Андрополус вскочил и быстро оделся. Бездействовать нельзя. Баронесса оказалась на краю пропасти. Лукреция может потерять мать, уж он-то знает, как это страшно. Весь их мир, вся так интересно придуманная игра, в которой Лукреция была то святой Екатериной Сиенской, то героиней из «Повести о двух влюбленных», разрушится. Анну сгноят в застенке. Если, конечно, Андрополус ее не спасет. А он спасет ее! То-то благодарна будет Лукреция! У него достанет сил и смелости. Кто угостил Папу Римского молоком из бурдюка? Андрополус! Ему храбрости не занимать. Он отыщет приходского священника и заставит отдать злополучную картину.
Пастух выскользнул из дома и оседлал белого коня, на котором ездила Лукреция, когда была здорова. У кузницы прихватил копье. Рыцарь Андрополус, сын своего отца, несется вскачь; рысак легко перепрыгивает через поваленные дубы, будущие корабли крестового похода. Слуги стоят, разинув рты. Рука мстителя сжимает копье. Вперед! Сначала он вернет картину, а потом поведет войска Папы Римского на захваченный турками Константинополь. И тогда султану Махмуду конец.
На площади у колодца он придержал коня, спешился, напоил скакуна, попросил водоносов приглядеть за ним и направился к воротам папского дворца. Стража не впустила его.
Площадь была безлюдна. Заложив копье за спину, Андрополус прихватил его поясом и начал карабкаться вверх по стене, окружавшей дворцовый сад. Шипы увивших ее роз царапали до крови, но стоит ли обращать на это внимание? Из сада доносился запах жареной дичи, смешанный с ароматом цветов и плюща. Славная будет трапеза. Лошади, привязанные у подножья стены, похрапывали. Какой-то мальчишка, проходя мимо и заметив Андрополуса, швырнул в него камнем. Ну и пусть. Осталось совсем немного.
Подтянувшись в последний раз, он встал на плоской стене во весь рост и осмотрелся. Сад был прекрасен, как рай. За накрытыми столами сидели служители церкви. Приходского священника среди них не было. Пия Второго тоже.
Андрополус набрал в грудь побольше воздуха и запел гимн Иоанну Крестителю. Вот так же он пел для Лукреции, только высокие ноты никогда еще так чисто у него не выходили. В восторге он поднял копье высоко над головой.
Святые отцы воззрились на Андрополуса с недоумением. Ему показалось – с любовью. На него так внимательно давным-давно никто не смотрел, разве что овцы, а тут – люди! Чистые и непорочные, красивые и нарядные, они не сводили с него глаз. Они слушали его. Они приняли Андрополуса в свой круг. Он больше не бесприютный чужак, посланный Господом пасти скот в долине Орсия. К нему прислушиваются приближенные самого Папы Римского. Его не гонят. На мгновение Андрополус забыл, зачем сюда пришел.
Глаза, глаза, сколько глаз! А вот еще одни – пронзительные, добрые, кроткие… Это глаза Лукреции, понял пастух. Они повелевают им, как он сам – овцами. Нищий, одинокий, без гроша в кармане и без единого родича на земле, ради этих глаз он готов на все.
Очнувшись, он оборвал пение. Мир тотчас предстал иным. За столами сидели немолодые упитанные мужчины, все как один чем-то похожие на приходского священника.
– Я – Андрополус, вольноотпущенный раб господина Лоренцо, – крикнул он им сверху. – Мне нужно поговорить с Его Святейшеством.
– Он пребывает в Баньо-ди-Виньони, – ответил один из кардиналов. – Ответь лучше, зачем ты размахиваешь копьем?
– Я буду крестоносным рыцарем в походе на Константинополь! – не смутился Андрополус.
Два солдата в мундирах папской гвардии, приставив к стене лестницу, взобрались тем временем наверх и стащили пастуха на землю, предварительно отняв у него оружие. Стоять лицом к лицу со священнослужителями столь высокого разбора, встречать их испытующие взгляды было непривычно и неловко. Андрополус потупился.
– Это тот самый, который предложил Его Святейшеству отведать козьего молока, – хмыкнул кто-то.
– Раб Лоренцо. Но вольноотпущенный, – задумчиво произнес другой кардинал. – Надо понимать так, что барон дал тебе волю?
– Да, – коротко кивнул Андрополус, подумав: какая им разница, сам Лоренцо или его жена?
– Ты поешь как ангел, – похвалил пастуха третий и хотел было покровительственно похлопать его по щеке, но Андрополус резко откинул голову, и рука кардинала повисла в воздухе.
– Я теперь свободный человек и по праву могу участвовать в крестовом походе. Дайте мне увидеться с Папой Римским.
– Твое желание – не повод для аудиенции. Войско набирает кондотьер. Тебе следует обратиться к барону.
– У меня к Его Святейшеству есть и другое дело. Очень важное и срочное, – упорствовал Андрополус.
Так учил его отец: если хочешь добиться быстрого решения, обращайся сразу к самой высокой персоне – это поможет избежать проволочек и мелких интриг. Он встретится с Папой Римским, объяснит ему, что Анна не имела злого умысла, и расскажет о приставаниях приходского священника. Пий Второй оценит искренность, велит падре вернуть картину баронессе, а Андрополуса прикажет включить в христово воинство, где ему самое место. Он не раз сидел на коленях императора Константина, пока отец беседовал с монархом о том, как оборонять Константинополь! Он все помнит. Он достойный сын своего отца.
– Не потому ли вольноотпущенник столь назойлив, что бывший господин не хочет принять его в войско? – задумчиво промолвил кто-то из сидевших за столом.
Пастух сглотнул комок в горле. И зачем он только заговорил о крестовом походе? С этим можно было и подождать. Главное – картина, попавшая не в те руки. Если ее не вернуть, Анну сожгут на костре, Лоренцо отправят в ссылку, и Лукреция станет сиротой, как он, Андрополус. Может быть, даже рабыней. Он явился в папский дворец, чтобы спасти ее от "позора и гибели… Подумав так, он с ясностью осознал: именно ее, все остальное – пустяки. Именно ей он хочет показать, что может действовать как свободный человек.
Свободный? Но разве не один лишь господин волен отпустить раба? Жена не имеет права распоряжаться имуществом мужа при его жизни. Андрополус – имущество Лоренцо, не Анны.
Кардиналы переговаривались между собой. Погруженный в собственные мысли, пастух не сразу понят, о чем. Кажется, просят взять как можно более высокую ноту.
– В крестоносцы ему еще рановато, – наконец разобрал краем уха Андрополус, – а вот для хора кастратов подойдет отлично.
Сотрапезники дружно захлопали в ладоши. Раздались голоса:
– Голос у него бесподобный!
– Поистине ангельский!
– Порадуем Его Святейшество!
Андрополус продолжал думать о своем. Коли уж с Папой Римским встретиться не суждено, пусть дадут поговорить хотя бы с приходским священником. Или тот уже передал образ святой Агаты маэстро Росселино? Тогда… Но губы свело ужасом, слова не выговаривались. Зачем он безропотно отдал копье?
– Ты будешь жемчужиной в хоре кастратов, – влажным шепотом обслюнявил щеку Андрополуса престарелый кардинал.
– Нет, – едва смог выдавить пастух и повернулся, чтобы уйти.
Ему не позволили. Два стражника заломили Андрополусу руки за спину и потащили прочь из сада, из рая, из мира, освященного сиянием очей Божиих.
– Отпустите меня!
– Хор кастратов! Хор кастратов! – эхом звучало в ответ.
Лестница, ведущая вниз, была мрачной и сырой, от стен веяло холодом. Пахло мочой. Во тьме не видно ничьих таз, сколько ни смотри.
Андрополус оказался в подземелье, заменявшем покуда городскую тюрьму. Его втолкнули сюда и ушли, заперев дверь. Оставалось лежать на жестком топчане и слушать, как откуда-то мерно капает вода. И ждать. Скоро придет человек со скальпелем, и Андрополус станет еще лучше брать самые высокие ноты.
* * *
Анна опустилась коленями на маленькую скамеечку в новой корсиньянской церкви, ожидавшей освящения Папой Римским. Баронесса пришла ради того, чтобы молить Господа о прощении. И, может быть, увидеть Лоренцо, уехавшего из поместья сразу же после трудного разговора. Но среди многочисленной знати, наполнявшей храм, мужа не было.
В алтаре развешивали картины, чудные работы прославленных художников. Ее великомученица такой чести пока не удостоилась.
Неподалеку от Анны молился Бернардо Росселино. Она видела его профиль и слегка дрожащие руки.
В церкви был весь папский совет. Леон Баттиста Альберти, которого, как справедливо сказал не так давно Лоренцо, знают и ценят повсюду в Европе, стоял в алтарной части и пристально смотрел на Росселино, словно хотел обратить на себя внимание верного ученика, – но тот, погруженный в раздумья, ничего не замечал. Или не желает замечать, подумала Анна. Он вырос и состоялся как мастер, ему отныне претит внимательная опека учителя. Веки Бернардо были сомкнуты, губы шевелились.
На алтарной стене укрепили очередной образ, работу сиенского художника Веккьетты.[20] Из-за спин окруживших картину людей Анна не могла рассмотреть ее целиком. До баронессы доносился шепот людей, обсуждавших манеру изображения. Еще раз пронзительно взглянув на Росселино и вновь не получив от архитектора ни малейшего ответного знака, Леон Баггиста Альберти присоединился к ним.
