах узеньким пенсне.
Все без команды встали. Уборевич поздоровался. Орджоникидзе с мороза оттирал себе уши и кивал головой. Все сели за стол, развернули карты. Уборевич подчеркнуто бодрым голосом сказал:
- Ну что ж, начнем работу, товарищи командиры!
Первым говорил Калнин. Он говорил спокойно и внушительно, без тени беспокойства в голосе, но не сказал ничего ободряющего. Большая усталость от боев. Большая.
Было ясно, что назревал новый кризис операции и возникала опасность, что боевая инициатива, с таким огромным трудом вырванная в Орловском сражении, перейдет к противнику.
Уборевич наклонился над картой и заносил что-то на большой лист бумаги. После Калнина он дал слово кавалеристам.
Примаков говорил очень ясно, выговаривая все буквы слова до последней, говорил очень точно, просто и подробно. Он говорил, что червонцы чувствуют себя более крепко, хотя у них тоже, как и у латышей, большая убыль в людях, примерно сорок процентов потерь убитыми, ранеными и больными. Особенно много заболевших, потому что паршивая еда, мало хлеба, нет подвоза из тыла. Чем кормят крестьяне, тем приходится жить, а кормят больше яблоками и картошкой. Но у него в обозах резерв хлопцев с Украины, оставшиеся без коней и худоконных. В отделе снабжения тоже накопилось сотни две вернувшихся из госпиталей, залечивших раны бойцов, и потому потери менее чувствительны.
Орджоникидзе как был - в папахе и шинели - ходил по комнате.
Уборевич поднял голову от карты и таким же уверенным голосом, каким он открывал совещание, сказал:
- Положение действительно напряженное. Но войско должно сделать еще усилие - добить офицерский корпус, отброшенный от Орла. Победа под Орлом уже окрылила фронт, а остановка и отступление дезорганизуют его.
Кто-то из командиров бросил слово «резервы». Все обернулись. Наступило молчание.
- Резервов Главное командование не имеет, - сверкнув пенсне, жестко отрезал Уборевич.
Орджоникидзе, остановившийся и молча слушавший Уборевича, быстро добавил:
- Резервов, товарищи, нет. Последние резервы, которые были мобилизованы, - коммунисты г давно уже в войсках.
И потом, подчеркивая каждое слово:
- Мы должны, товарищи, победить с теми силами, какие у нас есть.
Туровский толкнул локтем Примакова:
- Рейд?
Примаков кивнул:
-Да, рейд!
И обратился к Уборевичу:
- Может быть, кавалерийский рейд в тыл офицерскому корпусу поможет Латышской дивизии сломить фронт? У нас есть кое-какой опыт в этих делах. Мы ходили с удачей против петлюровцев на Украине, на Правобережье, ходили в тыл к Деникину под Полтавой, на станцию Кигичевку. Попробуем прорваться и разгоним резервы, которые собирает сейчас Кутепов.
- Ты что - хочешь с налету захватить Курск? - спросил кто-то из латышей.
- Нет, в Курске никого нет, кроме губернатора, а нам нужно раздавить живую силу корниловцев. Я разгоню артиллерию, переловлю штабы, заберу обозы, разорву телефонную связь, лишу их возможности вести организованный бой. А здесь латыши будут бить каждый полк в отдельности.
И опять Примаков выговаривал все буквы, перечисляя штабы, обозы, связь, артиллерию...
- А не погибнешь ты вместе с твоими казаками? - спросил Орджоникидзе.
- Надо не погибнуть.
- Нужно все очень точно рассчитать, - сказал Орджоникидзе и внимательно посмотрел на Примакова.
Уборевич уже набрасывал на карте направление рейда.
- Вы должны взорвать железную дорогу Курск - Орел... Отрежьте бронепоезда и эшелоны и сразу поверните на север, чтобы захватить корниловцев с двух сторон - между вами и латышами... - Он показывал все на карте. - На шоссе Орел - Курск взорвите мост, чтобы они не смогли откатить при отступлении артиллерию. Фронт нужно прорвать на стыке корниловской и дроздовской дивизий.
Потом он набросал план операции и продиктовал директиву армии о подготовке прорыва для рейда. Когда директива была подписана, Калнин попросил снять со стола карты, и на стол поставили два котелка картошки и яичницу. Орджоникидзе снял папаху и подсел к столу.
Была уже темная ночь, когда все вышли из хаты. С фронта доносилась редкая перестрелка. Шофер командарма заводил застывший «бенц» бывшего великого князя Николая Николаевича. Садясь в машину и надвигая папаху на уши, Орджоникидзе сказал Уборевичу:
Он свое дело сделает. Как ты думаешь?.. Скажи...
- Сделает, - ответил Уборевич.
- Поехали!» Так этот военный совет в Шарыкине был записан со слов комбрига и командарма.
Что было дальше? В ночь на 3 ноября две бригады латышей, закутавшись в белые простыни, подкрались к позициям корниловской дивизии и штыковой атакой прорвали фронт. В прорыв вошли полки червонцев и ворвались в тыл дроздовцев и корниловцев.
Фронт дрогнул.
В середине ноября червонцы повторили рейд на станцию Льгов. Белые сразу откатились на 150 километров и продолжали отступать, преследуемые по пятам...
4 декабря Уборевич приказал: Латдивизии и конной группе Примакова овладеть Харьковом не позднее 11-го.
12 декабря Председатель Совнаркома В. И. Ленин получил телеграмму, подписанную Уборевичем и Орджоникидзе: «Весьма срочно. Прошу передать всем, в особенности кто имеет связь Москвой. 11 сего декабря после упорных боев войсками N-ской Красной армии взят город Харьков».
К этому краткому перечню событий, которые произошли после военного совета в Шарыкине, можно добавить еще одну крохотную деталь. Я помню - был у В. М. Примакова небольшой квадратный желтый портсигар с изумрудом- желудем на крышке. Внутри с одной стороны расписался бывший царь- «Самому дорогому существу. Николаша », а с другой выгравирована совсем другая надпись- «Непревзойденному рейдисту т. В. М. Примакову от Реввоенсовета XIV армии».
В. В. Бурлин. К БЕРЕГУ ЧЕРНОГО МОРЯ.
ПОЛКОВНИК В. В. БУРЛИН
Брянск. Октябрь 1919 года.
- Без пропуска не пущу! Стой, не то стрелять буду! - хрипло забасил часовой у входа в аппаратный зал телеграфа штаба 14-й армии.
Я невольно обернулся. Какой-то молодой человек в потертом френче и галифе, несмотря на окрик, с взволнованным лицом быстро подошел к аппарату Юза, крикнул:
- Где телеграфист?!.
Перед его приходом я только что разрешил телеграфистам на пять минут отойти от аппаратов: из ближайшей воинской части привезли чечевичную похлебку, пшенную кашу и скудные пайки хлеба, выпеченного из муки пополам с отрубями. Связисты расположились на подоконниках слабо освещенного зала с котелками на коленях и ели.
Часовой уже вскинул было винтовку к плечу, но я остановил его и, подойдя к вошедшему, потребовал:
- Ваши документы!
Незнакомец пристально посмотрел на меня:
- А вы не читали приказа о моем вступлении в командование армией? Вот мое удостоверение. А вы кто такой?
Прочитав документ, я доложил:
- Уполномоченный Верховной комиссии связи Республики Бурлин. На часового не обижайтесь, товарищ командующий. С него ведь требуют.
- Не обижаюсь. Служба. В дивизии было проще, там меня все знали... Заготовьте мне круглосуточный пропуск. А сейчас свяжите меня с сорок первой дивизией.
В тот день Уборевич вел переговоры с начдивами так, будто командовал армией не первый месяц. Удивительна было, когда он успел так изучить положение на фронте. Закончив переговоры, командарм сказал мне:
