А сам стол был и круглым, и зеркальным, прямоугольным и письменным, ромбовидным, трёхсотшестидесятиградусным, и чёрт его знает, где он оканчивался и сколько у него было ножек. Вы будете смеяться, но одна его створка, накрытая крахмальной скатертью, стояла боком, ну как стена на полу, и я смело ставил на неё фужер с вермутом, и напиток не проливался.
Поначалу именно это упражнение понравилось мне в четвёртом измерении. Я то и дело наливал себе вермута, глотну – и поставлю на эту стенку, глотну – и поставлю.
Капитан и девушка с персиками очень смеялись и советовали подвесить фужер с вермутом прямо в воздух, а вермут мысленно засосать.
Я так и сделал. И что же вы думаете: фужер повис чин чинарём, а вермут хлынул струёй, да прямо в рот капитану.
– Я тебя мысленно опередил! – кричал Суер. – Туго соображаешь!
Но тут я взял да и опередил капитана и засосал сразу изо всех бутылок. Начался такой потоп, что девушка с персиками рассердилась.
– Всю скатерть мне испоганил, – ругалась она, – вермут не отстирывается!
– А вы что же, в четвёртом измерении, неужто стираете?
– Стирают, друг мой, во всех измерениях, – строго пояснила девушка с персиками. – А то я знаю таких: придут в гости, грязи понатопчут, посуду перебьют, засрут, прости Господи, всё измерение, потом два дня скреби да оттирайся!
– Извините, госпожа, – сказал я, – никак не предполагал такого. Но позвольте один вопрос. Вкус этого вермута показался мне чрезвычайно знаком.
– Вермут как вермут, – сказал капитан, – ничего особенного.
– Позвольте возразить, сэр. Этот вермут напоминает мне напиток, который изготавливал я сам, добавляя в него спирту, рому и джину.
– И, кажется, виски, – засмеялась девушка. – Конечно, это тот самый вермут, который вы пили на острове тёплых щенков.
– Как же это так?
– А так. В этом ведь и смысл нашего измерения. Здесь всё перепуталось, и в первую очередь время.
– Очень интересно и поучительно, – сказал я. – А могу я сейчас потребовать бутылочку кошасы, которую в своё время мичман Хренов выпил один, подло спрятавшись в кочегарке?
– Пожалуйста, но тогда мичману в прошлом ничего не достанется.
– И пускай не достанется! Ведь он спёр её из кают-компании.
– Ну, как хотите.
Девушка поковырялась отвёрткой в банке с ржавыми гайками – и бутылочка кошасы, оплетённая соломкой, явилась перед нами.
Мы с капитаном смеялись, как жеребцы, представляя себе мичмана, который спрятался в прошлом в кочегарке, вдруг – бац! – кошасы нету!
– Афронт! – кричал Суер. – Афронт!
– Ладно, – сказал я, – пожалеем мичмана. Вернём ему полбутылки обратно.
Благородно отпили мы полбутылки, а остатки назад мичману вернули, в прошлое, в кочегарку. Вот он, небось, удивился в прошлом, когда снова кошасу получил.
– Давай что-нибудь в прошлом с Чугайлой устроим, – сказал капитан.
– С ним и в настоящем можно устроить. Лучше вызовем кого из прошлого, ну к примеру, Калия Оротата, хороший он парень.
– Ну нет, – сказала девушка с персиками, – эдак вы сюда целый полк голых женщин понагоните. Я против.
Мы призадумались, и я внимательно глянул туда, в даль стола. Кажется, там и было прошлое. Поначалу я видел стены и зеркала, реки и фрегаты, вдруг Лаврушинский переулок, ресторан-поплавок возле кинотеатра «Ударник», трамвай на Малой Пироговке, Хоромный тупик, толпы, толпы, кто-то читает стихи.
Вдруг что-то искривилось, что-то изменилось, замелькал туннель, какой-то коридор, больничные палаты… Бог мой! Неужто будущее?!
– Извините, мамзель, – сказал я, смахивая со лба остатки прошлого, – а как насчёт будущего? Нельзя ли какое-нибудь видение оттуда? Ну хоть рюмочку перцовки?
– Пожалуйста, – сказала девушка с персиками, оглядывая меня с каким-то лёгким подозрением, – но тогда вы в будущем эту рюмочку не выпьете. А вдруг у вас в будущем перцовки не предвидится?
– Мда, вот это вопрос, – сказал Суер. – Но давай попробуем. Рискнём. И мне тоже рюмочку! Итак, просим две рюмки перцовки из будущего, одну – мне, другую – ему.
– Пожалуйста.
Девушка съела персик, с какими-то зловещими брызгами надкусила второй, взяла в руки керосиновую лампу и взболтала её, как бутылку. Из лампы – чёрт подери! – потекла перцовка, да прямо в рюмки. Ровно две штуки по тридцать пять грамм.
Мы с капитаном облегчённо вздохнули и тяпнули.
– Может, по второй? – спросил я.
– Эх вы, – вздохнула девушка, – да что вы всё одно и то же: то вермут, то перцовка, то в прошлом, то в будущем. Я уж думаю: лезут в окно, так значит приличные люди, или синьоры, или кабальеро, а эти – чёрт знает что! – им бы лишь всё выпить в прошлом и в будущем. Подумали бы о душе, о любви…
– Извините, мадам, но и вы – всё персики, персики… Это ведь те самые персики, которые вы ели в начале двадцатого века? Не так ли?
– Увы, это так, – печально вздохнула девушка. А ведь прекрасным, друзья, было её лицо, и глаза такие ласковые, внимательные. Те несколько грубых слов, которые произнесла она, как-то не вязались с этим её великим обликом, и я сказал ей об этом.
– Ничего не поделаешь, – сказала девушка, – поднахваталась здесь, в четвёртом измерении. Да и в окно лезет порой Бог знает кто… да и там, на земле, висит картина Валентина Серова, на меня все смотрят, смотрят. Это ведь ужасно утомительно, когда на тебя все смотрят, смотрят… Великие артисты и натурщики понимают это, а художники не понимают, им-то лишь бы нас написать.
– Любопытно, – сказал капитан. – Ну а те, про которых написано не на холсте, а в книге?
– Тоже кошмар. Тут ко мне заходила Наташа Ростова. Огрубела, скажу вам. Просто мучается, когда про неё бесконечно читают. Пить стала, опустилась, за собой не следит.
– Печален ваш рассказ, – сказал Суер. – Я и не думал, что в четвёртом измерении такие острые и вполне человеческие проблемы.
– Увы, четвёртое измерение их даже добавляет, – вздохнула девушка. – Легче всего в двухмерном мире, поверьте, ведь я изображена на плоскости. Но удивителен этот самый путь в четвёртое измерение. Он ведёт из третьего во второе, а уж потом в четвёртое.
– Капитан, – сказал я, – девушка с персиками. Пожалейте… Выкиньте меня к чёртовой матери в третье измерение, только чтоб я не расшибся. Где там ваша кувалда? Или отвёрткой можно?
– Обойдётесь без инструментов, – сказала девушка. – Печать четвёртого измерения будет лежать на вас ещё пять минут. Смело вылетайте через окно. За пять минут доберётесь куда хотите.
Я глотнул ещё вермуту, схватил персик и кинулся в окно, а за мной сэр Суер-Выер. Как два гордых аэроплана, полетели мы над дверными косяками. Спотыкаясь, наступая на дремлющего мичмана Хренова, благополучно приземлились.
Потом мы долго стояли под окном, на котором всё колыхались занавески, но девушка с персиками так и не выглянула помахать нам на прощанье рукой.
Глава XLVI. Трепет
В тяжёлых плаваньях, в дальних странствиях всякое бывает: голод и мор, жажда пресной воды, миллюзии и фураж.
Но, поверьте, никто не ожидал, что на семьсот сорок второй день плаванья механик Семёнов вообразит себя флагом.
– Я хочу развеваться! – кричал он, взбираясь на мачту. – Я должен трепетать на ветру, осеняя вас с самых высоких позиций.
Мы терпеливо ждали, когда же он долезет до флагового места.
И вот он долез, сбросил на палубу наш старый добрый флаг и принялся над нами развеваться, всячески называя себя подлинным флагом и частично знаменем с некоторым намёком на штандарт.
– Ладно, – сказал капитан, – в конце концов, мы можем сменить наш старый добрый флаг на механика Семёнова. Пусть Семёнов развевается, пусть будет флагом, но кто же, чёрт возьми, будет у нас механиком?
Некоторое время мы надеялись, что Семёнову надоест трепетать на ветру, но ему не надоедало.
– В деле трепетанья я – неутомим, – кричал он сверху.
– Хрен с ним, пускай трепещет, – сказал Суер. – Уберите в рундук наш старый добрый флаг.
Мы убрали в рундук наш старый добрый флаг и занялись обычными судовыми трудами: пришивали пуговицы, развязывали морские узлы, варили в котлах моллюсков.
Через некоторое время мы и позабыли, что у нас вместо флага механик Семёнов. Трепещет и развевается.
Семёнову это не понравилось.
– Эй вы! – кричал он сверху. – Поглядите-ка на меня! Смотрите, как я здорово на ветру трепещу.
Но мы не обращали вниманья, насмотрелись уже на его дёрганья и ужимки.
– Вы должны восхищаться своим новым флагом, – орал Семёнов. – А то ползаете, как улитки!
– Давайте повосхищаемся немного, – сказал Хренов, дружок Семёнова, – жалко всё-таки его, дурака.
– Повосхищайтесь, повосхищайтесь, – по-отечески разрешил нам Суер-Выер.
Ну, мы бросили швабры и моллюсков и покричали наверх:
– О! О! Какой у нас флаг! Как мы восхищаемся! Мы в полном восторге! Посылаем наверх своё восхищение!
