Приезжал и муж Татьяны Константиновны Князь Константин Александрович Багратион-Мухранский (прямой потомок грузинских царей), поручик лейб-гвардии Кавалергардского Императрицы Марии Феодоровны полка, – воевал же он будучи прикомандированным к 13-му лейб-гренадерскому Эриванскому полку. Во время этих приездов Государь приглашал К. Р., и детей его, и Князя Багратиона к обеду в Царское Село, где он по большей части жил. Изредка и сам Государь приезжал в Павловск к семейному обеду К. Р.
2
.
Осенью 1914 года Н. Н. Сергиевский добился разрешения министра внутренних дел об устройстве чтений – без декораций и костюмов – «Царя Иудейского» в Императорских театрах Петрограда. Артисты Малого и Александринского театров, согласившиеся участвовать в чтениях, были перед Рождеством Христовым приглашены К. Р. делать репетиции в Мраморном дворце. Это происходило в белом колонном зале под руководством самого К. Р. Здесь была устроена красиво задрапированная обширная сцена. Режиссером этих чтений стал Н. Н. Арбатов, музыку исполнял придворный оркестр под управлением А. К. Глазунова. Сбор от этих чтений предназначался для раненых воинов, находившихся в лазаретах Петрограда. К. Р. хотел было сам читать свою любимую роль Иосифа Аримафейского, но занемог и поручил ее актеру Р. Б. Аполлонскому.
«В самый Новый год, – пишет К.Р. Анатолию Федоровичу Кони, – началось у меня удушье и затруднение дыхания… Вместо обеда я попал в кровать, в которой меня продержали дней шесть» (24.I.1915). «Удушье и перебои сердца мучили меня ночью до 4-х утра, к утру прошло… С тех пор я проводил дни сидя на большом кресле в моей приемной и никуда не ходил дальше моей уборной… Меня часто посещала Императрица Мария Феодоровна. Раз посетил Государь» (2.II.1915).
Чтения «Царя Иудейского» все же не были разрешены. Тогда Н. Н. Сергиевский подготовил и устроил в Собрании Армии и Флота «Вечер поэзии К. Р.», где читались стихи К. Р. и пелись романсы на его слова, а также и романсы самого К. Р. на слова других поэтов. Вечер имел большой успех, но К. Р. не мог на нем быть. Решено было повторить всю программу для К. Р. у него во дворце. Но и с этим пришлось повременить. К. Р. пишет Кони 15 марта, что «испытал две неприятности: 6 марта потерю памяти, длившуюся целое утро, а 8 марта обморочное состояние с усиленным сердцебиением». И 25 апреля: «В ночь на 17-е у меня был сильный приступ удушья, длившийся часа три-четыре… Я глубоко верю, что и волос с головы нашей не спадет без Его воли, и, следовательно, верю, что эта всеблагая воля вовремя отрывает нас от здешних наших дел. Поэтому ходячее выражение «безвременная кончина» для меня звук пустой… Эта всеблагая воля лучше нас знает, когда должен последовать последний призыв».
В апреле К. Р. переехал из Мраморного дворца в Павловский. 30-го он пишет в дневнике: «Вчера для меня был праздник: в 4 ч. в Греческом зале состоялось повторение главнейших номеров устроенного Н. Н. Сергиевским в Собрании Армии и Флота «Вечера поэзии К. Р.» Мы пригласили двух старших царских дочек (Ольгу и Татьяну. – Примеч. сoст.), Зизи Нарышкину, Изу Буксгевден и всех наших домашних с женами и дочерьми. Всего гостей было человек 30 с небольшим. Греческую залу устроили красиво и уютно с помощью кресел, диванов, кушеток, столиков. Исполнителями были Ведринская, Тиме, Студенцов, Ходотов, Андреева-Дельмас, Райчев и др. Исполнялись мои стихи и романсы».
Настал май, самое любимое время К. Р. Когда позволяло здоровье, он выходил в парк, где наслаждался теплом и солнцем, птичьим пением, шелестом молодых листьев, запахом цветов… Один измайловский офицер, Алексей Сиверский, вспоминал: «Великий Князь Конс тан тин Константинович очень любил свой Павловский парк и в летнюю, а особенно в весеннюю, погоду любил уединяться в тишине аллеи… Рассказывают, что однажды, когда Великий Князь гулял в отдаленной части парка, он встретил простую девочку из близлежащей деревни, которая шла в Павловск с цветами для продажи. Увидев офицера, она подошла к Великому Князю и предложила ему купить небольшой букетик полевых цветов. Великий Князь Константин Константинович взял у девочки букет и дал за него рубль; девочка сперва растерялась, по потом заметила серьезно, что у нее еще нет сдачи и что букетик стоит всего десять копеек. Тогда высокий хозяин Павловска просил ее взять за букетик все, что он ей дал.
– А мне родители не позволяют брать больше, чем следует, – пролепетала девочка.
– Ты скажи им, что оттого больше взяла, что не хотела обидеть Великого Князя.
Девочка оцепенела от неожиданности, а Великий Князь Константин Константинович расспросил ее о ее семейном положении и, узнав, что родители ее бедные люди, просил ее ежедневно, пока будут цветы, носить их во дворец. Помощь Великого Князя была весьма существенна для бедной семьи…
Я несколько раз встречал покойного Великого Князя на прогулке, и меня всегда пленяло его лицо, задумчивое, строгое, но и приветливое».
В 1914 году в Царском Селе поселился в новопостроенном дворце Великий Князь Павел Александрович, которому, наконец, разрешено было Государем возвратиться вместе с супругой. В это время сын его – Князь Владимир Палей, окончивший Пажеский корпус, был произведен в корнеты лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка и в сентябре 1915 года отправился на фронт.
Весной 1915 года Владимир Палей часто бывал у К. Р., стихи которого очень любил. «Царь Иудейский» так его покорил, что он сразу после виденного им спектакля в январе 1914 года засел за перевод его на французский язык. Когда работа была окончена, он даже пожалел, что надо ставить точку, – так в этом труде горела высоким чувством душа! 10–11 апреля 1915 года он пишет стихотворение:
ПОСВЯЩАЕТСЯ К. Р.
(По окончании перевода «Царя Иудейского» на французский язык)
Труд окончен… Закрылась тетрадка,И в руке замирает перо…О, как было работать мне сладкоИ как в сердце казалось светло!Пролетели стихи вереницей,Словно птицы весною в небесах,И я слышал, склонясь над страницей,Как поет твое сердце в стихах!Глубока твоя вера, гуманна,И красою небес ты пленим —Оттого так нежна Иоанна,Так понятно скорбит Никодим!Я унесся с Твоим вдохновеньем,С лучезарною грезой Твоей,И с тревогою и с умиленьемЯ внимал звуку кротких речей.Отдаваясь святому лиризму,Я про немощь свою забывалИ на страсти смотрел я сквозь призму
Непорочных далеких начал.Все, что лирой доселе не спето,Все, что в сердце вкушало покой, —Пробудил Ты рукою поэта,Вдохновенной и мощной рукой.О певец бесконечной природы,О России родимой певец!Да познают другие народыГлубь восторженных русских сердец!Пусть Твой стих, как виденье из рая,Все хорошее в них воскресит,О Поэт, и от края до краяТвоя слава как гром прогремит!
Труд окончен… Закрылась тетрадка, И в руке замирает перо… О, как было работать мне сладко И как в сердце казалось светло! Пролетели стихи вереницей, Словно птицы весною в небесах, И я слышал, склонясь над страницей, Как поет твое сердце в стихах! Глубока твоя вера, гуманна, И красою небес ты пленим – Оттого так нежна Иоанна, Так понятно скорбит Никодим! Я унесся с Твоим вдохновеньем, С лучезарною грезой Твоей, И с тревогою и с умиленьем Я внимал звуку кротких речей. Отдаваясь святому лиризму, Я про немощь свою забывал И на страсти смотрел я сквозь призму
Непорочных далеких начал. Все, что лирой доселе не спето, Все, что в сердце вкушало покой, – Пробудил Ты рукою поэта, Вдохновенной и мощной рукой. О певец бесконечной природы, О России родимой певец! Да познают другие народы Глубь восторженных русских сердец! Пусть Твой стих, как виденье из рая, Все хорошее в них воскресит, О Поэт, и от края до края Твоя слава как гром прогремит!
В апреле в Павловске Владимир Палей прочитал вслух часть перевода драмы К. Р. Его слушали сам К. Р., кто-то из его сыновей, приехавших с фронта, Великий Князь Павел Александрович с супругой и несколько других лиц. Об этом чтении вспоминает матушка Тамара (напомним, что это дочь К. Р. Татьяна), не запомнившая всех, кто был. «Как знаток французского языка, – пишет она, – был приглашен мосье Бальи-Конт, наш учитель, которого Отец просил внимательно отмечать недостатки. Он сидел за отдельным столиком с карандашами и с бумажками, освещенными лампочкой. Владимир Палей вдохновенно читал, сначала стесняясь, увлеченный прекрасным произведением. Все слушали, затаив дыхание. Мосье Бальи-Конт два раза что-то писал, вцепившись в свои бумажки, потом порвал все, откинулся на кресло, заслушиваясь. Когда все было прочтено, Отец спросил его: «Какие у вас замечания?»; мосье Бальи-Конт: «Я все порвал. Никакие замечания не могут устоять перед этим дословным переводом отменным французским языком». Тогда Отец обратился к переводчику своей драмы, обнял его: «Володя, я чувствую, что больше писать не буду, чувствую, что умираю. Тебе я передаю мою лиру». В своем дневнике в тот же вечер К. Р. записал: «Володя прочел 2-ю сцену III акта и весь IV. Передача мастерская… Местами я был растроган до слез»[8].
